Форум » Творчество читателей » Лето в Плесси, 1667 год (Анжелика и Филипп), версия 2018 года » Ответить
Лето в Плесси, 1667 год (Анжелика и Филипп), версия 2018 года
Psihey: Что ж, приступаю. Допишу по ходу пьесы. Напоминаю - события охватывают временной промежуток между сценой в сенном сарае на войне и сценой в беседке на празднествах в Версале. На фикбуке: https://ficbook.net/readfic/7619190/19378717 Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лёд и пламень, Не столь различны меж собой (С) Фея – существо потустороннее, имеющее свойство вмешиваться в повседневную жизнь человека — под видом добрых намерений, нередко причиняя вред. Пролог Только впервые погрузившись в прохладу речной заводи, что надежно сокрыта от любопытных глаз в тиши Ньельского леса, Анжелика почувствовала, как оживает. Как будто и не было долгих лет, полных взлетов и падений, упорного труда, надежд и разочарований. Вода смыла с нее парижскую суету, унесла за собой мелочные заботы. Как будто она никогда не покидала этот лес, оставшись его дочерью, его феей, его маленькой Маркизой ангелов. Детство никогда не разлучается с нами, — с удивлением подумала она, — я вернулась к тебе, Пуату. Я вернулась домой. Прекрасная купальщица забралась на плоский камень у самой кромки воды, греясь в лучах полуденного солнца, словно русалка. Она не боялась быть застигнутой случайным прохожим – это тайное убежище, где не встретишь живой души, было известно ей с детства. Как же она оказалась здесь? По чьей воле? Сейчас идея вернуться в родные места на исходе лета, провести его остаток в Плесси, казалась ей совершенно естественной, как будто она всегда мечтала об этом. Но стоит признать, это внезапное счастье, позволившее ослепительной придворной даме, маркизе дю Плесси-Бельер вновь превратиться в маленькую Анжелику де Сансе, возможно, не случилось бы без ее сестры Ортанс. Деволюционная война разгоралась вместе с летом 1667 года. Париж был пуст – мужчины, в большинстве своем, еще оставались в армии, во Фландрии. Королева же покинула ставку, позволив придворным дамам вернуться в столицу. Город встретил их невыносимой жарой - ни ветерка, ни тени, только безжалостное, палящее солнце и вездесущая пыль. Липкий, густой и гнилостный воздух, каким известен Париж во время долгого и тяжелого лета, словно обволакивал и тащил за собой на дно. Казалось, город вымер или погрузился в сон. В деревню! На зеленые луга! На свежий воздух! Где та блаженная Аркадия, на берегах которой мы могли бы найти приют? – вот какова была главная тема во всех столичных салонах. И вот однажды, коротая вечер у прекрасной Нинон, Анжелика встретила сестру. - Эта жара меня убивает! – пожаловалась Ортанс. - Я не могу спать, не могу есть, я не могу думать, наконец! Маркиза дю Плесси нашла, что голос сестры напоминает ей карканье вороны. - С каким бы удовольствием я уехала сейчас в деревню, - продолжала рассуждать мадам Фалло уже более мечтательным тоном, - на чистый воздух, побродила бы по лесу…, - и, видя, что ее не слушают, взорвалась, - тебе-то хорошо, любезная сестрица, у вас есть два замка в провинции. А куда прикажешь мне? Наведаться к отцу? - Почему бы и нет, Ортанс? – невозмутимо ответила маркиза, - когда ты видела его в последний раз? - Ни разу не видела с тех пор как вышла замуж, - бросила прокурорша, еще более раздражаясь, - и не очень-то стремлюсь навестить нашу осыпающуюся твердыню! Да и помнит ли старик меня? Боюсь, и не признает, когда увидит. Не перепутает, - мысленно заверила сестру Анжелика, - вряд ли на свете сыщется еще одна такая же сварливая ханжа, как и ты. - А куда же вы едете на лето? - проявляла нетерпение Ортанс, - в Турень или все-таки в Плесси? Мысль, уехать из Парижа на лето, не приходила в голову Анжелике. Но если задуматься, идея была вполне здравой. Можно взять с собой мальчиков, слуг, пригласить хороших знакомых… Почему бы и нет? Будем гулять по Ньельскому лесу, есть землянику, кататься на лодках…. Заодно, увижу отца и Фантину. Решено, они едут в Плесси! - Еще не решили, - неопределенно ответила Анжелика и попрощалась. Вернувшись домой, молодая женщина написала мужу в армию, впрочем, не особенно надеясь на ответ, дала указания Молину, и занялась приглашениями. Маркиза как раз перевязывала стопку писем лентой, когда вошел мальчик-посыльный. - Подожди, - остановила она слугу, сменив гнев на милость, и быстро надписала последнее приглашение – прокурору Фалло де Сансе. «Пусть Ортанс и вредина, но мы все-таки сестры», - подумала Анжелика и улыбнулась своему великодушию. *** Сборы заняли больше недели. Сначала всех задержала Ортанс, примчавшаяся на следующий же день. Даже не подумав поблагодарить сестру, она вовлекла ее в обсуждение того, что и кого брать с собой в Пуату. Прокурор оставался в Париже заниматься делами – это было решено и обжалованию не подлежало. Ехали дети и камеристка. Естественно в экипаже Анжелики. Естественно мадам Фалло де Сансе согласна не брать остальных слуг. Зачем? Сестра и так везет с собой целую свиту! Еле отделавшись от Ортанс, Анжелика получила еще одно, расстроившее ее, послание. «Моя драгоценная маркиза, - писала Нинон де Ланкло, - вынуждена сообщить Вам, что я не смогу воспользоваться Вашим любезным приглашением, и посетить Ваш белоснежный замок. Герцог везет меня к себе в имение, и я обещала ему. Помните, что я люблю Вас несравнимо больше его, но, моя дорогая, я уверена, Вы не будете скучать. И я обещаю побеспокоить Вас своим присутствием, если моего избранника призовет к себе его умирающая тетка, на наследство которой он очень рассчитывает. Нежно обнимаю Вас, мой ангел. Ваша Нинон». Еще через пару дней посыльный привез из армии записку от маршала. Увидев подчерк мужа, Анжелика обрадовалась и забеспокоилась одновременно: она не ждала от него ответа, неужели Филипп собирается помешать ее планам? Ведь гости уже приглашены! В нескольких скупых фразах маркиз писал, что находит идею провести остаток лета в родовом имении удачной и надеется навестить родовое поместье в самое ближайшее время – он полагает, что кампания будет свернута к началу осени или ранее, если пойдут дожди, и он сможет располагать собою до начала охотничьего сезона. Выбор гостей и слуг маршал оставлял за женой. Филипп приедет в Плесси! – сердце Анжелики пустилось вскачь. - Рада ли она этому или огорчена? Она не могла понять, и решила пока не думать об этом. Немного успокоило ее лишь послание Молина. Со всевозможной почтительностью управляющий извещал госпожу маркизу о том, что замок готов к приему хозяев и их гостей: комнаты приведены в надлежащий вид, серебро начищено, провизия закуплена, а дорожки в саду расчищены и посыпаны песком. Старый барон посылает ей свое родительское благословление – он будет счастлив, увидеть свою дочь и внуков. Мой дорогой Молин! - с благодарностью подумала Анжелика, - он обо всем позаботился. В этой суматохе я совсем забыла написать отцу. В последний момент Анжелика хотела оставить в Париже Шарля-Анри под присмотром нянек и Барбы - слишком уж он мал для таких длительных путешествий! Но Барба запротестовала, что было совсем на нее не похоже, и стояла на своем - мальчику необходим свежий воздух. В Париже не продохнешь! А до Плесси всего три дня. И как она оставит без присмотра Флоримона и Кантора? Их наставники совсем не смотрят за мальчиками! Кроме того, господин маркиз, возможно, захочет увидеть сына. Этот последний довод подействовал на Анжелику, она сдалась, и семейство дю Плесси-Бельер выехало в провинцию в полном составе.
Psihey: Глава 1. Пленительный Плесси Каких только удовольствий не приготовил для парижских вельмож белоснежный Плесси! Прогулки в прохладе парковых аллей, беседы за чашечкой горячего шоколада на веранде, катания на лодках, качели в саду, танцы на лужайке, верховая езда, игра в мяч, музицирование по вечерам в перерывах между картами и ужином – ах, какой прекрасный голос у мадемуазель де Бриен! Сказочный замок околдовал всех. Жизнь в имении текла ровно и предсказуемо. Утром каждый гость располагал собой. Дамы подолгу нежились в постели, не спеша покидать альков, лениво завтракали в одиночестве или принимали подруг, щебетали, обсуждали планы на вечер, советовались по поводу нарядов, придирчиво рассматривая юбку или корсаж, что показывала горничная, справлялись о детях, у кого они были или читали любовные послания, те, кому их присылали. Наконец, к полудню трубили к обеду, общество спускалось в большую залу, чтобы отдать должное кулинарным изыскам. После, их ждали лесные поляны или речные заводи, бабочки или кувшинки, а однажды они даже ловили рыбу. К вечеру, отдохнув и придав себе торжественный вид, все спускались в гостиную – малую, обитую зеленым шелком или большую, с деревянными панелями и алыми бархатными креслами, играли в карты, музицировали, читали вслух или просто вели приятную беседу. После чего, в семь часов вечера снова трубил рог, созывая всех к столу, уставленному старинным серебром, где гостей каждый вечер ждало что-нибудь особенное, роскошно поданное и затейливо украшенное сообразно тонкому вкусу хозяйки. Засиживались допоздна, если погода благоприятствовала - выходили в освещенный факелами парк или танцевали в зеркальной зале, играли в карты, шахматы или шарады, и, наконец, утомившись, отправлялись спать – кто-то к себе, а кто-то предпочитал воспользоваться любезным гостеприимством. Ночью наступало время для тайных свиданий, страстных признаний и дерзких вылазок любовников, но мы, подобно прекрасной хозяйке этих мест, не будем любопытны, а задуем свечу у одинокой постели, целомудренно смежим веки и отдадимся на волю сновидений. Изумрудные глаза очаровательной маркизы дю Плесси, таили в себе все сокровенные удовольствия «Зеленой Венеции», всю ее упоительную прелесть. Установившаяся в замке атмосфера легкого флирта, влюбленности, галантных манер и преклонения перед прекрасными дамами пьянила Анжелику и в то же время томила ее. Несмотря на радость, которую она испытывала, наблюдая, как беззаботно носятся по лужайкам Флоримон и Кантор, несмотря на ухаживания блистательных придворных, ее гостей, их комплименты и пылкие взоры, прекрасная маркиза испытывала неясную тоску, и ожидаемое прибытие мужа, только усиливало ее терзания. Что будет, когда хозяин белоснежного замка вернется в него? Филипп приехал в Плесси неожиданно, как и всегда. Анжелика навещала в этот день своего отца и задержалась в Монтелу почти до вечера. Узнав экипаж маркиза во дворе замка, молодая женщина почувствовала, как ее сердце забилось – от радости и тревоги одновременно. Как и в тот раз! Мужа она нашла в малой гостиной, в окружении гостей. Он слегка коснулся губами ее руки, осведомился о ее самочувствии и детях, и, казалось, больше не обращал на жену никакого внимания. Вместе с маркизом в Плесси приехали маркиз Пегилен де Лозен, граф де Бриенн со своей взбалмошной сестрой, и маркиз де Лавальер, появлению которого Анжелика была не слишком рада. Главной темой вечера, конечно же, стало положение на фронте. Деволюционная война, победоносно набиравшая обороты с конца мая 1667 года, и не думала заканчиваться. Король на некоторое время покинул расположение армии, чтобы присоединиться к королеве, оставив армию на Тюренна. Придворные потянулись вслед ними, в надежде успеть немного передохнуть до начала сезона и провести пару недель в своих родовых поместьях. - Итак, дорогой маршал, - обратилась к хозяину замка мадам де Севинье, - каковы наши шансы на успех? В начале войны король брал крепости одну за другой, но в последнее время нет никаких известий о новых победах… - Первым победам, мадам, способствовало то, что испанцы не могли перевезти свои части во Фландрию по морю из-за плачевного состояния их флота. Главной целью короля был Лилль, прекрасно укрепленная крепость - 27 бастионов, около двух тысяч солдат гарнизона. Когда мы раскололи этот крепкий орешек, Фландрия почти перешла в руки французской короны. Сейчас на полях сражений некоторое затишье, но это не значит, что наше положение ухудшилось. Маршала засыпали вопросами: - Голландия подписала мир с Англией. Всем известно, что сильная Испания им не нужна, ходят слухи о переговорах и даже о создании Тройственного союза между Англией, Голландией и Швецией. Они перетянули на свою сторону и Швецию! Правда это или нет? Насколько положение дел опасно? Что говорит об этом король? Филипп успокаивающим жестом поднял руку: - Разумеется, Его Величество беспокоят переговоры между Испанией и этими странами. Но не думаю, что Голландия, Англия и Швеция образуют союз до конца этого года – им слишком сложно договориться. Пожалуй, единственное, что нас подкосило, это шлюзы. Успев их открыть, испанцы превратили равнины около Дандермонда в болото, в котором мы увязли по уши. Но, в остальном, везение нас не покидает. Вмешались дамы. Их больше интересовали вопросы не политики, а фаворитизма: - Армией всё еще командует маршал Тюренн? А как же принц Конде? - Дамы! Нашей армией командует Его Величество. Что касается монсеньора принца, нет сомнений, что король еще призовет его – впереди война за Франш-Конте. И я уверен, мы ее выиграем. - Да здравствует король! – воскликнул Пегилен, чтобы завершить обсуждение военных баталий. - Да здравствует король! – грянул дружный хор собравшихся. Отдав дань патриотизму и войне, гости перешли к обсуждению не менее занимательных новостей. Тем более в Париже, что не месяц, происходили весьма выдающиеся события. Маркиз де Лавальер поведал благородному собранию о невиданном случае. Знаменитый врач и астролог Жан-Батист Дени перелил 15-летнему мальчику кровь овцы. Да-да, овцы! И, как утверждают, пациент всё еще жив. - Я надеюсь, - не удержался и вставил Лозен, - мальчик не начал блеять? Гости рассмеялись, а скептически настроенная Ортанс заверила собравшихся: - Я уверена, это всё противозаконно. Или в скором времени будет признано противозаконным. Скрещивать овцу с человеком – видано ли дело! Пусть упражняются на мышах! - Но, моя дорогая, их не скрещивают, а лишь добавляют человеку недостающую кровь, и берут ее у овцы. Подумайте, это может помочь раненым на войне! - Некоторым нашим знакомым, - вполголоса заметил де Лавальер, сидящему рядом Филиппу, - больше подошла бы кровь козла. - Или свиньи. Я знаю и таких, - в тон маркизу ответил хозяин замка. Анжелика, слышавшая их диалог, но, улыбнувшись, смолчала. Разговор плавно перетекал с одной темы на другую: недавнее создание парижской обсерватории, полицейская магистратура, новая прогулочная аллея Гранд Кур, начинающаяся прямо от Тюильри – Ленотр как всегда на высоте. Постепенно беседа разделилась, часть мужчин вернулись к обсуждению военной диспозиции, дамы увлеклись слухами о взлете мадам де Монтеспан и ненадежности королевской любви. Ухитряясь поддерживать светскую болтовню, Анжелика время от времени бросала испытывающие взгляды на мужа. Они не виделись со времени той любовной схватки на сене в последнюю военную кампанию, о которой она не могла вспоминать без трепета. И вот они встретились. Встретились так, как будто ничего не произошло. Невозможно представить его столь холодного и невозмутимого теперь, тем неистовым солдатом, с которым она боролась в жаркой темноте сарая. Что скрывается за непроницаемостью его лица? Почему он так спокоен, глядя на нее? Анжелике казалось, что ее чувства разбиваются о невидимые латы, как тогда ее кулачки о его кирасу. Неужели он и не вспоминает? Нет, не может быть. Ведь его рука еще должна была хранить памятный знак об их сражении. С чем он приехал? Надолго ли? Как ей вести себя с ним? Их взгляды на мгновение встретились, и ее щеки вспыхнули, как от огня. Филипп смотрел на нее как-то странно. Против воли она мысленно перенеслась в тот миг, когда там, на сене, сдалась на милость победителя и позволила ему владеть собой. Ночь вступала в свои права. Ее теплое дыхание проникло сквозь раскрытые двери гостиной стрекотанием кузнечиков и шелестом листвы. Оно колебало огонь свечей, рисуя причудливые тени на лицах. Ночь таила в себе загадку случайных взглядов, невидимых рукопожатий, многозначительных улыбок: «Я очарован Вами, графиня!», «Сжальтесь, мадам, я у Ваших ног!», «Я жду Вас сегодня в моей спальне, барон!», «Я шлю Вам тысячу поцелуев!», - шептала, умоляла, завлекала летняя ночь. И только прекрасная маркиза не слышала ее шепота. Она сидела в кресле, совершенная в своей красоте, словно принцесса в башне из слоновой кости, терзаемая сомнениями. «Как это несправедливо», - думала Анжелика, - «всё вокруг наполнено любовью, и только от меня она отвернулась, только мои надежды предала». Из задумчивости ее вывел голос маркиза: - Я хотел напомнить Вам, мадам, что в самое ближайшее время нас навестит монсеньор принц. Анжелика вздрогнула, только сейчас она заметила, что комната опустела – гости разошлись, пожелав хозяевам приятных снов. - Да-да, я помню, Филипп. И … и это всё, что Вы хотите мне сказать? Казалось, он не понял ее вопроса. Сдержанно поклонившись, маркиз вышел из гостиной, оставив жену наедине со своими мыслями и летней ночью. Затихли звуки, догорели свечи, всё дышит покоем. В опустившейся темноте белоснежный Плесси замер, словно кувшинка посреди пруда. Сельская идиллия. Но нам негоже предаваться сну. За мной, мой друг, за мной! С дуновеньем ночного ветерка, проникнем в потайные места, заглянем в окна, развеем занавеси над альковом, прислушаемся к тихим вздохам. Вот, при свете ночника не может заснуть молодая маркиза, нынешняя хозяйка замка. Ее взор скользит по резной мебели, мелочам в стеклянной витрине, черно-белым плитам пола. Она думает о том, почему сказочная комната из ее детства потеряла свое волшебное очарование притяжение, почему мечты о первой брачной ночи под белыми башенками посреди Ньельского леса так и остались мечтами. Что ж, оставим красавицу-маркизу предаваться размышлениям, и устремимся дальше. Вот еще комната, наполненная вздохами любви и взаимных клятв. Месье де Лозен не теряет времени даром, стремясь вкусить чувственных удовольствий. Кто та нимфа, дарующая их придворному Дон Жуану? Будем скромны, и не подымем полог. В соседней спальне мадам Фалло де Сансе пытается читать модный среди жеманниц роман. Какой смелый слог, какие нетривиальные мысли! Она будет во всеоружии, когда в салоне у мадам де Альбре кто-то захочет узнать ее мнение. Ах, если бы не страстные вздохи ее соседей! Неужели, ей придется закрыть окно? Еще дальше, тоже не спят, то мадам де Севинье пишет в ночи своей дочери, остроумно описывая свою жизнь в Зеленой Венеции. А вот и детская спаленка. Флоримон и Кантор шалят, еле дождавшись ухода наставников. Непременно стоит поискать клад в лесу или эльфов. Начинается спор, но шуметь нельзя, проснется их маленький братец Шарль-Анри, а еще хуже Барба. Верная служанка молится у своей кровати, прося у Господа мира и спокойствия в их семействе. Чу! Кажется, кто-то крадется к замку по садовой дорожке. Ах, это бывший воришка из Двора Чудес, а ныне лакей мадам маркизы, неунывающий Флипо. Его карманы полны тем, что плохо лежало, а губы еще хранят вкус украденных поцелуев хорошенькой крестьяночки. Жизнь – чертовски приятная штука! Но где же хозяин этих мест? Маршал Франции, молодой маркиз дю Плесси-Бельер? В бывшей спальне своего отца, не зажигая свечей, он лежит без сна на старинной кровати. Куда устремлен его взгляд? Отчего улыбка смягчает его губы? Полная желтая луна настойчиво заглядывает под полог, словно стремясь выведать его тайны, и не дает уснуть. О чем он думает? Мечтает ли? Боюсь, этого никому не узнать.
Olga: Здорово! И картинки отличные. С удовольствием читаю.
Psihey: :)) Подумала, что хватит тянуть, лучше по ходу что-то перепишу, а то так и не соберусь. Поэтому предложения и замечания приветствуются! Вот думаю, давать мысли Филиппа? Или здесь пусть всё идет глазами Анжелики?
Olga: Правильно! Лучше пусть как у Голон глазами Анжелики. Чтобы действительно как часть романа ощущалось. А глазами Филиппа можно в мужской версии Кружев. Обратила внимание на пару моментов, но это не критично, хотя при чтении я мысленно поправила. 1. "В нескольких скупых фразах маркиз писал, что находит идею провести остаток лета в родовом имении удачной и надеется навестить семью в замке в самое ближайшее время" Что-то он прямо примерный семьянин, а как же их война? У меня в голове перестроилось на "надеется навестить замок в самое ближайшее время". Так вроде и едет, но не к Анжелике, виду не подает. 2. "Мысль, уехать из Парижа на лето, не приходила в голову Анжелике. Но если задуматься, идея сестры была вполне здравой." Чтобы Анж да признала правоту сестры? Никогда! Чтобы смягчить этот момент, слово "сестры" я мысленно просто пропустила при чтении. Остальное великолепно. Настроение, картинка, образы героев, диалоги. Чудо как хорош исторический фон. Как я соскучилась по нему!
Psihey: Да, сейчас тоже подумала, что надо от лица Анж, чтобы поведение Филиппа иногда казалось странным и нелогичным, как в романе! Про 1. Я так и хотела, что не к ней едет, и подразумевала, что сын же там. Но, кстати, навестить замок/поместье - вариант! Про 2. Тут согласна! Достаточно и того, что она об Ортанс, купаясь в реке вспомнила) Спасибо! Стараюсь) А то, что Филипп начинает с видимого равнодушия - это же канон? Она же пока ничего из ряда вон не вытворила, чтобы ему включиться? *ой, какую я написала концовку! Точнее дописала пару фраз в истерику Анж. Я прямо пожала ей мысленно руку;)) Надо дотерпеть, не выложить сразу. ** Эпилог я уберу, точнее перенесу в Войну в кружевах - он от первого лица и там самое место. И письмо мальчика не буду дублировать - поставлю ссылку на дневник. Т.е. закончится всё в этой версии Рухнувшими надеждами и отчаянием Анж
Olga: Psihey пишет: то, что Филипп начинает с видимого равнодушия - это же канон? Да. Филипп вполне в своем образе. Воспитывать Анж пока тоже не за что. Psihey пишет: какую я написала концовку! Точнее дописала пару фраз в истерику Анж. Я прямо пожала ей мысленно руку;)) Надо дотерпеть, не выложить сразу. Я буду предвкушать! Концовка с мыслями Филиппа очень яркая. Но может и действительно ей место в мужской версии.
Psihey: Ну раз всё глазами Анжелики, то ее мыслями и логично закончить. Так, чтобы можно было вырулить на продолжение истории в каноне, когда Филипп внезапно вернется с войны в Версаль.
Olga: Psihey пишет: раз всё глазами Анжелики, то ее мыслями и логично закончить. Так, чтобы можно было вырулить на продолжение истории в каноне, когда Филипп внезапно вернется с войны в Версаль. Да, тогда их беседа по его возвращению будет уже более многозначительной. Ведь будут еще события в Плесси. Это замечательно. Вашей концовки с мыслями Филиппа будет жаль лишиться, она сильная, но раз она пойдет в Кружева, то не страшно.
Psihey: Вот о чем еще хотела посоветоваться. По поводу познаний Фила на любовном фронте. Голон пишет, что "распутная жизнь принесла ему больше разочарований, чем удовольствий" и что он был игрушкой в постели сначала мужчин, потом опытных женщин. Странно считать, что они ничему его не научили. В плане техники, так сказать. Я поняла, что скорее всего, раз у него с ранних лет был богатый и разнообразный опыт в физической любви (которым он был сыт по горло), то он не испытывал потребности в проявлениях нежности и ласки. Все женщины - обманщицы и потаскухи, их ласки и подлизывания лишь способ получить от вас что-то, обмануть и выставить потом влюбленным дураком. Эти "нежности" вызывали у него скорее отвращение. Поэтому лучше уж цинизм и насилие. И поэтому есть некоторое расщепление - с одной стороны романтические воспоминания о девочке в сером платье и пальчиках (и никакого секса) и с другой стороны собственно секс без любви. Какие есть по этому поводу мысли?
Psihey: Переписала некоторые фразы о старой маркизе, но смысл остался прежним. Глава. Маленький домашний секрет Утро принесло Анжелике новое разочарование. Замок еще спал, когда она, по заведенной в Плесси традиции, спустилась в конюшню, собираясь прокатиться верхом. Непозволительная роскошь для Парижа — отдаться всем телом бешеной скачке, словно слившись с лошадью воедино, нестись по лугам, еще влажным от утренней росы, и ни о чем не думать. Уже оседланная Церера, только завидев хозяйку, начала нетерпеливо перебирать копытами. Анжелика потрепала верную подругу по загривку и вывела ее во двор. — Если господин маркиз будет спрашивать, где я, — наказала она Флипо, который сонно брел следом, — скажи, что я катаюсь и скоро буду. — Это вряд ли, маркиза, — возразил мальчишка, зевнув в рукав, — вряд ли он Вас хватится. Пока все дрыхнут, муженек Ваш того… ищи-свищи, уехал куда-то спозаранку. — Уехал… — от неожиданности Анжелика даже забыла сделать лакею внушение за неподобающие словечки. — А ты не знаешь, куда? — Кто ж его знает. Он нам не докладывает. Хоть бы и вовсе сгинул. — Флипо! Привычным жестом, она отвесила бывшему воришке затрещину. — Сколько раз твердила тебе — не сметь так говорить о маршале. Вскочив в седло, она с раздражением пришпорила лошадь. Ни о чем не думать! Нет, всё было испорчено, прогулка не доставляла ей удовольствия, и, выехав к каналу, она перешла на шаг. Пристально вглядываясь вдаль, Анжелика никак не могла решить — ищет ли Филиппа или, напротив, старается избежать встречи с ним? Глупо было надеяться, что, приехав в Плесси, муж будет интересоваться ею. Он недвусмысленно дал понять, что она ему безразлична. Как и в армии, он будет старательно избегать ее, скрывая при гостях пренебрежение за светской скукой. Тогда зачем он приехал? Если командование передано Тюренну, он мог остаться в Париже… И почему армия отошла под начало виконта? Означало ли это опалу Филиппа? Но из-за чего? Поспел зеленый горошек, сир, — вспомнила она свою необдуманную шутку, и закусила губу. Неужели король оказался настолько злопамятным? Немыслимо. Да и будь это так, маркиз уже нашел бы способ выместить на ней свою злобу. Нет, он приехал за другим. Филипп больше не грозил вздуть ее или отправить в ссылку за непослушание. Наказание изменилось, заявил он, полагая, что их супружеские встречи мучительны для нее, не меньше, чем кнут. Но там, в теплой темноте сарая, они оба поняли, что это не так, и что они смутно желают одного. То, что произошло между ними, невозможно отменить, равно как и забыть. Быть может, Филипп просто не знает, как подступиться к ней? Она и сама и не разобралась, как вести себя с ним. Что бы она не предпринимала раньше, у нее никак не выходило приручить его. Возможно, от того, что они редко виделись? Шла война, да и при Дворе молодая женщина встречала мужа намного реже, чем своих «воспламененных». Филипп избегал ее. Но теперь ему придется столкнуться с ней, хочет он того или нет. Не сможет же он вечно скрываться от нее на болотах! А уж она, Анжелика, попытается обернуть ситуацию в свою пользу. Но какое оружие могло бы сработать на сей раз? Есть ли у него слабости, как у любого другого, на которых она могла бы сыграть? Разумеется, есть. Но как их узнать? Казалось, маркиз не замечал ее красоту. Как бы она не наряжалась, ей не удавалось уловить хотя бы намек на его восхищение. Искусная беседа? Но о чем, интересующем его, они могли бы поговорить? О войне и политике? Смешно. Об охоте? Она мало смыслила в ней. Разве что о лошадях? Еще, кажется, он любит театр… Анжелика вздохнула. Что ж, оставались любовные утехи, на которые она возлагала определенные надежды, но сложно увлечь ими человека, не навещающего вашу спальню. Ничего, она что-нибудь придумает! Анжелика улыбнулась своим мыслям и потрепала Цереру по холке: — Кажется, девочка моя, я собираюсь открыть охотничий сезон. Но добыча не торопилась добровольно идти в силки. Вернувшись в замок, Анжелика так и не встретила мужа до самого обеда, за которым они не сказали друг другу и пары слов. Впрочем, ей хватало забот. Вечером ожидали принца Конде со свитой, и Анжелика готовилась к его приезду с особым тщанием — не каждый день в ее доме принимали принца крови. Известный знаток тонкой кухни и любитель роскоши, принц, мог оказаться капризным гостем. Молодая женщина как раз заканчивала составлять грандиозный букет, который по ее мысли должен был превратиться в основное украшение комнаты и притягивать взор из любого уголка, когда в гостиную вошел Филипп. Ей показалось, что он не ожидал застать ее здесь, одну, и непроизвольно сделал шаг назад. Ну уж нет, она его не отпустит. — А, это Вы, Филипп, — протянула она нарочито небрежным тоном, — Вы рано, еще никто не спустился. А я, как видите, готовлюсь встречать Монсеньора. Кстати, как Вам мое творение? Маркиз передумал отступать и занял позицию напротив нее, небрежно опершись на спинку кресла. — Красная роза в центре неуместна, — заметил он после паузы. — Слишком яркая, теплая, остальные намного нежнее. Она выбивается, портит всю картину. — Вы находите? А мне кажется, что как раз эта роза и притягивает взгляд к другим цветам, интригует — Вы начинаете спрашивать себя, зачем она здесь? И невольно уже не можете отвести глаз. Это искусство обольщения, Филипп. — Как Вы еще не поняли, я не поддаюсь на такие уловки, мадам, — усмехнулся он. Анжелика досадливо поморщилась. — А почему Вы думаете, что я интригую именно Вас? Разве при Дворе не считается дурным тоном интересоваться собственным мужем? И тут же подумала — не самое подходящее начало для налаживания отношений. Чтобы сгладить неловкость, она предложила, — может быть, выпьете пока ликера? Хотите росолиса? Я сама приготовила его. И, поскольку, маркиз продолжал молчать, подозрительно глядя на нее, добавила: — Мне рассказывали, что мой особый рецепт так пришелся Вам по душе, что Вы ходили ко мне в Ботрейи исключительно ради него. Вот я и решила вспомнить старые дни. Разве Вы его не любите? — Я гадаю, что Вы такого натворили, мадам? Лучше признайтесь сразу. — Натворила? Ничего, уверяю Вас. Просто я хотела сделать Вам приятное. Это преступление? Почему Вы везде ищете корыстный расчет, Филипп? — Потому что жизнь научила меня не доверять людям, когда они хотят Вам угодить. Особенно, женщинам. — Пусть так. Но, например, монсеньор принц любит Вас и часто пытается сделать Вам приятное. И что же? Он тоже чего-то от Вас хочет? — возразила она. Маркиз несколько мгновений задумчиво наблюдал за ней, из-под полуопущенных ресниц, и наконец, вымолвил: — Кажется, я припоминаю. В последний раз, когда Вы говорили мне нечто подобное, Вы обдумывали задачу, как бы побыстрее женить меня на себе, и навязали мне свое общество с помощью принца. Анжелика начала сердиться. Почему его невозможно сбить с толку? — Какая проницательность! А мне, казалось, в тот вечер, Вы витали в облаках и даже не собирались снизойти до нас, грешных. Но что-то слишком уж легко Вы позволили «заманить» себя, Филипп! — Я был заинтригован, — признался он. — Вы были так решительно настроены, даже отчаянны. И так беззастенчиво лгали. Как будто Вам уже нечего терять. Я спрашивал себя, чего Вы от меня хотите? К тому же, я не привык отступать. — Да и ускользни я, Вы бы все равно меня настигли. Не в тот день, так в другой, — добавил он, подумав. — Вовсе нет, — запротестовала она, — да будет Вам известно, что, отправляясь в Тюильри, я загадала, если Вас не будет там — я отказываюсь от борьбы! — Подумать только, как близко было мое избавление! — деланно усмехнулся он. Анжелика коротко взглянула на мужа — он тонко улыбался. Почему он так редко улыбается? Глупая, беспричинная нежность, которую иногда вызывал в ней прекрасный кузен, затопила ее и она улыбнулась в ответ: — Каждый раз, когда Вы так говорите, Филипп, я борюсь с желанием надавать Вам пощечин… — И что Вас останавливает? Что останавливает? Каждый раз, когда она в мыслях набрасывалась на него с кулаками, воображение услужливо заканчивало эту сцену страстными поцелуями. — Боюсь увлечься, — негромко проговорила она. — Не бойтесь. Я не дам Вам зайти слишком далеко, — ответил маркиз, не сводя с нее глаз. — Слишком далеко, — эхом отозвалась она. Их прервали. В гостиную вошел лакей, доложить о прибытии монсеньора принца Конде с приближенными дворянами. *** Вечером, когда гости разбрелись по своим комнатам, в малой голубой гостиной компанию принцу составляли лишь супруги дю Плесси-Бельер. Монсеньор, растянувшись в кресле у камина, играл с хозяином в шахматы, Анжелика же устроилась подле них с вышиванием. Конде пребывал в мрачном настроении: дорога до замка далась ему нелегко — карету изрядно растрясло на пуатевинских ухабах, одна из лошадей подвернула ногу, и в довершение ко всему у монсеньора разыгралась подагра. — Черт бы побрал дороги в Вашем Пуату, маркиз. Я чувствую себя как перезревший виноград, из которого вот-вот сделают вино! — Вы просто устали, Монсеньор, — машинально ответил Филипп, обдумывая ход. — Напрасно Вы отказались кататься на лодках. Это развлекло бы Вас. — Ну, уж нет. Кормите комаров на болотах без меня. С моим коленом только и можешь, что сидеть в гостиной и вспоминать старые истории, если найдется кто-то, кто будет их слушать, — проворчал принц. И уже более миролюбивым тоном добавил, глядя на прекрасную маркизу: — Красавица моя, Вы не бросите старого вояку? Анжелика оказалась застигнутой врасплох. Сидеть подле принца, и слушать в который раз о битве при Рокруа, не входило в ее планы. Дом был полон гостей, которые всё прибывали и нуждались во внимании хозяйки. Белоснежный замок словно пробуждался ото сна. Маркиза послала принцу ослепительную улыбку, ища предлог для отказа. — На днях приедет моя мать, Монсеньор. Она давно хотела нас навестить и посылает Вам свое благословение, — отвлек внимание высокородного гостя Филипп. — О, моя дорогая Алиса! Сколько же прошло лет? Между нами, маркиз — когда-то Ваша мать была чертовски хороша собой! И так пикантна! Жаль, время безжалостно к женской красоте… Маркиз скользнул взглядом по трости принца, его седине, морщинах на лбу, и тонко улыбнулся. Тем временем Анжелика пришла в себя. Как! На ее голову свалится еще и старая маркиза дю Плесси, ее злоязычная тетушка?! И почему она узнает об этом только сейчас? Хотя минуло уже много лет с их единственной встречи, чувство стыда и унижения от насмешек этой богатой и своенравной дамы, так и не прошло. — Но разве Ваша матушка не ушла в монастырь, Филипп? — сохраняя невозмутимое выражение лица, вмешалась Анжелика. — Да, довольно давно. Но духовное лицо может выезжать за пределы монастыря. Тем более, она стала настоятельницей. Я попала в заколдованный замок! — подумала бывшая Маркиза Ангелов. — Стоит мне появиться в Плесси, как кто-то из этого семейства непременно делает мою жизнь невыносимой. Быть может, Филипп намерено пригласил мать, желая досадить, ей, Анжелике? Но она испортит жизнь не только мне, но и всем моим гостям. Не подавая вида, что расстроена, молодая женщина поинтересовалась: — Ваша матушка к нам надолго? — На пару недель. Ей хотелось посетить Ньельское аббатство, — любезно сообщил Филипп. О, разумеется! Узнаю увлечения ее круга, — подумала молодая женщина, — неужели в аббатстве появился молодой настоятель? Что ж, сутана скроет непозволительные желания некогда блистательной дамы. — Я как раз боялась, что наша суетная жизнь может смутить ее! Но это богоугодное дело … — Вы правы, мадам. Матушка в письме выразила надежду, что Вы непременно составите ей компанию, — смотря прямо в глаза жене, холодно улыбнулся маркиз. Кажется, мы не поладим, — подумала Анжелика, сохраняя невозмутимый вид. — И если Филипп не уберет с лица это наглое выражение торжества, ему тоже не поздоровится. Чтобы перевести разговор на другую тему, она обратилась к принцу: — Вы ведь и раньше бывали в Ньоре, Монсеньор? Принц, начавший замечать пикировку супругов, охотно ответил: — Вы совершенно правы, моя драгоценная. Последний раз я был здесь лет пятнадцать назад. Старые, добрые времена… Помню, в Вашем замке, маркиз, собралось великолепное общество. Балы, охота, катания на лодках. Господин де Турнель назвал Пуату «Зеленой Венецией», и он был прав, черт возьми! Славные были времена… О, да, — с горечью подумала Анжелика, — Фронда, Фуке, заговор против Мазарини, «король — это просто щенок, который смотрит на Вас преданными карими глазами», ларец с ядом, нищета, богатые, спесивые родственники и ее прекрасный презрительный кузен. Славные времена! Тем временем принц продолжал предаваться воспоминаниям, в увлечении дойдя до весьма интригующих. Внезапно осознав, что сказал лишнего, он осекся и с тревогой взглянул на Анжелику. Молодая женщина замерла, вновь ощутив себя маленькой девочкой, трепетавшей перед гневом Великого Конде. Сейчас он, боготворивший ее, узнает, кем являлась очаровательная мадам Моренс, и какова ее роль в истории с ларцом. Вместо того, чтобы отвести взгляд, она инстинктивно уставилась на принца, как смотрят на родителей провинившиеся дети. Ей не в чем упрекнуть себя! Это они продались Фуке, предали короля. Это их проклятый заговор погубил ее жизнь… В напряженной тишине раздался спокойный, размеренный голос Филиппа: — Всё в порядке, Монсеньор. Моя жена посвящена в наши семейные тайны. И умеет их хранить. — Уфф! Я слишком увлекся, — выдохнул принц. — Во всём виноват проклятый интендант! Он втянул нас в эту скверную историю! — перешел в наступление бывший фрондер, всё более распаляясь. — Паук, плетущий интриги, разрази его гром! Конде сильны на поле боя, а не в закулисных играх. А я служил и служу своему Отечеству! И переведя дыхание, процедил: — Я всё думаю — странная, невероятная мысль, маркиз! Я никогда не говорил Вам, но если однажды из небытия всплывет этот проклятый ларец? Что если о нем узнает король? Что тогда?! Лицо маркиза дю Плесси было непроницаемо. — Ларец не всплывет, — тихо заговорил он, короткими фразами, продолжая разглядывать фигуры на шахматной доске. — Я нашел его. Не так давно. Нашел и избавился. Свидетелей не осталось и я не стал Вас беспокоить. Вы можете быть спокойны, Монсеньор. Принц Конде шумно выдохнул, словно сбрасывая оковы: — Я всегда верил в Вас, мой мальчик, благодарю Вас, — наклонившись к маркизу, он отечески сжал его плечо. Затем, откинувшись на спинку кресла, принц добавил, — Я любил Вашего отца, он был предан мне, а я умею ценить верность. Но Вас, маркиз, Вас я люблю, как собственного сына. Всегда помните об этом. — Ваша расположение — большая честь для меня, мой принц, — склонил свою белокурую голову Филипп. — И я не забуду этих слов. Анжелика была смущена искренним тоном принца. Конде был порывист и пылок в выражении своих чувств, чем покорял друзей и нередко приобретал себе недругов. Молодая женщина чувствовала себя неловко, являясь свидетельницей этой почти семейной сцены. Раньше, она не задумывалась, что войдя в семью дю Плесси, унаследует и их тайны, и дружеские связи, которые словно нити объединяли ее членов, заставляя совместно противостоять внешним угрозам. Филипп много раз твердил ей о том, что принадлежность его семье, его имени, налагает на нее обязанности, о которых ей не следует забывать, но до сегодняшнего вечера молодая маркиза не понимала смысла этих слов в полной мере. Я — маркиза дю Плесси-Бельер, — подумала Анжелика, и грустно добавила, — но я не одна из них, я — чужая. Тем временем, улыбнувшись какому-то воспоминанию, Конде спросил: — А что сталось с той «маленькой, серенькой перепелкой», Вашей бедной родственницей, которая так дерзко вела себя в тот вечер со мною, помните? Маркиз пожал плечами и небрежно ответил, покачивая в руке шахматную фигуру: — Право, не знаю. Она выросла, вышла замуж, уехала куда-то, кажется, на юг… Я больше никогда не встречал ее. — Жаль. Уже тогда в ней угадывалась красавица. Я предсказывал, что через некоторое время эта малютка станет опасной женщиной и будет сводить мужчин с ума… Принц, охваченный давним видением, воспрянул духом и с увлечением вернулся к партии: — Маркиз, неужели Вы не заметили? Вы жертвуете своим ферзем! И я его съем, — хищно улыбнулся Конде, — шах! Казалось, Филипп только этого и ждал. Резко выбросив руку вперед, маркиз сделал решительный ход: — Вы слишком увлеклись атакой и забыли об обороне, Монсеньор. Шах и мат! — улыбнулся он одними губами. — Проклятье! Я побежден! Но какие жертвы, — кивнул принц на груду поверженных фигур. — На войне, как на войне, мой принц. Вы сами учили меня, что жертвы неизбежны, без них невозможно выиграть, — возразил Филипп. Анжелика не смела поднять глаз от своего рукоделия. Ее сердце разрывали смешанные чувства. — Мы, кажется, утомили Вас своими разговорами, моя красавица, — заметил Конде, — маркиз, прошу, помогите мне подняться. Чертова подагра! — Я провожу Вас, — хозяин замка подал своему гостю руку. — Спокойной ночи, мадам. — Спокойной ночи, Монсеньор. В каждой семье есть свои секреты. Секреты, о которых не говорят. Кто-то молчит о почтенном отце семейства, случайно подавившимся супом; кто-то о богатой тетке, ушедшей в монастырь не по доброй воле; кто-то о не похожем на родителей наследнике. Да, в каждой семье есть секреты. Но главное правило — о них молчат. Чтобы не оставаться в одиночестве, Анжелика ушла к себе в спальню. Никогда не стоит ворошить прошлое, никогда, — повторяла она про себя. Хотелось бы верить, что ее жертвы были не напрасными.
Xena: Замечательный отрывок! Хотя я все Лето люблю! - На войне, как на войне, монсеньор. Жертвы всегда неизбежны, без них невозможно выиграть, - возразил маркиз. Вот тут мне подумалось вот что: Принца исторические источники описывают как весьма безжалостного к своим солдатам полководца, он легко жертвовал своими войсками. И вот эта фраза может быть отсылкой к словам самого Конде, сказанным когда-то Филу, ведь он был его наставником. Вот какой-то тонкий намек на это обстоятельство.
Psihey: Xena, спасибо! Подумаю про Конде, может обыграю это как-то. И может еще начало главы перепишу чуток...
Olga: Psihey, отлично! Мне все очень нравится, даже не к чему придраться. Для меня все герои как живые. Все такие настоящие, и Анж, и Филипп, и Конде, и даже Флипо. Я вот тут подумала, а почему Анж так заранее не любит мать Филиппа? Вроде в каноне кроме детского периода она к ней неприязни не питала. И она многих малоприятных личностей терпела, гугеноток там всяких. И особо они ей нервы не портили. А тут прямо заранее себя настраивает. Унижения детства? Обида за Филиппа? Или у нее мать Фила с Ортанс ассоциируется? Здорово обыграна история со шкатулкой, как мужчины Анж обсуждают, принц ее не признал, а Филипп тоже не сознался. "Искусная беседа? Но о чем, интересующем его, они могли бы поговорить? О войне и политике? Смешно. Об охоте? Она мало смыслила в ней. Разве что о лошадях? Еще, кажется, он любит театр… Анжелика вздохнула. Что ж, оставались любовные утехи, на которые она возлагала определенные надежды" О да! Анж в своем репертуаре!
Olga: Psihey пишет: Вот о чем еще хотела посоветоваться. По поводу познаний Фила на любовном фронте. Голон пишет, что "распутная жизнь принесла ему больше разочарований, чем удовольствий" и что он был игрушкой в постели сначала мужчин, потом опытных женщин. Странно считать, что они ничему его не научили. В плане техники, так сказать. Я поняла, что скорее всего, раз у него с ранних лет был богатый и разнообразный опыт в физической любви Да, ведь Филипп и сам говорил, что опыт у него большой, но вот по любви ни с кем не было. Если процитировать современную песенку "он все знает о сексе, но не о любви". Psihey пишет: Все женщины - обманщицы и потаскухи, их ласки и подлизывания лишь способ получить от вас что-то, обмануть и выставить потом влюбленным дураком. Ага, женщинам не верил. Плюс не хотел быть их игрушкой. Как он говорил, "они считали, что мужчина с внешностью Аполлона должен быть способен на сверхестественное". А он им раз и вместо изысканного секса - побои! Получите - распишитесь! Ну как мадам, довольны? Есть чем подружкам хвастаться. Ненавидел он это, что его воспринимали как игрушку. Помните фильм "Как царь Петр арапа женил" с Высоцким? Это ведь не намного позже описанных Голон времен. Как в начале фильма придворная дама пишет подружке о том, что у нее самый экзотический любовник в Париже. Вот и к Филиппу было такое же отношение. Как к диковинке. Поэтому он и помнил кузину, которая когда то отнеслась к нему как к мужчине и трепетала около него.
Psihey: Olga, про мамашу Филиппа. Ну да, я отталкивалась от унижений детства и этого "о, нет, не думаю", - сладко сказала она на вопрос отца, не возьмет ли ее случайно тетка к себе. Мол, после такого вряд ли. Ну и потом как она должна к Анжелике относится сейчас? Явно не очень хорошо. Плюс ко всему шоколадница с 2 детьми. Это как бы реакция на опережение - ах, я вам не нравлюсь? Так знайте, я вас тоже терпеть не могу.
Psihey: ! Хотя, наверное, прежде чем предвкушать визит свекрови в таких красках, она должна об этом подумать. А Анжелика не слишком рефлексирующая получается? Всё думает и думает - редко она размышлениям предавалась
Psihey: Olga пишет: все герои как живые Это очень приятно! Этого и хотелось бы. Про секс и любовь. Ну да, я так же рассуждала. А то, непонятно откуда, берется убеждение, что Анжелика на ковре всему его научила разом... А так он ничего не умел, якобы. Побывав в таком количестве постелей требовательных мадам. Нет, коврик, действительно, про секс с любовью. *экзотический любовник* - вот точно и ведь Анжелика так поначалу на него облизывалась, не видя за внешностью человека. Ок. Значит, я разовью эту тему.
Psihey: Xena, можно просто сделать такой оборот - Вы сами всегда говорили мне, что .... Т.е. это как бы мысль Конде, которую Филипп ему возвращает. Так подумалось сейчас.
Psihey: Готовлю теперь "Ключ от спальни". И что смущает меня. Ускользнула Анж, захлопнув перед носом мужа дверь. Вроде всё верно - она же объявила охоту, надо подразнить чуток. Но не похоже на Филиппа, что он а)уйдет, б)будет так долго (до сказки о Красной шапке) ждать случая с ней поквитаться. ! А если она откроет дверь, когда он соберется уже уходить *красная шапочка* в смутной надежде на что-то эдакое (читай, постель), а он зайдет и уйдет. Такой облом. Как? Или без рукоприкладства не может здесь обойтись?
Olga: Psihey пишет: Это как бы реакция на опережение - ах, я вам не нравлюсь? Так знайте, я вас тоже терпеть не могу. Да, может быть. Унижения детства тут рулить могли по полной. Psihey пишет: Хотя, наверное, прежде чем предвкушать визит свекрови в таких красках, она должна об этом подумать. Может какие-нибудь воспоминания Анж могли бы тут быть к месту. Psihey пишет: А Анжелика не слишком рефлексирующая получается? Всё думает и думает - редко она размышлениям предавалась Нет, все в норме. Размышлений, на мой взгляд, не много, а те, что есть в духе Анж. Psihey пишет: Это очень приятно! Этого и хотелось бы. Для меня все получается! Psihey пишет: Про секс и любовь. Ну да, я так же рассуждала. А то, непонятно откуда, берется убеждение, что Анжелика на ковре всему его научила разом... А так он ничего не умел, якобы. Побывав в таком количестве постелей требовательных мадам. Ага, бедолага. Не знал куда и что, наконец-то ему объяснили. Psihey пишет: и ведь Анжелика так поначалу на него облизывалась, не видя за внешностью человека. На чем и погорела со своим предложением в карете. Филипп ведь не дурак. Говорит же он ей потом, что та девочка стала куда более опасной, чем другие женщины. Мало того, что как на диковинку на него смотрела, так еще и шантажом принудила его поступить, как ей хочется. Все эти избитые дамы до такого не доходили.
Psihey: Так, что между сексом/чувственным удовольствием и нежностью/любовью у Фила пропасть и что Анжелика как раз будет пытаться его нежностью взять (ну и весельем, озорством, конечно - с ней же не бывает скучно). С этим разобрались. Есть 2й момент. У Филиппа откуда-то крайне патриархальные взгляды на брак - все эти, куча детишек, жена должна ждать, пока муж к ней зайдет, а не возбуждать его, о месте женщины в браке. При том, что его родительская семья абсолютно другая ? Откуда это взялось. Хочу это использовать.
Psihey: Psihey пишет: ! А если она откроет дверь, когда он соберется уже уходить *красная шапочка* в смутной надежде на что-то эдакое (читай, постель), а он зайдет и уйдет. Такой облом. Да! Анжелика откроет дверь) Что поделать - природу Красной шапочки не изменишь. Добавим немного триллера
Olga: Psihey пишет: Но не похоже на Филиппа, что он а)уйдет, б)будет так долго (до сказки о Красной шапке) ждать случая с ней поквитаться. Ну, он же не только мыслями об Анжелике занят. Мог и не торопиться. Psihey пишет: А если она откроет дверь, когда он соберется уже уходить *красная шапочка* в смутной надежде на что-то эдакое (читай, постель), а он зайдет и уйдет. Такой облом. То есть она закрыла дверь, он стучался, потом собрался уходить, а она тут и открывает дверь. Но Филипп понимает, что Анж хочет его к себе заманить и обломает ее. Типа не дождетесь второго сеновала? Анж мне кажется слишком зла из-за Субиз, чтобы хладнокровно рассуждать. Мне кажется, она бы вряд ли открыла дверь. А Филипп, да наверное мог бы, ломиться в дверь, а потом решить, что ему туда не надо.
Olga: Psihey пишет: Есть 2й момент. У Филиппа откуда-то крайне патриархальные взгляды на брак - все эти, куча детишек, жена должна ждать, пока муж к ней зайдет, а не возбуждать его, о месте женщины в браке. При том, что его родительская семья абсолютно другая ? Откуда это взялось. Хочу это использовать. Да, это очень интересно. Может он снимал образец не с родителей, а с каких-то близких ему людей. Он же говорил, что любил кормилицу. Может у той был именно такой брак. Вот Филипп и вынес такие установки.
Psihey: Olga пишет: То есть она закрыла дверь, он стучался, потом собрался уходить, а она тут и открывает дверь. противоречивая женщина, правда? Я напишу и посмотрим, как оно. Может и ничего. Анж много раз делала то, что не надо было бы делать. Это ж ее стиль
Psihey: Olga пишет: Может он снимал образец не с родителей, И самое интересное, что получалось все равно как у родителей, против воли)
Olga: Psihey пишет: И самое интересное, что получалось все равно как у родителей, против воли) Полагаю, Голон даже не думала, когда писала тот эпизод из первого тома про родителей Филиппа, что вот такая удивительная параллель получится. Psihey пишет: Я напишу и посмотрим, как оно. Может и ничего. Анж много раз делала то, что не надо было бы делать. Это ж ее стиль Да, наверное такой вариант тоже хорош. Но в существующем Филипп обломался, а если он уходит при открытой двери, то в пролете уже не он, а Анж.
Psihey: Olga пишет: Полагаю, Голон даже не думала, когда писала тот эпизод из первого тома про родителей Филиппа, что вот такая удивительная параллель получится Но Голон и потом их семьи противопоставляла. И, особенно, роль матери. Хотя мать Анжелики тоже не была ею занята, скорее сад ее интересовал и очередной грудничок требовал внимания.
Psihey: Вот что получилось)) Глава 3. Ключ от спальни Настойчивые вздохи служанки, помогавшей ей раздеться, отвлекли маркизу дю Плесси от невеселых раздумий. - Пусть мадам извинит меня! Я бы никогда не посмела, - пролепетала Барба, помогая хозяйке надеть ночную сорочку, - но в замке гости, и я пришла вместо Жавотты, чтобы… - Что случилось? - В комнате Вашего мужа женщина, мадам, - прошептала ее верная помощница, округлив глаза. - Что? Как это… Кто это?! - Я не знаю, мадам! Я подумала, что мадам лучше узнать… - Да-да, ты правильно сделала, Барба, иди… - Мерзавец! – с чувством воскликнула Анжелика, оставшись одна. – Полный дом гостей, а он собирается развлекаться прямо у меня под носом?! Наглый мальчишка! Ну, погоди же! Сейчас я устрою тебе такую войну! Такой маневр! Такие жертвы! Ее недавнее раскаяние сняло как рукой. Маркиза быстро накинула на себя пеньюар, на ходу подправила прическу, и вышла из комнаты. *** В спальне Филиппа поперек кровати лежала восхитительная в своей бесстыдной наготе мадам де Субиз, и играла бахромой балдахина. - Как?! Вы?! – воскликнула она, увидев в дверях маркизу дю Плесси. - Да, я! Не ожидали? А Вы, кажется, кое-что потеряли! - схватив ее одежду с кресла, маркиза выбежала из комнаты и повернула ключ в замке. - Немедленно выпустите меня отсюда! Вы не смеете! – шептала из-за двери застигнутая врасплох соперница. - Сладких снов. И не рассчитывайте с этих пор на мое гостеприимство, мадам! – в свою очередь прошептала Анжелика. Спрятав свою ношу за портьеру, Анжелика отправилась разыскивать мужа. Она нашла его на втором этаже – Филипп только что покинул комнату принца. Увидев жену, маркиз явно удивился и строго спросил: - Мадам! Что Вы здесь делаете? В таком виде… - Я пришла оказать гостеприимство Его Высочеству, - с достоинством ответила маркиза, пристально взглянув в глаза мужу, - прошу Вас не задерживать меня, - и решительно двинулась к двери. Филипп вскинул бровь, прищурился и, наконец, заметил, ловко придержав ее за локоть: - Не торопитесь, Его Высочество уже отдыхает. Анжелика притворно вздохнула: - Как жаль! Но я все-таки попробую. Принц будет сердечно благодарен Вам. - Моя дорогая, мне кажется, Вы переходите границы, - Филиппа не повысил голос, но в нем зазвучала угроза. - В самом деле? Это я перехожу границы? – зашипела она на мужа. - Сегодняшние намеки принцу - это что? И Вы все еще не помните, что сталось с Вашей бедной родственницей? С этой «маленькой серенькой перепелкой»? Я собираюсь просветить принца на этот счет. На войне, как на войне, мой дорогой муж. И я наступаю! Ваше Высочество! - Довольно! Идемте! – и, схватив за запястье, он потащил ее к лестнице. Втолкнув жену в ее комнату, Филипп набросился на нее, еле сдерживая себя: - Вы не понимаете или только делаете вид, что не понимаете?! - начал он, но, не сумев высказать всё разом, выдохнул и попробовал сначала, - Чего Вы добиваетесь?! Чтобы принц узнал, какова Ваша роль в истории с ларцом?! Подлая Вы лицемерка! - Я всегда была честна с монсеньором принцем! – запротестовала Анжелика и, против воли, вспомнив их разговор в отеле дю Бортрей, закусила губу. - В самом деле?! Пожалуй, я ошибся, и стоило поступиться честью семьи ради удовольствия раскрыть глаза принцу на Вашу истинную сущность! Дуэль складывалась не в ее пользу. - Если Вы о … об истории с ларцом, - быстро поправилась она, - то Конде она никак бы не затронула. У меня и в мыслях не было втереться к нему в доверие, чтобы потом вести двойную игру! - И тем не менее, история с … с этими документами касалась в большей мере принца, чем моего покойного отца. Анжелика решила идти ва-банк: - Я была уверена, что Вы не допустите их обнародования, Филипп. Что из-за благородства и Ваших представлений о чести, Вы не будете никого вмешивать в эту историю и согласитесь на все мои условия. - Вы снова пытаетесь подкупить меня, мадам! Но, предупреждаю, у Вас ничего не выйдет. - Да что Вы, в конце концов, от меня хотите?! – взорвалась она. – Чтобы я каялась до конца жизни? Может мне еще нацепить на себя вериги и пешком отправиться на постриг в Ньельское аббатство?! Извольте, если только Ваша матушка составит мне компанию! - Ньельское аббатство – мужской монастырь, мадам, - не в силах сдержать улыбку, напомнил жене Филипп. Анжелика хмыкнула, и, поскольку, градус ссоры несколько спал, поинтересовалась уже более миролюбивым тоном: - Кстати, о нравственном облике, Филипп. А Вы сами? Что Вы стали себе позволять? Учтите, я не потерплю, чтобы Вы позорили меня своими интрижками прямо на глазах у гостей! Я всё знаю. Я только что была в Вашей спальне! - Вы были в моей спальне?! – поразился маркиз. - Да, была! И нашла на Вашей постели мадам де Субиз. Обнаженную мадам де Субиз! Не отпирайтесь! - Мой Бог! – хохотнул маркиз. – Клянусь, она – сумасшедшая баба! - Вы еще смеетесь?! Я придушу Вас этой подушкой! – взвилась Анжелика. - Поберегите силы, я скоро вернусь. - Не волнуйтесь, она никуда не денется, я заперла ее. - Что?! Отдайте мне ключ. - Ни за что! - Ключ, мадам! - Найдите, если сможете! - Ключ!!! - Боже! Что это за крики? Они замолчали и услышали вопли несчастной – она колотила в дверь, стараясь привлечь внимание соседей. Филипп выругался и бросился из комнаты. Анжелика поспешила за ним. Рядом с дверью в спальню маркиза уже собрались разбуженные гости. Кто-то предлагал ломать дверь, кто-то советовал затворнице прыгать из окна, а два лакея лихорадочно перебирали связку запасных ключей, пытаясь подобрать нужный. - Какой скандал. Что она здесь делает? - шепотом поинтересовалась мадам де Севинье у подошедшей Анжелики. - Не представляю! – невозмутимо пожала плечами маркиза дю Плесси и доверительным шепотом добавила, - Филипп был у меня, когда мы услышали ее крики. Анжелика знала, что муж пристально смотрит на нее, но не поворачивала головы. Наконец ключ подобрали, и на пороге своей временной тюрьмы возникла мадам де Субиз. Не найдя другой одежды, она завернулась в простыню и стала похожа на древнеримскую богиню с пылающим взором. Образ портили только растрепанные волосы и красный от слез кончик носа. - Благословенные боги! – воскликнул Пегилен, никогда не терявший присутствия духа, - мы на Олимпе! Мадам, какая богиня вселилась в ваше прелестное тело? Венера? Нет, по Вашему воинственному виду, я заключаю, что это Диана… - Шут, - бросила ему мадам де Субиз, которая была готова провалиться на месте. Скользнув полным ненависти взглядом по чете дю Плесси и изящным жестом подобрав свою простыню, она гордо прошествовала по коридору. - Дамы и господа, прошу всех успокоиться. Мадам ошиблась комнатой. Инцидент исчерпан. - Ах, - не унимался Пегилен, - я, пожалуй, прогуляюсь под окнами. Вдруг в вашем волшебном замке живет прекрасная Рапунцель, и я заберусь в ее девичью спальню, минуя двери – они так не надежны! - Вы неисправимы, Лозен! Придворные стали расходиться, перешептываясь, не в силах сдержать смешки. Да, пуатевинские каникулы обещали быть увлекательными. Чего же ждать от завтрашней прогулки в лесу? - Вы думаете, эта выходка сойдет Вам с рук? - поинтересовался Филипп, когда они остались одни. - Я думаю, галерея - не подходящее место для выяснения отношений, - парировала Анжелика, глядя прямо ему в глаза. - Идемте, - он сжал ее локоть и потащил обратно, в спальню. Пропустив жену вперед, Филипп замешкался всего на мгновение, когда дверь перед его носом захлопнулась, а лязг задвижки оповестил о том, что ему здесь не рады. - Опрометчивая шутка с Вашей стороны, мадам, - не повышая голоса, заметил маркиз. - Мне кажется, Вам пора к себе, спать, - так же тихо ответила она. - Немедленно отоприте дверь. - Прекратите шуметь! Вы поднимете на ноги весь наш гарнизон! – передразнила она мужа и сладким голосом добавила, - доброй ночи, маркиз! Дернув дверь еще пару раз и оценив возможные последствия своей настойчивости, Филипп выругался и отступил. Но не ушел. И его терпение было вознаграждено. Что-то изменилось. Он легонько толкнул створку пальцами, и она поддалась. Темнота ослепила его. Медленно и осторожно, прикрыв за собой дверь, он двинулся вдоль стены, вслепую, стараясь привыкнуть к неверному свету луны. Она пряталась где-то здесь, среди этой тишины. - Решили поиграть со мною, мадам? – негромко спросил он, не рассчитывая на ответ. – Предупреждаю, я Вас поймаю. Слева черной громадой возвышался старинный альков. Филипп сделал резкий выпад, но не угадал - кровать оказалась пуста. Анжелика приглушенно засмеялась, она была совсем рядом. - Забавляетесь, да? Где же она? Эта ночная охота поневоле увлекала его. Два резных стула времен Славного Генриха были достаточно велики, чтобы скрыть человека. Обогнув одно из них, он нащупал нежную ткань, еще хранившую тепло хозяйки, но не ее саму. Шагнув к другому убежищу и впотьмах налетев на подставку для ног, маркиз выругался сквозь зубы. Нетерпение росло. Оставались портьеры. Протянув руку, Филипп уловил какое-то движение позади себя, и почти тотчас ощутил на своих веках ее прохладные ладони. Пытаясь дотянутся до его лица, она вытянулась на носочках и едва прильнула к нему. Мгновение назад он думал, что, схватив ее, он ударит, тряхнет за плечи, или возьмет ее прямо на полу, но сейчас стоял не в силах двинуться с места, словно разом ослабев. В оконную раму попал маленький камешек. Анжелика убрала руки. Еще один ударился о стекло и отскочил на пол. Филипп медленно повернулся к жене. В лунном свете ее лицо казалось совсем юным. - Не слишком ли много силков Вы расставили, моя дорогая? - холодно поинтересовался он. И грубо отодвинув ее, вышел из комнаты. Еще один посланник любви постучал в окно. Анжелика выглянула и увидела внизу Пегилена. - Что Вы здесь делаете, хотела бы я знать?! – довольно резко спросила она. - Ищу свою Рапунцель. Будьте любезны, мадам, спустите мне Вашу роскошную косу! - Поищите ее лучше в комнате мадам де Субиз, - посоветовала она, - бедняжка нуждается в утешении. Закрыв окно, Анжелика растянулась на широкой кровати. Чувства теснились в груди и не давали уснуть. Она все еще ощущала этот волнующий страх, щекочущий холодок в груди, от которого замираешь и не можешь вздохнуть. Но не только страх, но и трепет, и затаенный восторг, и смутное желание быть пойманной или поймать самой. Что было бы? Что было бы, если...? Какой же Вы негодник, Пегилен! Вы всё испортили! - в сердцах подумала она. В эту ночь ей приснилась дверь, к которой она никак не могла подобрать ключи.
Olga: Здорово получилось. Эти неожиданные прятки и Лозен, который вечно не вовремя.
Olga: Psihey пишет: Но Голон и потом их семьи противопоставляла Да, семьи противопоставляла. А вот сходство Анж и матери Фила не думаю, что специально так рассчитала, скорее как то само собой у нее получилось.
Olga: Psihey пишет: лунном свете ее лицо казалось совсем юным и испуганным. Лучше без "испуганным". То что он закрылся в себе в этот момент и по его поведению понятно.
Olga: Psihey пишет: слишком ли много силков Вы расставили, моя дорогая? - холодно поинтересовался он. И грубо отодвинув ее, вышел из комнаты. Еще один посланник любви постучал в окно. Анжелика выглянула и увидела внизу Пегилена. - Что Вы здесь делаете, хотела бы я знать?! – довольно грубо поинтересовалась она. Повтор "грубо". Понятно, что второе следствие первого. Но режет глаз. Может второе заменить на "резко поинтерессовалась"?
Psihey: Olga пишет: Лучше без "испуганным". То что он закрылся в себе в этот момент и по его поведению понятно. Да. согласна. Так лучше, чем уйти от открытой двери?)
Psihey: Olga пишет: Повтор "грубо". Понятно, что второе следствие первого. да, спасибо! заменю. и два раза "стояла/стоял" - я заменила.
Psihey: Olga пишет: Здорово получилось. Эти неожиданные прятки и Лозен, который вечно не вовремя. А Пегилен все время не вовремя и не там, где нужно. Был же какой-то исторический анекдот (или правда), что он под кроватью Монтеспан прятался, когда она с королем зажигала? Так что Филу еще повезло, что под кроватью его не нашел.
Olga: Psihey пишет: Так лучше, чем уйти от открытой двери Все вполне объяснимо. Он взолнован, а тут ухажеры в окно стучат. Этого вполне хватит, чтобы Филипп взял себя в руки и ушел. Да, лучше чем ушел просто или ушел потому что надоело дверь ломать. Psihey пишет: да, спасибо! заменю В том же месте еще" поинтересовался" повторяется.
Psihey: Могу от лица Анжелики охоту описать, как она прячется в темноте. У меня и выраженьице заготовлено: "Щекочущий холодок в груди. Что же будет?" Сначала от ее лица хотела написать.
Olga: Psihey пишет: Пегилен все время не вовремя и не там, где нужно. Был же какой-то исторический анекдот (или правда), что он под кроватью Монтеспан прятался, когда она с королем зажигала? Так что Филу еще повезло, что под кроватью его не нашел. Помню, читала такое про под кроватью Монтеспан. вроде это у Дюма было. Про то что Фил не нашел, так еще не вечер.
Olga: Psihey пишет: Могу от лица Анжелики охоту описать, как она прячется в темноте. У меня и выраженьице заготовлено: "Щекочущий холодок в груди. Что же будет?" Сначала от ее лица хотела написать. А да, можно же и от ее лица. Может перед тем как заснула пусть она подумает обо всем этом?
Psihey: Olga пишет: Про то что Фил не нашел, так еще не вечер Да, кое-кто еще из окна полезет Olga пишет: Может перед тем как заснула пусть она подумает обо всем этом? Можно. Коротенько. Как волнующе было - и страшно и хочется
Psihey: Последняя глава бьет рекорды просмотров на фикбуке) Но высказаться никто не решается, только запятые и очепятки правят.
Olga: Psihey пишет: Последняя глава бьет рекорды просмотров на фикбуке) А что говорить. Нужно читать и наслаждаться! Psihey пишет: Можно. Коротенько. Как волнующе было - и страшно и хочется Да, хорошо ее мысли получились. А то не хватало ее эмоций. Дверь закрыла и заснула.
Psihey: Хотела вставить о пресловутых пальчиках (вместо ладоней). А может и поменяю)) Абсолютно в ее характере - играть с огнем,) Главное, не переборщить. Сейчас решаю задачку с Потопом - очень маленькая глава на фоне других, новых. Думаю, чем дополнить.
Psihey: Я, кстати, во флорентийской ванной их вдвоем хотела искупать, но она же не перевернется) Да и Анж, как ей Молин не талдычил о них, так до них и не добралась. Это Фил сибаритничал.
Psihey: В Питере. Русский музей дает нам такого Нарцисса. Слишком женственен?
Olga: Psihey пишет: В Питере. Русский музей дает нам такого Нарцисса. Слишком женственен? Нет вроде бы, только лицо плохо видно.
Psihey: Глава 4. Замок для Золушки. — О, Нинон, как же я Вам рада! — Анжелика поспешила к своей подруге, едва карета мадемуазель де Ланкло остановилась у парадной лестницы замка. — И я рада, моя дорогая! — приветствовала маркизу дю Плесси парижская куртизанка. — Герцог отпустил меня к Вам погостить. Ненадолго. Он все равно пробудет в своем имении, по меньшей мере, недели две — улаживает дела с наследством. Его тетушка, о которой я Вам писала — Царствие ей Небесное — на днях умерла. Но почему мы стоим? Я совсем заболтала Вас! Идемте. Дамы расположились в малой гостиной, перед столиком с закуской. — А где Ваш красавец-муж? — как бы невзначай поинтересовалась Нинон. — Катается верхом вместе с гостями, показывает им окрестности. Я бы все равно не поехала с ними. Я ждала Вас. — Вы очаровательны, дорогая. И я хочу сделать Вам комплимент, Анжелика, Вы просто цветете! Деревенский воздух пошел Вам на пользу. Давно следовало посетить владения мужа. — На самом деле я хорошо знаю эти места. Ведь я родилась в Монтелу. Это недалеко отсюда, мы соседи с семейством Плесси. — В самом деле? Так Вы — пуатевинка? — Да, Нинон. Мое детство прошло здесь. Я знаю Ньельский лес как свои пять пальцев. Я Вам обязательно покажу. И неожиданно добавила: — Как бы я хотела показать Вам наш Монтелу! Именно Вам, Нинон! — Так едемте же! — Но Вы устали с дороги… — Я не настолько стара, чтобы не преодолеть несколько лье! — Ох, Нинон, не шутите так, — улыбнулась Анжелика. Через час они были в Монтелу. Избалованной парижанке неожиданно понравился старый, полуразвалившийся замок, заросший плющом и мхом. «Именно здесь еще могут жить приведения — в наш суетный век, им только и остается, что прятаться в укромных местечках вроде Вашего древнего замка», — заявила она. Куртизанка очаровала старого барона, похвалила пироги кормилицы Фантины, да и все домочадцы Монтелу с любопытством смотрели на восхитительную гостью. Пока мадемуазель де Ланкло с присущей ей легкостью завладела вниманием старых тетушек, Анжелика обратилась к отцу. Темная, вечно холодная гостиная Монтелу с высокими потолками, порождающими эхо, выцветшими гобеленами и старой мебелью, показалась ей похожей на склеп. — Отец, — нарочито бодро начала она, пытаясь отогнать невольное сравнение, — а Вы не думали всё здесь переделать? Укрепить донжон, обновить мебель, избавиться, наконец, от этих истлевших гобеленов? Кажется, торговля мулами приносит надежный доход, да и я могла бы помочь Вам. — Переделать? — барон де Сансе был искренне удивлен. — Но, моя милая, зачем? Здесь всё как было при твоей матери, даже еще как при твоем деде, в пору моей юности. Немного истрепалось, конечно, но … — Но… Жизнь меняется, папа. Он покачал головой: — Только не моя. К горлу предательски подступил комок и боясь, что ее голос дрогнет, Анжелика промолчала. С неизменной тростью с серебряным набалдашником, в черном дуплете, совсем седой и чуть сгорбленный, ее старый отец смотрел на нее с теплой, печальной улыбкой. Как же он постарел! Как быстро течет время. Наши родители стареют, наши дети растут, а от солнечной поры нашей юности остаются одни воспоминания. Чтобы отвлечься, она повела Нинон прогуляться по саду. — Итак, баронесса де Сансе де Монтелу, какая же Вы скрытная, — ласково пожурила ее куртизанка. — А ведь я сразу же догадалась, что мадам Фалло де Сансе знакома Вам намного ближе, чем Вам хотелось бы. И тем не менее, наша злоязычная жеманница среди Ваших гостей. — Сама не знаю, зачем я пригласила ее, — созналась Анжелика. — Возможно, всему виной моя любовь к острым приправам? Женщины дружно рассмеялись. Когда они возвращались к карете, чтобы ехать в Плесси, Нинон неожиданно спросила: — Значит, Вы знаете Филиппа с детства? Вы говорили мне, что он Ваш кузен, но я не знала, что Ваши замки расположены так близко… Каким он был в детстве? — Таким же. Наглым, самодовольным, красивым мальчишкой, — невольно улыбаясь, ответила Анжелика. — Но Вы, разумеется, не давали ему спуску? — в тон ей, с напускной серьезностью спросила мадемуазель. — Ни дюйма! Даже когда мы выясняли, чья кровь древней. — И чья же? — Мы не пришли к согласию, — рассмеялась Анжелика, и сама не зная, почему, начала рассказывать, — я не часто видела его. Однажды их карета сломалась по дороге в Плесси, и нашим кузенам пришлось остаться на ночь в Монтелу. Они были так прекрасно одеты, причесаны — я никогда не видела ничего подобного. Мой дядя-маркиз рассказывал о жизни в Париже так непринужденно, так захватывающе, что я сказала себе, что когда-нибудь я стану такой же, как они, я получу всё это. Нинон де Ланкло внимательно, словно в первый раз видя, вгляделась в лицо подруги, но вслух заметила: — И Вы получили «всё это», Анжелика. К тому же, будучи еще молодой и прекрасной. Так порадуемся же этому! Они улыбнулись друг другу, и какое-то время шли, молча, любуясь тем, как заходящее солнце освещает деревню и лес. — Определенно, Ваша история напоминает мне сказку о Золушке. Вы знаете? Принц у нас есть, бедная девочка тоже, не хватает только бала во дворце. Анжелика рассмеялась и, бросив лукавый взгляд на подругу, продолжила: — Через год, меня пригласили к ним, в Плесси, на праздник… — Ах, я знала! Вот и бал! — улыбаясь, подхватила куртизанка и, скорчив печальную мину, спросила. — И что же, волшебные чары феи-крестной, как в сказке, рассеялись в самый неподходящий момент? — Нинон, они рассеялись в самом начале! Только представьте — я приехала на муле, в сером, грубом платье, в сопровождении бедного отца. Парижские родственники устроили нам незабываемый прием, унижали моего батюшку, а Филипп посмеялся надо мною, представив своим друзьям как баронессу Унылого платья! — О, как это ужасно! — не удержавшись, залилась смехом куртизанка. — Филипп всегда так беспощаден. Но я бы заставила его пожалеть об этой выходке! И поскольку Анжелика молчала, Нинон забеспокоилась, что обидела ее, и попросила: — Дорогая моя, расскажите, что было дальше? Он попробовал Вас поцеловать? — Нет, я не буду больше ничего рассказывать. И потом, это было безумно давно. — Ну же, сердце мое, я Вас умоляю! Не обижайтесь! Как это романтично… Вам, говорите, было тринадцать лет, ему — шестнадцать, и уже полковник. Филипп — Ваша первая любовь? Я угадала? О, не томите меня! Если Вы мне не расскажите, клянусь, я расспрошу об этом самого маркиза! Мне не терпится узнать его версию вашего знакомства. — Нет, Нинон, только не это! Заклинаю! Не спрашивайте его ни о чем! Или мы поссоримся! И, пожалуйста, давайте прекратим этот разговор. — Хорошо-хорошо, обещаю, я больше не буду, — отступилась куртизанка, и, меняя тему разговора, спросила: — Анжелика, а как Вас называли в детстве? Ангелом? — Маркизой Ангелов. Я говорила всем, что вышла замуж за прекрасного маркиза и живу в его сказочном замке. — И Вы ждали, что однажды Ваш прекрасный маркиз из сказочного замка прискачет к Вам на белом коне? — Нинон, не смейтесь надо мной! Признаюсь, в монастыре, сбежав ото всех этих богатеньких задавак, я сидела на стене в саду, и иногда мне казалось, что он приедет и заберет меня. Правда, глупо и смешно? — Милая, я люблю Вас всем сердцем! — мадемуазель де Ланкло поцеловала подругу, и, приобняв, добавила тоном настоятельницы, — и теперь я понимаю, в чем причина Вашего безумного упорства в отношении Филиппа. Да-да, не спорьте. Детские мечты! Но они сбылись. Вы ведь стали маркизой дю Плесси-Бельер, пусть и спустя столько лет… Анжелика не ответила. Да, ее мечты сбылись. Но того ли она хотела? В Плесси их встретил Филипп. Супруги еще не виделись после ночной сцены и Анжелика с беспокойством взглянула на него. Она достаточно хорошо изучила мужа, и понимала, что при мадемуазель де Ланкло он не позволит себе выяснения отношений. Но что ждет ее позже? Филипп поклонился дамам с присущей ему элегантностью и скукой, и помог выйти из кареты. Неужели он решил сделать вид, что ничего не произошло? — А вот и наш прекрасный маркиз, — улыбнулась Нинон, протягивая ему руку для поцелуя. — Мадам, — поклонился он, — Я счастлив видеть Вас. Мой замок в Вашем полном распоряжении. И обращаясь к жене, спросил: — Куда Вы возили мадемуазель де Ланкло? — В Монтелу. Хотела показать места, где я выросла. Филипп картинно поднял глаза к небу, покачав головой. — Не зачем делать такое лицо, маркиз! — куртизанка легонько шлепнула его веером по груди. — Мне так понравилось. Вам тоже стоит съездить, освежить воспоминания. Поверьте, месье, Вы найдете это место очаровательным! — и деланно серьезным тоном уточнила, — А Вы были представлены призраку Белой дамы? — Еще не имел чести видеть ее, - маркиз, наконец, слегка улыбнулся. — Вам обязательно покажут, — пообещала мадемуазель, и увлекла Анжелику за собой. У парадной лестницы куртизанка остановилась, как будто что-то ища. — Что случилось, Нинон? — Знаете, дорогая, теперь мне всё ясно. Ваша туфелька затерялась где-то здесь. Поэтому пророчество так долго не исполнялось! Обе женщины простодушно рассмеялись, и, обнявшись, вошли в залу. * Лестница, на которой Анжелика потеряла туфельку)
Olga: Прекрасно! Только почему Нинон спрашивает о Филиппе как о малознакомом человеке? Они ведь приятельствовали и Нинон его знала получше Анжелики. И Филипп к Нинон дружески относился. Разговор с бароном порадовал. Приятно видеть Анжелику, заботящуюся об отце и родовом гнезде. Все иллюстрации отличные, а последняя вообще в точку.
Psihey: Olga, а почему складывается впечатление, что спрашивает как о малознакомом человеке? Я такого не хотела. Напротив, Нинон даже кокетничает с ним (не может удержаться). В старой версии Анжелика шлепала веером Фила, а сейчас я отдала этот жест Нинон))
Psihey: Olga, не то, чтобы Анжелика заботится об отце (хотя это тоже, конечно). Тут еще эти мысли, что пока он жив, Фантина жива и т.д., то детство как бы еще с тобой.
Psihey: Глава 5. Сказки и сказочники или Le Petit Chaperon Rouge наступает Вместе с мадемуазель де Ланкло из бурлящего Парижа в тихий, уединенный Плесси перенесся и ее салон. Светские забавы стали дерзче, беседы - острее, а дамы еще обольстительнее. В первый же вечер после приезда куртизанки, малая гостиная замка превратилась в настоящий литературный салон. Анжелика любила этот уголок и звала его «зеленой гостиной» за цвет шелковой обивки стен, придававшей комнате уют и некую камерность. Залу украшали хрустальные канделябры, россыпи фруктов в фарфоровых вазах и букеты живых цветов. Мягкие кресла образовывали островки лени, и так и тянули в свои объятия, ломберный стол служил пристанищем неисправимым игрокам, у окна располагались музыканты, привезенные принцем, а над всем этим возвышался белоснежный камин по моде Генриха IV с геральдической химерой семейства Плесси над очагом. Вечером господа являлись одетыми по последней парижской моде, при париках и шелковых камзолах, унизав кольцами пальцы и надушив усы, словно они собрались на званый ужин в один из столичных отелей. Дамы в вечерних платьях из шелка или атласа расцветали, словно райские птицы, усыпанные драгоценными камнями. Ревниво замечая каждую деталь в наряде соседки, будь то веер из превосходных перьев, зеркальце в перламутровой оправе или черепаховый гребень, они по привычке стремились перещеголять друг дружку, как будто от этого зависело расположение венценосных особ. Анжелика, обычно предпочитавшая в одежде спокойные тона, сегодня неожиданно для себя выбрала ярко-алое шелковое платье, с роскошной верхней юбкой, затейливо расшитое по корсажу золотой нитью. Крупный жемчуг с золотым отливом, привезенный из южных морей, великолепно дополнял наряд. Молодая женщина никак не могла налюбоваться на свое отражение в зеркале. Золото и кровь – символ победителей, - сказала она себе, - интересно, что оно ей сулит? Нинон, похвалив выбор туалета, не преминула заметить: - Вы прекрасны, как валькирия на поле боя, моя дорогая. Жаждете крови побежденных? Кого Вы наметили себе в жертву? - Посмотрим. Право стать ею еще нужно заслужить, - кокетливо отозвалась маркиза. На кого действительно она намеревалась направить острие своих чар? Между тем, один из главных сплетников Двора, маркиз де Лавальер, развлекал собравшихся: - Представьте, дамы и господа, некто господин Перро, юрист, что занимается у Кольбера пропагандой, вознамерился влезть в литературное общество. Да-да, он сочиняет! И более того, критикует Лафонтена с Расином за обращение к античным истокам! Он отвергает всех – Эзопа, Федра, Апулея! Прошлые, замшелые века. Каково?! Я уверен, Лафонтен его проучит. - Скажу Вам по секрету, - подхватил Пегилен, - этот Шарль Перро пишет сказки. И основывается, как он сам утверждает, на народных сказаниях. Наверное, вспоминает россказни своей деревенской кормилицы. Когда смех гостей затих, Нинон де Ланкло заметила: - Вы несправедливы к нему, господа. Признаюсь, я потребовала от … от одного моего поклонника добыть сказки юриста Перро. И, уверяю вас, я нашла некоторые из них недурными. И весьма поучительными. - О, мадам, умоляем, расскажите нам сказку! Просим! Просим! Куртизанка обвела взглядом гостиную и любезно согласилась. - Хорошо. Но с одним условием. Вы расскажите мне, в чем мораль этой сказки. А называется она «Красный Шаперончик и Серый волк». - Красный Шаперончик?! – не сдержался де Бриенн. – Теперь я понимаю, почему месье Перро не устраивает Эзоп! – и самодовольно рассмеялся. - Месье де Бриенн, - строго сказала куртизанка, - в наказание за то, что Вы меня прервали, Вы первым расскажите, о чем эта сказка. - К Вашим услугам, мадам, - пролепетал, пристыженный граф. - Маленький красный шаперончик, - мечтательно промурлыкал Пегилен, и цокнул языком, - в этом есть что-то волнующее, что-то будоражащее наше воображение, не находите, господа? Умоляю, мадемуазель, посвятите нас в эту историю! - Вы не выносимы, месье де Лозен! – со смехом укорила гасконца чуть зардевшаяся мадам де Севинье. Куртизанка подождала, пока присутствующие успокоятся, и начала свой рассказ: - Давным-давно, в одной деревне жила-была девочка. Ах, какая это была маленькая, славная девчурочка! Всем-то она была мила, кто только видел ее, а милее всех ее бабушке, которая не зная, чем еще порадовать внучку, сшила ей красный бархатный шаперон. Накидка так была к лицу девочке, что малютка не расставалась с ней ни на миг, и ее так и прозвали – Красный Шаперончик. Однажды … Анжелике понравилась сказка. Безусловно, она отличалась от перефразов античных басен, принятых в обществе, но была не лишена остроумия. Кроме того, сюжет был ей знаком – что-то подобное, но, кажется, более страшное и кровавое, рассказывала на кухне Монтелу старая Фантина. Только в сказке у кормилицы господин Волк все-таки растерзал бедную девочку. Или это был проклятый Жиль де Ре? Все истории няньки были на редкость кровожадными. Даже старый солдат Гийом подчас не выдерживал, и пытался оградить юные ушки детей барона от самых рискованных сказаний. Нинон закончила, и гости перешли к обсуждению. Бедняга де Бриенн, отвечал, как на уроке латыни. - Теперь, мадам, я знаю, как Вас называть - Красный Шаперончик, - услышала она над своим ухом тихий голос Филиппа. Муж незаметно подошел к ее креслу и облокотился на спинку. Этим вечером маркиз был облачен в костюм жемчужно-серого цвета, выгодно подчеркивающий свежесть лица, и придающий его голубым глазам стальной оттенок. Чуть подумав, он уточнил, - или маркиза Красного Шаперона? Вам как больше нравится? - Не смешно, Филипп. Что общего у меня с этой девочкой из сказки? Красный цвет платья? Вы, наконец, заметили его? – так же тихо спросила Анжелика, полуобернувшись к мужу. Маркиз наклонился ближе, чтобы удобнее было разговаривать. - Его сложно не заметить, - возразил он, и Анжелика не поняла, сказал ли Филипп это с издевкой или с неким восхищением. Тем временем, он продолжил: - Ищите глубже, мадам. Разве Вы не смотрите на меня с таким же глупым удивлением и не спрашиваете: «А зачем Вам такие острые зубы?», будто не видите, что я не бабушка, а серый волк? Поневоле, мне время от времени приходится убеждать Вас в их остроте. Анжелика бросила на мужа беглый взгляд. Он просто дерзил. Но с Филиппом никогда не угадаешь, когда он вздумает кусаться на самом деле. Они были окружены гостями, которых мадемуазель де Ланкло умело вовлекла в дискуссию. Нечего бояться, - сказала себе маркиза, сцепив руки на коленях. И невозмутимо заметила: - Не забывайте, месье, что волку не удалось съесть бедную девочку. Она позвала на помощь и зверя убили охотники, вспоров ему брюхо. Филипп не отвечал. Забеспокоившись, Анжелика обернулась и встретилась с ним взглядом. Внезапно она поняла, что муж находится очень близко, опасно близко. - И где же Ваши охотники, мадам? – поинтересовался маркиз. – Волк уже рядом. Не выдержав его взгляда, Анжелика опустила глаза и вжалась в кресло. Маркиз был так близко, что она чувствовала его дыхание на своем виске. Никто из гостей не мог ничего заподозрить - со стороны супруги дю Плесси смотрелись, как любящая, семейная пара. Дыхание Филиппа переместилось ближе к затылку – вероятно, он слегка повернул голову. - Какие у Вас жемчужные сережки. И такие нежные ушки … - Вы не посмеете, - молодая женщина едва дышала. - Почему? – шепотом спросил маркиз. Анжелика замерла не двигалась и продолжала смотреть прямо перед собой. Она почувствовала, что муж наклонился к ней еще ближе. Горло сжалось в нехорошем предчувствии. Только не это. О, пожалуйста, только не это. Внезапно Филипп коротко поцеловал жену в шею и, выпрямившись, неспешно отошел от ее кресла. Анжелика выдохнула и откинула голову на спинку. - Вы ничего не сказали о моей сказке, дорогая, - погладила ее по плечу Нинон де Ланкло, присаживаясь рядом. – Мы так горячо спорили! Я видела, что наш красавец маркиз отвлек Вас, - лукаво заметила куртизанка. - Вы, наверное, не слышали обсуждения? Представьте, негодный развратник Лавальер считает, что Красный Шаперончик – это метафора нашего женского естества! Я шлепнула его веером. Но дальше, и эта мысль мне интересна, он сказал, что эта девушка дразнит опасного мужчину, потому что втайне хочет быть съеденной, то есть - изнасилованной им. Не правда ли, весьма любопытное мнение? Анжелику еще трясло после выходки Филиппа и совсем не тянуло к разговорам на фривольные темы. Она через силу улыбнулась: - Прекрасная сказка, Нинон. Я уверена, месье Перро ждет успех. Но не этого ли самого Перро, - вдруг вспомнила маркиза, - привозил в Ботрейи Лафонтен? И славные труженики пера даже сумели выклянчить у нее небольшое вспоможествование для своих литературных подвигов. Ах, если бы месье Перро поведал мне эту сказку раньше! Уже лежа в постели и ворочаясь с боку на бок, Анжелика вспоминала случившееся. Разумеется, он просто дразнил ее, горя желанием поквитаться за неудачную ночную охоту, а быть может, так, в своей странной манере Филипп показывал свой интерес к ней? – Не кусать же он меня вздумал, - сказала она себе, и тотчас внутренний голос возразил, - почему ты так уверена? Забыла Фонтенбло? Все предостерегали ее от связи с этим опасной мужчиной. Сам он отрекомендовал себя волком. Мари-Аньес считала его грубым солдафоном, Паражонк сравнивала с извергом фон Вертром, уничтожавшим всё живое на своем пути, и даже Нинон не удалось приручить этого варвара в кружевах. Дегре же без обиняков заявил ей, что в любви маркиз деспот. Просто настоящий кровопийца Жиль де Ре из сказок кормилицы! Однако, хотя она и сама временами испытывала необъяснимый страх, думая о Филиппе, отказаться от мысли женить его на себе, так и не смогла. И сейчас пожинала плоды своего безумного упрямства. А могла бы мирно жить рядом с каким-нибудь благодушным пузатым бароном-вдовцом, польстившимся на ее деньги, и предаваться любовным утехам с очередным придворным кавалером, пока муж спит над тарелкой с супом. Пузатый скучный муженек! Какая унылая картина! Ну, уж нет! Анжелика с грустью вздохнула, сон не шел к ней. Но почему Филипп не пришел даже проверить, заперта ли ее дверь? И, это после всего! И как щекочутся его усы… Странно, ведь они такие тонкие, будто нарисованные. Анжелика задумчиво погладила место на шее, где все еще ощущала их след. «Остались Вы сегодня без красного шаперончика на ужин, господин Волк! - мысленно упрекнула он мужа, - и по собственной вине». Может быть, Нинон права, - спросила себя Анжелика, - и я сама дразню его? Она не могла не признать, что, когда Филипп в пылу ссоры терял над собой контроль, к ее страху и негодованию всегда примешивалось какое-то сладкое торжество. Уж это лучше, чем терпеть его высокомерное безразличие. Ох, так тебе точно не заснуть! – укорила она себя. - Надо выбросить эти глупости из головы. Анжелика перевернулась на другой бок, решительно закрыла глаза и глубоко вздохнула, и в ту же минуту с досадой пробормотала: - И для кого, спрашивается, я надевала это алое платье?! Вот, негодяй!
Olga: Psihey , ура, новая глава!
Psihey: Olga, ;-) Да, эта глава пошла! Судя по количеству просмотров и скачиваний на фикбуке)) Только непонятно мне, зачем сейчас скачивать - ведь не готово же еще!
Olga: Psihey пишет: Только непонятно мне, зачем сейчас скачивать - ведь не готово же еще! Например, чтобы пересматривать, когда интернет отключен.
Psihey: Глава 6. Каждой твари по паре или Всемирный Потоп Славные времена с рыцарскими турнирами, герольдами и поклонением прекрасной даме канули в прошлое после того, как граф Монтгомери нанес смертельную рану Генриху II, проткнув обломком копья глаз своего сюзерена. Турниры во Франции запретили. Но дамам не хватало развлечений, мужчины утомились пресытились от игры в карты, вина и безделья, и Анжелика всерьез подозревала, что еще немного и от общей скуки в Плесси заведутся дуэлянты. Как-то раз, сидя утром на веранде за чашечкой шоколада совершенно такого же, как подают в «Испанской карлице», она поделилась своими опасениями с дамами. Женщины наблюдали, как на лужайке мужчины — Лозен, Бриенн, Лавальер и хозяин замка — развлекаются дружеским поединком на шпагах. — Вы правы, дорогая. Увы, вкус сражений привит нашим мужчинам с младенчества. Они решительно не могут без драк! — Согласилась с ней прекрасная Нинон. — Их нужно отвлечь. Как жаль, что для охоты еще не сезон… — внезапно ее лицо озарилось, — а что Вы скажете, милые дамы, о карнавальном рыцарском турнире? — О! — воскликнула мадам де Севинье, — это было бы прекрасно! Дамы выбирают себе рыцаря и одаряют его шарфом, перчаткой или даже туфелькой. Ристалище, герольды, гербы — и пусть победит сильнейший! Старые, добрые времена! Как бы я хотела вернуть их! — Но, позвольте, дамы, разве турниры не запрещены законом? — урезонила всех благоразумная Ортанс. — А разве, сударыня, кто-то разрешил дуэли? И, тем не менее, не проходит и недели, чтобы кто-нибудь из этих прекрасных господ не продырявил своего знакомого на пустыре Пре-о-Клер. Париж далеко, нам хочется праздника, мужчинам хочется драки. Не бойтесь, никто никого не убьет. — Нинон, Вы правы — это прекрасная идея, — Анжелика уже обдумывала детали предстоящего празднества, — положитесь на меня! Дамы покинули сестер, чтобы переодеться для прогулки по Ньельскому лесу — маркиза обещала показать всем каменное капище. Сестры остались вдвоем. Поединок закончился, по ступенькам поднялся улыбающийся Филипп. — Я вижу, Вы взялись за старое, мадам Шоколад? — поинтересовался он, — угостите нас чашечкой? Ортанс хмыкнула, сделав вид, что подавилась напитком. Анжелика пообещала себе позже расквитаться с ними обоими, но сейчас ей хотелось узнать мнение мужа о турнире. — Мы с дамами хотим устроить в Плесси маскарадный рыцарский турнир, — любезно ответила она, подавая ему чашку и булочку с маслом, — разумеется, копья будут тупыми. — Что ж… У отца в библиотеке сохранилось несколько иллюстрированных книг времен Генриха II. Покажите их принцу. Думаю, он станет вашим горячим сторонником. — Я надеюсь, Вы сами будете участвовать, дорогой кузен? Вам же еще не пора уезжать в армию? — вкрадчиво вставила Ортанс, взглядом проследив за путешествием булочки с чашкой. Мадам Фалло де Сансе льстило родство с маршалом Франции, и она просто лопалась от удовольствия, сидя с ним за одним столом. — Раз здесь война, я здесь останусь, — коротко, строчкой из рыцарской баллады Марии Французской, заверил ее маркиз. Анжелика с благодарностью взглянула на сестру. «Спроси я, наверняка бы отказался! — размышляла она про себя. — Попробуй, угадай, кто сегодня Филипп — человек или волк-оборотень! К ним присоединились де Лозен с де Бриенном. Маркиз де Лавальер разглядев кого-то на дорожке в саду, издали поклонился дамам, и отправился на галантную охоту. Узнав о готовящемся празднестве, Пегилен де Лозен пришел в восторг и процитировал с выражением отрывок из «Песни о Роланде»: По голосу один узнал другого. Сошлись они на середине поля. Тот и другой пускают в дело копья, Врагу удар наносят в щит узорный… Граф де Бриен молчал и улыбался, не смея просить маркизу дю Плесси стать его прекрасной дамой. Но в душе, он тайно надеялся заслужить ее расположение, и, кто знает, получить в награду шарф или перчатку. Остальным гостям затея с рыцарским турниром также пришлась по вкусу. Дни и ночи напролет шла подготовка: ковались легкие доспехи, строгались копья, подбирались плюмажи и попоны, расшивались штандарты. Дамы готовили наряды, не забывая о шарфах, тонких перчатках и пришитых на пару стежков рукавах, которые можно оторвать одним движением и подарить своему паладину. В саду отгородили место для ристалища, сколотили деревянный помост для зрителей. Кто-то из мужчин сказался больным, кто-то твердил, что он не участвует в подобном баловстве, но общими силами набралось шестеро участников. *** Анжелика была обеспокоена подготовкой к турниру. Кому доверить роль распорядителя? Стоит ли соблюдать всю процедуру? В каком порядке рассадить гостей? Чем награждать победителя? Какие будут танцы? И что подавать на стол? Посоветовавшись с поваром Ле Пуару, и взяв у него набросок праздничного меню, она в задумчивости поднималась к себе. В конце концов, пусть Филипп тоже примет участие в ее хлопотах! И молодая женщина решительно направилась на поиски мужа. Лакей сообщил ей, что маркиз дю Плесси в своих апартаментах. Ее приветствовал Ла-Виолетт. На вопрос, где его хозяин, слуга, молча, открыл дверь в глубине спальни и посторонился. «Я и не знала, что здесь есть еще и кабинет», — подумала Анжелика, входя. Да это и не был кабинет, она оказалась в ванной комнате. Маркиз лежал в ванне, блаженно запрокинув голову. Дверь за спиной Анжелики закрылась с тихим стуком. — Добрый вечер, Филипп… Он открыл глаза, обернулся, и, увидев жену, удивленно вскинул бровь: — Вы?! Как мило, что Вы решили навестить меня, сударыня. Что Вас привело? Словно мы встретились в салоне, — смущенная Анжелика готова была провалиться сквозь землю, но вслух поинтересовалась: — Вы полагаете уместным, что я разговариваю с Вами стоя? — Присядьте, — невозмутимо посоветовал маркиз. — А Вы не хотите для начала одеться, месье? Перед Вами дама! Филипп резко сел. — Какого черта, мадам! Я принимаю ванну. Вы врываетесь ко мне и требуете галантного обхождения? Что Вам нужно? Снова ищете моих любовниц? Их здесь нет. — Я не знала, что за этой дверью! Я … я … Теперь, неважно. Чего действительно она хотела от мужа? Ах, ну конечно, обсудить меню праздничного ужина. Как глупо! Молодая женщина продолжала мять в руке листок, данный ей поваром. Проклятый Ла-Виолетт! И поскольку, говорить правду было неуместно, Анжелика решила сгладить неловкость и слабо улыбнулась: — Вы хотите, чтобы я ушла? — Нет! Зачем же? — и добавил более миролюбивым тоном, — что Вы всё мнете в руках? — Меню, — кусая губы от досады, ответила Анжелика. — я раздумываю над праздничным ужином после турнира. — Вы — хозяйка. Вам решать. — Но я хотела посоветоваться. Филипп, понял, что отделаться ему не удастся. Вздохнув, он милостиво разрешил, снова откидываясь в ванне. — Читайте. — Пять антре, — начала Анжелика, изредка бросая недовольные взгляды на мужа. — Консоме из косули. — Но как же он красив! Словно та статуя Аполлона из Версаля, у которой прятался Баркароль, возымела прихоть переехать в Плесси и совершать здесь омовения. Это просто нахальство с его стороны принимать ванну без рубашки! А если кто-то войдет? С усилием воли оторвав себя от подобных размышлений, она продолжила. — Далее поросенок на вертеле, куропатки в собственных перьях. На десерт я выбрала: бланманже, шербет и пирожные «Маленькая прихоть», какие подают в моей «Испанской карлице». — Маленькая прихоть, — задумчиво повторил маркиз, — интригующее название, — и поднял глаза на жену. — Это маленькие корзиночки со свежей земляникой и заварным кремом, Филипп. — Всего-то… — обронил он. — Мы — в деревне, мой дорогой. Обходимся, чем есть. Но, поверьте, это очень вкусно. — Я бы попробовал одну. Прямо сейчас. Можно без крема. Анжелика вспыхнула. — Если Вы думаете, что я брошусь Вас ублажать, прямо сейчас, то Вы очень ошибаетесь, Филипп. У меня полно дел, меня ждут на кухне. Грубиян! Он что же думает, что я прыгну к нему в объятия по первому зову? — Мать семейства в чепце. Ладно, уж, подайте хотя бы полотенце. Вода остыла. Почему он отступился? Она недоумевала. Чего-чего, а покорности в ответ на ее отказ, Анжелика не ожидала. Может быть, это снова ловушка? И волк лишь затаился? Молодая женщина часто против воли вспоминала их ожесточенную любовную схватку в сарае в последнюю военную кампанию, и эти воспоминания странно волновали ее. Да, пожалуй, она была бы не прочь повторить ее. Но неужели у них всё не могло быть по-другому? Что, если предложить ему более увлекательную игру? Она решила поддразнить мужа. И, взяв с табурета полотенце, медленно подошла к нему. — Вы так банальны, Филипп! Где Ваша галантность? — промурлыкала она с деланным удивлением. — Ее хватает только на то, чтобы задрать даме юбку. Проявите же фантазию, — продолжала Анжелика томным голосом, присаживаясь на краешек ванны и наклоняясь к нему. — Отсрочьте удовольствие. Выиграйте турнир для меня, и я очень скоро щедро награжу Вас. — Вы даже не представляете себе, как скоро! — в тон ей ответил маркиз, и с этими словами, он неожиданно схватил жену за талию и резко притянул к себе. Оказавшись в воде, Анжелика ахнула, но в ту же секунду принялась отчаянно вырываться: — Что Вы делаете?! С ума сошли?! Я промокла! Пустите меня, негодяй! — тщетно пыталась она выбраться. Филипп только хохотал в ответ, запрокинув голову. В последний момент она поняла, к чему может привести борьба в столь маленьком пространстве, но было уже поздно. Ванна с грохотом опрокинулась на пол, увлекая их за собой. Оказавшись на полу, мокрые с ног до головы, супруги неловко разомкнули объятия, и, посмотрев друг на друга, против воли рассмеялись. Еще улыбаясь, Филипп помог жене подняться и подал простынь. — Переоденьтесь здесь. Ла-Виолетт позовет Вашу девушку, — и, как бы оправдывая свою любезность, добавил, набрасывая шелковый халат. — Если Вы появитесь на лестнице в таком виде, чего доброго, наш шутник Пегилен завопит на весь замок, что начался Всемирный потоп. — И почему же Всемирный потоп решил начать с меня? — поинтересовалась Анжелика, отбрасывая с лица мокрую прядь. — Неужели вы не помните Святого Писания, мадам? — тоном проповедника спросил Филипп, завязывая пояс. — Оно учит нас, что Потоп поглотит, прежде всего, самых закоренелых грешников! Вместо ответа бывшая Маркиза Ангелов швырнула в мужа мокрую туфлю. Увернувшись, он исчез за дверью.
Olga: Psihey пишет: почему складывается впечатление, что спрашивает как о малознакомом человеке? Я такого не хотела. Потому что Нинон расспрашивает о Филиппе как о незнакомом/малознакомом человеке, а Анжелика больше владеет информацией. Вот и не скажешь, что Филипп и Нинон приятельствовали. Может если бы Анж сама пустилась в откровения, не дожидаясь вопросов де Ланкло, а та только понимающе улыбалась, такого впечатления бы не было. Psihey пишет: Напротив, Нинон даже кокетничает с ним (не может удержаться). Мне кажется это вполне обычное дамское поведение. Оно никак не влияет на понимание того близко ли знакомы Филипп и Нинон или нет. Psihey пишет: Тут еще эти мысли, что пока он жив, Фантина жива и т.д., то детство как бы еще с тобой. Да, я это и хотела сказать, что Монтелу и отца она воспринимает как часть своей жизни. У Голон ее как отрезали первым замужеством, так и все.
Olga: Глава про сказку колоритная! Сказка Перро очень удачно к этой истории приходится. Супер мысль! "Красный Шаперончик – это метафора нашего женского естества! Я шлепнула его веером. Но дальше, и эта мысль мне интересна, он сказал, что эта девушка дразнит опасного мужчину, потому что втайне хочет быть съеденной, то есть - изнасилованной им." Интересно было прочитать, что дальше Анж соглашается с этим. И все отлично вписывается в канон. Мне тут вспомнились причитания читателей, которые в ужасе были, что Филипп бил и насиловал Анжелику, ах какой кошмар, бедняжечка! Они и не подумали, что Анж на это то подсознательно и напрашивалась. А ведь у Голон все черным по белому написано. Сказка эта очень в точку! Не наслушавшись о предрягах в семье дю Плесси, Перро заинтерссовался этими народными сказаниями? Отлично, что вот эта фраза есть: "Кроме того, сюжет был ей знаком – что-то подобное, но, кажется, более страшное и кровавое, рассказывала на кухне Монтелу старая Фантина. Только в сказке у кормилицы господин Волк все-таки растерзал бедную девочку. Или это был проклятый Жиль де Ре? Все истории няньки были на редкость кровожадными. " Еще в детстве в голову Анж запала эта модель отношения с мужчинами, вот она ее и примерила на подходящем объекте. Де Пейрак то только на этапе первого впечатления показался ей Жилем де Рецом, серым волком и т.д., а потом оказалось, что никакой он не страшный, не оправдал так сказать этого подсознательного желания. Вот и ответ на вопрос читателей - как она могла после школы господина де Пейрака полюбить Филиппа. А вот так. То, что заложено в детстве, не сотрешь. Скорректироватьь, да, но не стереть окончательно. Филипп тоже на высоте. Хорошо, что в шею не укусил. И мадам не толкнула еще какую-нибудь принцессу, как было после укуса руки.
Olga: Psihey А чем не нравится глава с потопом?
Psihey: Olga пишет: не скажешь, что приятельствовали Ну я так к их "приятельствованию" отношусь, что он не особо с ней откровенничал (и вообще ни с кем) о своем детстве и прочем. И уж тем более о родственных связях с мадам Моренс. Нинон знает его в определенный период и не знает многого (хотя строит предположения). Человек-загадка. Поэтому она ему и советовала всячески поддерживать это амплуа загадочного красавца. Но ей интересно узнать о нем что-то новое - о детстве, возможно, о первой влюбленности, о том времени, когда он еще не стал холодным цинником. И поэтому она задает вопросы.
Psihey: Olga пишет: Супер мысль И главное, согласитесь, что в таком контексте Красная Шапка совсем не тот коленкор, чем Шаперончик)) Она и после Филиппа искала приключения на свою Причем одна модель - галантной любви - декларируется как желанная, а вместе с ней тайно желается другая модель постельных отношений, с которой мы знакомимся прямо с первых строк романа. И хочется и страшно, и от этого еще больше хочется;)) Про Потоп - не нравится только его соединение с предыдущей главой с задумкой турнира - не склеенны немного друг с другом.
Olga: Psihey пишет: Нинон знает его в определенный период и не знает многого (хотя строит предположения). Человек-загадка. Как мне кажется, Нинон как раз Филиппа понимала, и понимала лучше Анжелики. И загадкой он для нее не был. Для того, чтобы Филипп честно сказал ей, что она его не возбуждает, а не вел себя с ней, как с другими дамочками, говорит о хорошем знакомстве. Но согласна, на это можно смотреть по разному. Psihey пишет: И главное, согласитесь, что в таком контексте Красная Шапка совсем не тот коленкор, чем Шаперончик)) Соглашаюсь. Psihey пишет: Причем одна модель - галантной любви - декларируется как желанная, а вместе с ней тайно желается другая модель постельных отношений, с которой мы знакомимся прямо с первых строк романа. И хочется и страшно, и от этого еще больше хочется;)) Да, вроде как - первая (в том числе и с Пейраком) это от следования правилам общества, а вторая - идет из недр подсознания, от того, что усвоено в детстве. Psihey пишет: Про Потоп - не нравится только его соединение с предыдущей главой с задумкой турнира - не склеенны немного друг с другом. Мне не диссонировало. Обе части тонко перекликаются с каноном. Первая с Версальскими праздниками, вторая - разговор о Канторе напомнила.
Psihey: Olga пишет: Нинон как раз Филиппа понимала, и понимала лучше Анжелики Понимала взрослого Филиппа - да, абсолютно! Но вряд ли он предавался с ней воспоминаниями о детстве и Анжелике. Скрытен он был все-таки. И такого, времен Плесси, Филиппа Нинон не знала. Olga пишет: Да, вроде как - первая (в том числе и с Пейраком) это от следования правилам общества, а вторая - идет из недр подсознания, от того, что усвоено в детстве. Olga пишет: вторая - разговор о Канторе напомнила Неожиданно! А чем??
Olga: Psihey пишет: Но вряд ли он предавался с ней воспоминаниями о детстве Такое детство было у 90 % дворян. Что там особенного для Нинон. Да и о том, что Филипп ее кузен и она всегда хотела его заполучить, разве Анж не ответила Нинон еще до замужества с Филиппом? Psihey пишет: Неожиданно! А чем?? И там и там, она приходит к мужу за советом. И там и там ведет он себя не так как она ожидает, причем в хорошем смысле. И все довольно мирно между ними. И там, и там он ей как бы урок преподносит.
Psihey: Olga пишет: Да и о том, что Филипп ее кузен и она всегда хотела его заполучить, разве Анж не ответила Нинон еще до замужества с Филиппом? Нет, она об их родственных связях не рассказывала. Только, что хочет его оженить, чтобы он принадлежал ей. А про то, что это давняя история, еще детская влюбленность, и что он ее кузен и они до Парижа вообще встречались - этого не было. Т.е. Нинон по моей мысли должна была узнать, что она не в Париже в него влюбилась и что у них есть общие тайны. Olga пишет: И там и там, она приходит к мужу за советом. И там и там ведет он себя не так как она ожидает, причем в хорошем смысле. И все довольно мирно между ними. И там, и там он ей как бы урок преподносит. А, в этом смысле. Поняла))
Olga: Psihey пишет: Нинон по моей мысли должна была узнать, что она не в Париже в него влюбилась и что у них есть общие тайны. А это важно будет, чтобы Нинон об этом знала?
Psihey: Olga пишет: важно будет? Для меня - да. Она взглянет на эту историю по-другому, поймет, почему Анж была так одержима Филиппом и ее, подругу, не послушалась. Хотя все считали Анж дамой рациональной.
Olga: Psihey пишет: Она взглянет на эту историю по-другому, поймет, почему Анж была так одержима Филиппом и ее, подругу, не послушалась. Понятно.
Psihey: Olga, тем более, что в Новой версии Нинон набрасывается на Анжелику с упреками, видя ее побитой - что все предупреждали, а она, упрямая, не послушалась и огребла. В связи с этим ? - всё не могу решиться в Войне в кружевах - на новую или на старую версию опираться? В новой после представления в Версале будет же сцена между Анж и Филом, с весьса вольным поведением дамы, и вот не знаю..
Olga: Psihey пишет: в Новой версии Я не поклонница новой версии. Мне нравится старая, но без купюр переводчиков.
Psihey: Оторвавшись от новогодних салатов и ничегонеделанья, переписала конец "Потопа". Анжелика должна действовать активнее и своим оружием, я считаю) Глава 6. Маленькая прихоть или почему случился Великий Потоп Славные времена с рыцарскими турнирами, герольдами и поклонением прекрасной даме канули в прошлое после того, как граф Монтгомери нанес смертельную рану Генриху II, проткнув обломком копья глаз своего сюзерена. Турниры во Франции запретили. Но дамам не хватало развлечений, мужчины пресытились игрой в карты, вином и бездельем, и Анжелика всерьез подозревала, что еще немного и от общей скуки в Плесси заведутся дуэлянты. Как-то раз, сидя утром на веранде за чашечкой горячего шоколада, совершенно такого же, как подают в «Испанской карлице», она поделилась своими опасениями с дамами. Женщины наблюдали как на лужайке мужчины — Лозен, Бриенн, Лавальер и хозяин замка — развлекаются дружеским поединком на шпагах. — Вы правы, дорогая. Увы, вкус сражений привит нашим мужчинам с младенчества. Они решительно не могут без драк! — Согласилась с ней прекрасная Нинон. — Их нужно отвлечь. Как жаль, что для охоты еще не сезон… — внезапно ее лицо озарилось, — а что Вы скажете, милые дамы, о карнавальном рыцарском турнире? — О! — воскликнула мадам де Севинье, — это было бы прекрасно! Дамы выбирают себе рыцаря и одаряют его шарфом, перчаткой или даже туфелькой. Ристалище, герольды, гербы — и пусть победит сильнейший! Старые, добрые времена! Как бы я хотела вернуть их! — Но, позвольте, дамы, разве турниры не запрещены законом? — урезонила всех благоразумная Ортанс. — А разве, сударыня, разрешили дуэли? И, тем не менее, не проходит и недели, чтобы кто-нибудь из этих прекрасных господ не продырявил своего знакомого на пустыре Пре-о-Клер. Париж далеко, нам хочется праздника, мужчинам хочется драки. Не бойтесь, никто никого не убьет. — Нинон, Вы правы — это прекрасная идея, — Анжелика уже обдумывала детали предстоящего празднества, — положитесь на меня! А после мы еще устроим пиршество и танцы! Гостьи покинули сестер, чтобы переодеться для прогулки по Ньельскому лесу — маркиза обещала показать всем каменное капище. Поединок закончился, по ступенькам поднялся улыбающийся Филипп. — Взялись за старое, мадам Шоколад? — поинтересовался он, — не угостите ли нас? Ортанс хмыкнула, сделав вид, что подавилась напитком. Анжелика пообещала себе позже расквитаться с ними обоими, но сейчас ей хотелось узнать мнение мужа об их затее. — Мы с дамами хотим устроить в Плесси маскарадный рыцарский турнир, — любезно начала она, подавая ему чашку и булочку с маслом, — разумеется, копья будут тупыми. — Что ж… У отца в библиотеке сохранилось несколько иллюстрированных книг времен Генриха II. Покажите их принцу. Думаю, он станет вашим горячим сторонником. — Я надеюсь, Вы сами будете участвовать, дорогой кузен? Вам же еще не пора уезжать в армию? — вкрадчиво вставила Ортанс, взглядом проследив за путешествием булочки с чашкой. Мадам Фалло де Сансе льстило родство с маршалом Франции, и она просто лопалась от удовольствия, сидя с ним за одним столом. — Раз здесь война, я здесь останусь, — коротко, строчкой из рыцарской баллады Марии Французской, заверил ее маркиз. Анжелика с благодарностью взглянула на сестру, подумав, — «спроси я, Филипп наверняка бы отказался!» К ним присоединились Лозен с Бриенном. Маркиз де Лавальер разглядев кого-то на дорожке в саду, издали поклонился дамам, и отправился на галантную охоту. Узнав о готовящемся празднестве, Пегилен де Лозен пришел в восторг и процитировал с выражением отрывок из «Песни о Роланде»: <center><i>По голосу один узнал другого. Сошлись они на середине поля. Тот и другой пускают в дело копья, Врагу удар наносят в щит узорный… </i></center> Граф де Бриен молчал и улыбался, не смея просить маркизу дю Плесси стать его прекрасной дамой. Но в душе, он тайно надеялся заслужить ее расположение, и, кто знает, получить в награду шарф или перчатку. Остальным гостям затея с рыцарским турниром так же пришлась по вкусу. Дни и ночи напролет шла подготовка: ковались легкие доспехи, строгались копья, подбирались плюмажи и попоны, расшивались штандарты. Дамы готовили наряды, не забывая о шарфах, тонких перчатках и пришитых на пару стежков рукавах, которые можно оторвать одним движением и подарить своему паладину. В саду отгородили место для ристалища и сколотили деревянный помост для зрителей. И пусть некоторые потомки славных рыцарей заявили, что негоже участвовать в подобном баловстве, шестеро смельчаков все-таки нашлось. *** Анжелика была обеспокоена подготовкой к турниру. Кому доверить роль распорядителя? Стоит ли соблюдать всю процедуру? В каком порядке рассадить гостей? Чем награждать победителя? Какие будут танцы? И что подавать на стол? Посоветовавшись с поваром Ле Пуару, и взяв у него набросок праздничного меню, достойного пира времен Людовика Святого, она в задумчивости поднималась к себе. В конце концов, пусть Филипп тоже примет участие в ее хлопотах, — решила она и направилась на поиски мужа. В апартаментах маркиза ее приветствовал Ла-Виолетт. На вопрос, где его хозяин, слуга лишь молча открыл дверь в глубине спальни и посторонился. «Я и не знала, что здесь есть еще и кабинет», — подумала Анжелика, входя. Да это и не был кабинет. Маркиз лежал в ванне, блаженно запрокинув голову, и, казалось, дремал. Дверь за спиной Анжелики закрылась с тихим стуком. — Добрый вечер, Филипп… Он открыл глаза, полуобернулся, и удивленно вскинул бровь: — Как мило, что Вы решили навестить меня, сударыня. Что Вас привело? Таким тоном! Словно мы встретились в салоне. А он совершенно обнажен! Не могу же я так прямо смотреть на него, — в смущении подумала Анжелика и отвела взгляд. Стараясь не выдать своего замешательства, она поинтересовалась: — Вы полагаете уместным, что я разговариваю с Вами стоя? — Присядьте, — невозмутимо предложил маркиз, сделав неопределенный жест в сторону табурета. Молодая женщина с удовольствием провалилась бы сквозь землю, но отступать было некуда, и она села. «А ему, кажется, доставляет удовольствие, вгонять меня в краску», — поняла Анжелика, и, хотя обстановка не распологала к светской беседе, она смело повернулась к мужу и заметила: — Может быть Вы все-таки оденетесь, месье? Перед Вами дама. Филипп резко сел. — Какого черта! Я принимаю ванну. Вы врываетесь ко мне и требуете галантного обхождения? Что Вам нужно, мадам? Снова ищете моих любовниц? Их здесь нет. — Я не знала, что за этой дверью! Я … я … Неважно. Чего действительно она хотела от мужа? Ах, ну конечно, обсудить, что подавать на стол. Молодая женщина продолжала мять в руке листок, данный ей поваром. Проклятый Ла-Виолетт! И поскольку, говорить правду было неуместно, Анжелика решила сгладить неловкость и слабо улыбнулась: — Вы хотите, чтобы я ушла? — Нет! Зачем же? — и добавил более миролюбиво, — что у Вас в руках? — Меню, — кусая губы от досады, ответила Анжелика. — Я раздумывала над приемом в день турнира. Кажется, он был разочарован. — Вы — хозяйка. Вам решать. — Но я хотела посоветоваться. Филипп, понял, что отделаться ему не удастся. Вздохнув, он милостиво разрешил, снова откидываясь в ванне и закрывая глаза. — Читайте. — Пять антре, — начала Анжелика, изредка бросая недовольные взгляды на мужа. — Консоме из косули. — Но как же он красив! Словно та статуя Аполлона из Версаля, у которой прятался Баркароль, возымела прихоть переехать в Плесси и совершать здесь омовения. Это просто нахальство с его стороны принимать ванну без рубашки! А если кто-то войдет? С усилием воли оторвав себя от подобных размышлений, она продолжила. — Далее поросенок на вертеле, куропатки в собственных перьях. На десерт я выбрала: бланманже, шербет и пирожные «Маленькая прихоть», какие подают в моей «Испанской карлице». — Маленькая прихоть, — задумчиво повторил маркиз, — интригующее название, — и поднял глаза на жену. — Это маленькие корзиночки со свежей земляникой и заварным кремом, Филипп. — Всего-то… — обронил он. — Мы — в деревне, мой дорогой. Обходимся, чем есть. Но, поверьте, это очень вкусно. — Я бы попробовал одну… Сейчас. Можно без крема. Анжелика вспыхнула. Грубиян! Он что же думает, стоит ему распорядиться, и я к его услугам? — Если Вы рассчитываете на то, что я брошусь Вас ублажать, то Вы очень ошибаетесь, Филипп. У меня полно дел, меня ждут на кухне. — На кухне, — задумчиво протянул он. — Если бы мою матушку спросили, где в Плесси находится кухня, боюсь, она не сразу бы ее нашла. — Зато я знаю, где искать, — парировала Анжелика. — Мать семейства в чепце. Да Вы всерьез увлеклись этой ролью, — проговорил он, то ли презрительно, то ли отдавая ей должное. Анжелика приняла вызов: — Вот как? Увлеклась ролью? — И это не Ваше амплуа, моя дорогая, — подтвердил он любезно. — Каково же мое амплуа? — Коварная искусительница, расчетливая интриганка, — усмехнулся Филипп. Он дразнил ее, и Анжелика почувствовала жгучее желание смыть это самодовольное выражение с его лица. Она загадочно улыбнулась в ответ мужу и подошла ближе, небрежно присев на край ванны. — И Вы ожидали, что я буду Вас искушать? — томно проговорила она. — Попробуете, — поправил он ее, — но напрасно. Способ искушения маркиза был столь очевиден! Но не будет ли это слишком нескромным с ее стороны? Да даже, если и будет, какая разница? Ее рука медленно погрузилась в прохладную воду и коснулась груди Филиппа. — Напрасно? Пальцы заскользили вниз, отмеряя пройденный путь. Он не сделал попытки помешать ей, и Анжелика продолжила, всё сильнее удивляясь своей смелости. — Вы так банальны в своих желаниях, Филипп, — шептала она. — Задрать даме юбку — вот и вся галантность, на которую Вы способны. Отсрочьте удовольствие и оно станет острее. Выиграйте для меня турнир, и я очень скоро вознагражу Вас. — Вы даже не представляете себе, как скоро! — в тон ей ответил маркиз, и с этими словами, неожиданно схватил жену поперек талии и резко уронил в воду. Оказавшись в ванне, Анжелика ахнула от холода, возмущения и испуга, но в ту же секунду принялась отчаянно вырываться: — Что Вы делаете?! С ума сошли?! Я промокла! Негодяй! Пустите меня, пустите! — тщетно пыталась она освободиться. Запрокинув голову, Филипп только хохотал в ответ. В последний момент она поняла, к чему может привести борьба в столь маленьком пространстве, но было уже поздно. Ванна с грохотом опрокинулась, увлекая их за собой. Оказавшись на полу, придавленная тяжестью его тела, к тому же мокрая с ног до головы, коварная искусительница неожиданно расхохоталась. Как же глупо! Видел бы их кто-нибудь! Наконец Филиппу удалось выпутаться из складок ее платья и сесть. Маркиз смотрел на жену с удивлением — Боже мой, она смеется! И против воли улыбнулся. — Переоденьтесь здесь, — он помог ей подняться. — Ла-Виолетт позовет Вашу девушку, — и, как бы оправдывая свою любезность, добавил, набрасывая шелковый халат. — Если Вы появитесь на лестнице в таком виде, чего доброго, наш шутник Пегилен завопит на весь замок, что начался Всемирный Потоп. — И почему Всемирный Потоп решил начать с меня? — поинтересовалась Анжелика, отбрасывая с лица мокрую прядь. — Неужели вы не помните Святого Писания, мадам? — тоном проповедника спросил Филипп, завязывая пояс. — Оно учит нас, что Потоп поглотит, прежде всего, самых закоренелых грешников! Вместо ответа бывшая Маркиза Ангелов швырнула в мужа мокрую туфлю. Увернувшись, он исчез за дверью.
Olga: А почему часть теста белая? Этого не будет? Насчет действовать активнее. Ну пусть Анж попристает. Она же и когда он одетый слюной захлебывалась, а уж тут то...
Psihey: Olga скрытый текст потому что он тот же самый. Чтобы не отвлекал, скрыла. Изменилась только вторая часть, там где Анжелика пристает) а что недостаточно? И так по-моему черезчур, нет?
Psihey: Глава 7. Под ракитовым кустом Еще подпишу чего-нибудь про пещеру Мелюзины или про лес. На следующий день Анжелика решила наведаться в логово колдуньи. Никто не знал точно, кто она и откуда пришла. Жители деревни просто стали звать ее Мелюзиной и тайком искать ее помощи. Чего же хотела от нее Анжелика? Познакомиться? Попросить погадать? Или ее душе хотелось утешения? Может быть — чудодейственного средства, способного вернуть любовь в ее жизнь и сделать счастливой? Она и сама не знала. Дамы в сопровождении кавалеров катались на лодках, участники турнира упражнялись с копьями. И хозяйка белоснежного замка ускользнула ото всех в лес. Знакомая с детства пещера, вход в которую прикрывал тростник. Сухие травы, подвешенные к потолку. На полу плошки, медный котел, охапка соломы. Очаг давно прогорел. И тишина. — Мелюзина, — негромко позвала Анжелика, — Ау! Есть кто-нибудь? Я пришла с миром. Нет ответа. Но в пещере явно кто-то жил. Какова она — эта новая колдунья? Удастся ли им поладить? Маркиза оставила у очага свои подношения — табак, хлеб и ощипанную птицу, и, спустившись через лаз, выбралась на тропинку. И все-таки это было ее Царство, Маре-Пуатевен — бесконечные каналы Пуату, созданные жителями для осушения болот. Протоки почти полностью заросли камышами, осокой и лилиями, ветви деревьев и кустарников образовали зеленые коридоры с ажурными арками над водой — настоящие лабиринты, по которым пробираются лодки-плоскодонки. Выйдя к заводи, у которой она привязала лошадь, молодая женщина увидела мужа. Маркиз лежал под кустом ракиты на склоне, приподнявшись на локте, и смотрел на воду. — Филипп! Что Вы здесь делаете?! — воскликнула Анжелика. — Поджидаю Вас, — невозмутимо ответил маркиз, обернувшись к ней. — Ваша лошадь встретилась мне по дороге, она отвязала поводья. В стороне, под деревом, Церера мирно паслась рядом с кобылой Филиппа. Маркиза присела рядом с мужем. Пахло прелой травой, мхом и лесными цветами. На склоне росла спелая земляника и Анжелика начала неспешно срывать соцветия сладких ягод, отщипывая губами одну за другой. Они таяли на языке, возвращая ее в такое далекое детство. Детство, в котором Маркиза Ангелов беззаботно бегала по лесам и, бывало, дарила своим деревенским «маркизам» мимолетные поцелуи. Земляника, Монтелу, Николя… — Давно ли Вы промышляете колдовством, мадам? — отвлек ее от воспоминаний Филипп. — Вы знаете, кто живет в пещере? — удивилась Анжелика. — Знаю. Это всё еще мой лес. Зачем Вы приходили? — Принесла бабушке пирога, — вспомнила она строчку из сказки. — Ля Вуазен Вы его тоже носили? — Какой вздор, Филипп! С чего Вы взяли? Я не пользуюсь ее услугами! — возмутилась Анжелика. Но маркиз, кажется, ей не поверил. — Неужели? Кто ему рассказал? Франсуаза? Нет, мадам Скаррон умеет хранить секреты. Блистательная Атенаис? А не забыла ли она упомянуть, что сама втянула нас в эту затею? Кто еще? Колдунья? — Один раз ходила с подругами погадать для развлечения, — как можно более небрежным тоном созналась она. — Пустяки! К ней все ходят. И поскольку ответом ей был подозрительный взгляд, молодая женщина выпалила: — На самом деле я покупаю колдовское любовное зелье и подмешиваю его Вам в вино, Филипп! Так Вам больше нравится? Маркиз слегка улыбнулся и уточнил: — И что же Вам нагадали? О короле, пожалуй, лучше умолчать. Или все-таки? И не решив, она ответила: — Ничего особенного. Второй брак. И шестерых детей. — Шестерых? — Не волнуйтесь, Филипп. Троих я уже родила, и при Вашем отношении ко мне, Дай Бог, чтобы их стало хотя бы четверо. Маркиз усмехнулся, но ничего не ответил, продолжая покусывать сухую травинку. Шестеро детей! — с ужасом подумала Анжелика. Хорошо, что предыдущая Мелюзина научила ее жить в мире с любовью. Да и если вспомнить, что каждой из гадальщиц в тот вечер Ла Вуазен пообещала сердце короля, а Франсуазе еще и его руку, в целый выводок Плесси-Бельеров тоже не стоило особо верить. И хотя четвертый ребенок не входил в ближайшие планы Анжелики, то, что ему предшествует ее вполне интересовало. И чем дольше Филипп не предпринимал попыток это получить, тем сильнее становилось ее разочарование. Как же его расшевелить? Анжелика повертела в пальчиках свое лесное угощение и поддразнила мужа: — Земляника такая сладкая, как поцелуи! Хотите попробовать? Филипп задумчиво наблюдал за ней, медля с ответом. Но проказница уже передумала: — Нет-нет, я и забыла, Вас опасно кормить с рук — чего доброго, начнете снова кусаться. Лучше я сама съем. — И, украдкой посмотрев на него, добавила невинным тоном. — Иногда я спрашиваю себя, Филипп, умеете ли Вы вообще целоваться? — Иногда я спрашиваю себя, мадам, есть ли в головах у женщин что-то кроме глупостей? Целоваться? Ха! Вы сами-то как думаете? — Откуда мне знать? — продолжала она с наигранным изумлением, — Вы лишили меня своих поцелуев. — Вы играете с огнем, мадам. Это опасно, — предупредил маркиз, и, подумав, добавил. — Вам не приходило в голову, что Вы попросту их не заслуживали? Анжелику все больше увлекала эта игра, и она осведомилась с деланно серьезным видом: — Позвольте узнать, господин маршал, как заслужить Ваши поцелуи? Филипп приподнялся и с интересом посмотрел на жену. — Поцелуи, — повторил он, усмехнувшись. — Да, с Вами не соскучишься… Но, признаюсь, Ваше желание «заслужить» начинает мне нравиться. Кончик его хлыста зацепился за подол юбки, потащив ее вверх. — Не так быстро, мой дорогой, — холодно заметила она. — Подобную награду еще нужно заслужить. А разве Вы выиграли турнир? — А я согласился его выигрывать? — Но и не отказались, — парировала Анжелика. Сердце забилось чаще. К чему приведет эта игра? Он мог бы потребовать положенного ему по праву супруга, как сделал это на войне. Потребовать безотлагательно и жестко, как привык. Но, к ее удивлению, маркиз лишь фыркнул в ответ и вновь вытянулся на траве, заложив руки за голову: — Я не занимаюсь глупостями, как Вы не можете понять… Анжелика закусила губу от досады — да что же это такое! Есть что-то способное вывести его из этого замороженного состояния? Несомненно, Филипп просто дразнил ее. Или? Может быть он кем-то увлечен? Ортанс и мадам де Севинье отпадали по определению, мадам де Субиз (прощенная ею и оставленная в Плесси), кажется, благосклонна к Лозену, да и вкус к посещению чужих спален у нее явно отбНит. Мадам де Лафайет? Нет, эта рассудительная особа Филиппу не нужна, как и он ей. Мадемуазель де Бриенн, напротив, слишком взбалмошна. На Нинон можно положиться. Анжелика перебирала в уме приглашенных в Плесси дам. Нет, решительно никто из них не подходил. Оставались камеристки, служанки. Моя миленькая Жавотта? Еще чего не хватало, ревновать к прислуге! И, мучаясь молчанием мужа, она лукаво заметила, покачав головой: — Помнится, маркиз, когда Всемирный Потоп пытался меня поглотить, Вы едва не опередили его… А сегодня — сама нерешительность. — И она скорчила милую гримаску. — Красный шаперончик, — вполголоса отозвался он. — И где же Ваши острые зубы, господин Волк? — в тон ему спросила Анжелика. В следующий миг он бросился на нее, опрокинув на спину. — Сейчас увидите, — пообещал Филипп. Юбки взлетели, тело маркиза всей тяжестью придавило ее к земле, их горячее дыхание смешивалось, запах сухой травы и лесных цветов кружил голову. Анжелика задыхалась, выскальзывая, словно угорь, из его сильных рук, но ее душа замирала в предвкушении и каком-то наивном восторге. Наконец-то она добилась своего! Неужели нашла оружие, чтобы разбить его ледяные доспехи? Озорнице хотелось смеяться — весело и беспечно. Наконец, маркизу удалось схватить ее за запястья. Они оказались лицом к лицу, очень близко. Анжелика тяжело дышала, приоткрыв губы, но в глазах ее затаились искорки смеха. Неожиданно, Филипп властно сжал пальцами ее подбородок и с силой впился в губы, не давая вздохнуть. Боже мой, что он делает? — промелькнуло у нее в голове. Ее сердце ликовало. — Но если он не отпустит меня, я задохнусь! Чтобы высвободиться, она легко шлепнула мужа по щеке пару раз, и когда он оторвался от нее, рассмеялась, перекатывая голову из стороны в сторону и ускользая от его губ: — Да, погодите же! … — со смехом шептала она, — Дайте вздохнуть!.. Честное слово, Филипп! … Сумасшедший! Что Вы делаете?! — Анжелика! Ты здесь? — каркающий голос Ортанс разрезал лесную тишину. — Отзовись! Скорее господа, она, наверное, упала с лошади! — Проклятье! — выдохнул маркиз и выпустил жену. В кои-то времена Анжелика была согласна с ним. Она быстро поправила юбки и, пытаясь унять жар, приложила тыльную сторону руки к щекам. Нельзя, чтобы гости застали их здесь. Поднимаясь, молодая женщина шепотом напомнила мужу: — Турнир, Филипп! Кончик хлыста наконец настиг свою цель. Анжелика подскочила на месте и гневно обернулась. Но маркиз, прижав палец к губам, уже подхватил шляпу и бесшумно исчез в лесной чаще. Когда мадам дю Плесси-Бельер вышла из своего укрытия, к берегу причаливали две лодки. Ей махала Ортанс. — Слава Богу, Анжелика! Мы так беспокоились! Что случилось? Мы плыли мимо и увидели твою лошадь на берегу. Ее поймал господин де Лозен. — Всё хорошо. Я просто гуляла. — Садитесь к нам, мадам, — позвала графиня де Лафайет. — Мы оставили своих лошадей у мельницы и путешествуем по воде. — Благодарю Вас, но я доберусь верхом. Встретимся в замке. Пегилен де Лозен подвел к ней Цереру. Подсаживая маркизу в седло, он весело подмигнул ей. Что он мог видеть?! Молодая женщина поискала глазами мужа. Филипп затаился где-то в лесу, и не показывался. Мои «охотники» спугнули его, — с сожалением подумала Анжелика.
Olga: Psihey пишет: скрытый текст потому что он тот же самый. Чтобы не отвлекал, скрыла. Поняла. Psihey пишет: Анжелика пристает) а что недостаточно? И так по-моему черезчур, нет? Вполне хорошо себе пристает. Тем более она к нему с другими целями шла, вот когда в рубашке перед армией прибегала, там приставала сильнее, но ведь и цель прихода была однозначная. А тут все таки для меня прообраз этой сцены, как я и говорила, разговор о Канторе, а не сцена ночью перед армией. Сейчас подумала, а интересно Филипп всегда спал обнаженный, или тогда перед армией это сделал по какой то своей причине, из-за того, что Анж его волновала? Psihey пишет: Детство, в котором Маркиза Ангелов беззаботно бегала по лесам и, бывало, дарила своим деревенским «маркизам» мимолетные поцелуи. Да ладно! Ее первый раз паж в Паутье поцеловал, а когда на свадьбе в деревне Никола приобнять попытался, она оттолкнула его. Ну может Анж уже все перезабыла? Psihey пишет: Хорошо, что предыдущая Мелюзина научила ее жить в мире с любовью. А мне думается это после Онорины ее тогдашняя Мелюзина научила нужные травки пить. В Париже она травок не собирала, на востоке тем более. Мне кажется, эти знания не из детства. Psihey пишет: Мои «охотники» спугнули его, — с сожалением подумала Анжелика. Эх, как все хорошо начиналось, а тут эта Ортанс! Эмоции Анжелики на мой взгляд точны, страха и унижения она уже не чувствует, наоборот замирает в предвкушении.
Psihey: Olga пишет: перед армией Ну, тогда она уже вкусила) Другое время было Я исходила из того, что после беседки Анжелика думает, что зря она добивалась кузена женскими штучками - флиртом и сексуальными провокациями. Поэтому до беседки она и должна продолжать провокации, в надежде, что он сломается. А про Филиппа думаю он всегда так спал)
Psihey: Olga про поцелуи с мальчишками - было в 1м томе! Найду! То ли в шутку, то ли мимолетные - не помню. Никола не поцелуев хотел)) Про Мелюзину - дословная цитата! Это после того, как Анж рассказала ей о Филиппе, как она его ненавидит и пр. И Мелюзина сообщила ей, что она влюблена и поскольку возраст уже такой, что влюбленности могут закончиться последствиями, говорит, что научит ее жить в мире с любовью. Про ракитовый куст. Сейчас спохватилась - через несколько глав - где катания в лодке под луной - Анж у меня думает о поцелуях мужа и что еще не пробовала! Значит, отсюда убрать? Или наоборот оттуда??
Olga: Psihey пишет: про поцелуи с мальчишками - было в 1м томе Совсем не помню этого. Может Северова это опустила. Psihey пишет: Про Мелюзину - дословная цитата! Это после того, как Анж рассказала ей о Филиппе, как она его ненавидит и пр. И Мелюзина сообщила ей, что она влюблена и поскольку возраст уже такой, что влюбленности могут закончиться последствиями, говорит, что научит ее жить в мире с любовью. Это в каком томе такое было то?
Olga: Psihey пишет: Поэтому до беседки она и должна продолжать провокации, в надежде, что он сломается. Да, все вполне логично. Интересная привычка спать всегда голым, без ночнушки. На что это может указывать?
Psihey: Olga пишет: каком томе это было Да в первом томе было! Найду!
Psihey: Olga пишет: про поцелуи с мальчишками - было в 1м томе Совсем не помню этого. Может Северова это опустила. Так. Это не нашла. Наверное, я придумала. Ну и пусть будет. Olga пишет: Про Мелюзину - дословная цитата! Это после того, как Анж рассказала ей о Филиппе, как она его ненавидит и пр. И Мелюзина сообщила ей, что она влюблена и поскольку возраст уже такой, что влюбленности могут закончиться последствиями, говорит, что научит ее жить в мире с любовью. Это в каком томе такое было то? А вот это нашла! - Не плачь, моя маленькая фея, не плачь! Ты слишком молода, чтобы тратить жизнь на любовную тоску! - Но я его не люблю, - запротестовала А. - Напротив, я его ненавижу! ... - Не плачь, моя маленькая фея. Ты еще подрастешь. Я открою тебе тайну, как жить в мире с любовью. и далее: Колдунья рассказывала А. про травы, помогающие при родах, и про травы, предохраняющие от ребенка. "Это поможет, если тебя взяли силой... ведь солдатня так часто заявляется к нам! Нам не нужны проклятые дети", - объясняла Мелюзина. А. чувствовала, что уроки ММелюзины помогут ей избежать ловушек, расставленных жизнью, чтобы заманить ее в беду.
Psihey: Это почти сразу после визита дю Плесси в Монтелу, как только ей стало лучше и она отправилась в лес, к колдунье. У меня эл. книжка, поэтому номера страницы меняются от шрифта.
Olga: Psihey я так понимаю это из так называемой новой версии. Ее я в качестве текста романа не воспринимаю. Можно только вздохнуть, читая этот отрывок про Мелюзину.
Psihey: Olga ну Голон все-таки санкционировала этот текст и с ним приезжала в Россию... И потом, это в логике с тем, что жизнь на Парижском дне с Николя и потом с Ле Пти не принесла "плодов".
Olga: Psihey пишет: Голон все-таки санкционировала этот текст и с ним приезжала в Россию... Я в курсе.
Olga: Psihey пишет: И потом, это в логике с тем, что жизнь на Парижском дне с Николя и потом с Ле Пти не принесла "плодов". Последствий не было и от Вивонна, Эскренвиля, араба в пустыне. Последний - ладно, там евнух мог об этом позаботиться. А те два? Или Анж там тоже травки прихлебывала? А это вообще жизненно, чтобы какой-то травяной сбор предохранял от беременности? Я еще понимаю - выкидыш спровоцировать наверное что-то такое может, но прям как средство предохранения... Почему не беременела с поэтом и Никола - мне ближе более жизненный вариант. С Николой у нее после родов Кантора и стресса мог быть гормональный сбой, к примеру. С поэтом она как опытная женщина могла быть острожной - высчитывала безопасные дни, подмывалась уксусом и т.д. А самый правдоподобный - я думаю, она вообще не задумывалась об этом, что может забеременеть. Типа подсознательно сидело в ней, что ее кровь и тело только для детей от Пейрака. Как она сама говорила, когда отказывалась кормить Онорину, что ее молоко только для детей благородных господ. И потом если Анж с 12 лет такая прошаренная в этом вопросе, чего она от Онорины сама не избавилась, а побежала за помощью к колдунье? Еще и дралась там с ней. И потом я не поняла, что значит "проклятое дитя"? До этого нам показывали Фантину, у которой ребенок от насильника, и она об этом говорила нормально. То есть нам показывали, что в народе это было обычное дело - прошли через деревню войска - через год в каждой избенке народилось по мальчонке. Это в целом принимали и детей воспитывали (кто-то конечно и избавлялся), тех детей не гнобили и проклятыми ни мать, ни окружающие не считали. Это как бы такая народная му3дрость, которую в конце концов приняла и Анжелика, что ребенок это просто ребенок, он тут не причем. Вторая Мелюзина тоже негатива к родившейся Онорине не высказывала. Поэтому я не понла смысла вбивания в голову девочки идеи про каких-то проклятых детей. И потом тоже странно. Девочка рассказывает, что ей мальчик нагрубил, а бабка ей постинор вручила. И что в новой версии, когда Мелюзину повесили и-за выходки Анж героиня наша хоть всплакнула?
Olga: Psihey пишет: А. чувствовала, что уроки ММелюзины помогут ей избежать ловушек, расставленных жизнью, чтобы заманить ее в беду. Про построение фразы - хочется спросить как профессор Преображенский - кто на ком стоял? Избежать... чтобы заманить.., мда.
Psihey: Olga нааерное имелась в виду "экстренная контрацепция". Но почему это в ответ на неразделенную любовь с Филей - это вопрос, конечно, интересный. Наверное, колдунья по опыту знала, что сначала мальчики насмехаются, потом девочки их добиваются, а потом - здрасьте, травки)) И возьми маркиза дю Плесси Анж к себе, этим бы и кончилось. Потом по новой версии Анж и Мадлон чем-то там поить хотела, да не успела. Врачевательский дар. А то что вся новая версия вот так - он пришел, она сказала (и не всегда понятно, кто и куда пришел), так это фирменный признак новой версии или ее перевода
Psihey: А про проклятых детей - не знаю. В новой версии всё же с намеками на дальнейшие события. Может тут уже Онорина маячила? В смысле, многое с предвосхищением будущего пишется (хотя это только испортило книгу).
Olga: Psihey пишет: Наверное, колдунья по опыту знала, что сначала мальчики насмехаются, потом девочки их добиваются, а потом - здрасьте, травки)) Так там про насильников-солдат колдунья говорит и последствия. Какая тут связь с Филиппом. И так в этой новой версии со всем. Эта переделка - какой-то не очень удачный маркетинговый ход напоминает. Psihey пишет: В новой версии всё же с намеками на дальнейшие события. Может тут уже Онорина маячила? Да понятно что это толстые намеки. Только зачем они, такое впечатление, что лишь бы вставить. Этот эпизод не увязывается с другими деталями, не делает картину целостной. Psihey пишет: В смысле, многое с предвосхищением будущего пишется (хотя это только испортило книгу). Это как в последних томах, нового мало, все толчется в ступе одно и то же, вновь и вновь перемусоливаются прошлые события. А тут мусолятся намеки на будущее, неудачные и чужеродные ткани романа.
Psihey: Olga пишет: Это как в последних томах, нового мало, все толчется в ступе одно и то же, вновь и вновь перемусоливаются прошлые события. А тут мусолятся намеки на будущее, неудачные и чужеродные ткани романа. А вот тут у меня есть ответ - это действие возраста автора, увы. Отсюда и вязкость повествования, и лишний пафос. Не зачем было переделывать в таком позднем возрасте то, что было написано в свое время хорошо. Olga пишет: Так там про насильников-солдат колдунья говорит и последствия. Видимо и это "намек" на будущее, Филя - как солдат-насильник. Мол, готовься, деточка
Olga: Psihey пишет: А вот тут у меня есть ответ - это действие возраста автора, увы. Отсюда и вязкость повествования, и лишний пафос. Не зачем было переделывать в таком позднем возрасте то, что было написано в свое время хорошо. Художественный уровень произведения эта переделка точно не повысила. А вот несуразности внесла. Поэтому я и говорю, что эта новая версия для меня не то, что можно назвать текстом произведения. А так, почитал, плечами пожал и забыл. Psihey пишет: Видимо и это "намек" на будущее, Филя - как солдат-насильник. Мол, готовься, деточка Колдунья еще и гадалкой подрабатывала видимо.
Psihey: Olga пишет: гадалкой подрабатывала Вроде только вторая Мелюзина будущее предвидела - когда она заявила А., что та проклятая мать. Но в новой серииу Голон вообще с мистикой перебор...
Psihey: Пока творческий процесс затих и вы, мои дорогие, тоже ничего не пишете, выложу пару иллюстраций. Хоть картинки посмотрим Итак, сцена с Лозеном (глава "Неугомонный ловелас"): 1. или эта (но тут лишняя дама) 2. или 3. или, и эта мне нравится: 4. Первая и четвертая мне нравятся больше всего. А вам какая?
Psihey: И глава в конце с дуэлью "Поросенок на вертеле" 1. слишком много персонажей, но дух передан 2.
Psihey: ! Если кто-то найдет какую-нибудь красивую иллюстрацию в тему любой из глав, кидайте сюда, пожалуйста!
Olga: Psihey пишет: Первая и четвертая мне нравятся больше всего. А вам какая? Все отличные, но последняя больше всего понравилась! Жаль, немного эпоха чуть позднейшая, а так совсем хорошо бы было. И особенно это видно по мужскому костюму, на женский еще глаза можно закрыть.
Psihey: Olga с эпохой - беда. Сюжетные картинки или эпохой раньше или сильно позже, к сожалению
Olga: Psihey пишет: с эпохой - беда. Сюжетные картинки или эпохой раньше или сильно позже, к сожалению Да, век Людовика XIV в этом плане менее популярен, чем к примеру время Людовика XV.
Psihey: Olga хотя именно с Луи (война и приемы) картинки есть. А вот жанровых почти нет. Одни семейные голландские портреты.
Psihey: Глава 8. Драконы, химеры и прекрасные дамы Анжелика в окружении нескольких дам спасалась от жары, сидя в саду у декоративной стены, в подножии которой бил небольшой фонтан. Развесистая крона надежно укрывала их от солнца и любопытных глаз. Эти милые итальянские ниши, как и сам парк с зелеными лабиринтами и спрятанными в них мраморными статуями, приказал соорудить еще покойный маркиз, любивший всё изящное. Из дома принесли ковер, столики и стулья, и даже огромные вазоны с цветами, образовав салон под открытым небом. Пение птиц, стрекотание кузнечиков и круглощекие купидоны, застывшие на раковине фонтана, навели женщин на романтические мысли. — Ах, интересно, кто же станет королевой любви и красоты? И получит заветное яблоко? — мечтательно спросила м-ль де Бриенн, разглядывая свои хорошенькие ножки. Она сбросила шелковые чулки и погрузила ступни в прохладную воду. — Это зависит не от нас, моя дорогая. Ее выберет победитель турнира, — резонно заметила мадам де Севинье, обмахиваясь веером. — Это несправедливо, — пожаловалась придворная ветреница, — я могла бы уговорить брата биться за меня, но ему ни за что не выиграть. Дамы с улыбкой переглянулись. Чтобы сменить тему, м-ль де Ланкло спросила хозяйку замка: — Дорогая Анжелика, с тех пор, как я приехала в Вашу Зеленую Венецию я только и слышу о Мелюзине. Просветите нас, прошу, кто это? Мадам дю Плесси с благодарностью посмотрела на подругу. — Это старинная легенда о фее — духе речной воды, поэтому ее часто изображают с рыбьим хвостом или в виде змеи. В моей семье считалось, что Мелюзина была первой дамой из рода Лузиньянов, от которого мы — де Сансе — ведем свое происхождение. — Но разве она не была лягушкой?! — удивилась м-ль де Бриенн, широко открыв глаза. М-ль де Ланкло опередила Анжелику: — Месье дю Плесси пошутил, моя дорогая. Не стоит верить всему, что говорят мужчины. Дамы рассмеялись. Анжелика продолжила: — Выйдя замуж за смертного — графа Пуатье, Мелюзина принесла его землям богатство и процветание, и родила мужу десятерых детей. Она взяла с него лишь одно обещание — никогда не входить к ней в спальню по субботам. — А что она делала по субботам? — Купалась. — О, как мы на днях! И, разумеется, он вошел? — Да, ее тайна открылась. Мелюзина превратилась в дракона и улетела. — Все-таки как недальновидны мужчины! Сами рушат свое счастье… — Не сдерживать обещания, данные женщинам, у них в крови. — И подсматривать за дамами, принимающими ванны! — О, я уверена, кто-то из наших блестящих кавалеров вчера подглядывал за нами, когда мы купались в реке! — Мне кажется, я даже знаю, кто! Он так смотрел на меня за ужином! — Я же предупреждала Вас, душенька, не стоило снимать рубашку! — Не будьте ханжой! Не стоит снимать рубашку, если тебе семьдесят лет и ты опасаешься напугать кого-то до смерти. Светские красавицы веселились все сильнее. — А Вы, дорогая, тоже превращаетесь в дракона, если господину маршалу случается нарушить запрет? Анжелика вспыхнула, но не успела ответить. Их уединение нарушил Филипп, возникший словно из ниоткуда. М-ль де Бриенн притворно взвизгнула и одернула юбки. Дамы лукаво переглянулись, и, объявив, что сейчас самое подходящее время для прогулки, оставили супругов наедине. Повисла неловкая пауза. Взор Анжелики обратился к столу с закусками, и она предложила: — Хотите лимонада, Филипп? Флердоранжевой воды? Может быть, лакомств? Вот, засахаренный дягиль. — Терпеть его не могу. Жена Молина ухитрялась передавать эту липкую гадость даже в наш парижский отель. Отец ел, чтобы чувствовать себя пуатевинцем. И мне приходилось… Где Вы его взяли? — Мадам Молин принесла. Он удивленно вскинул бровь: — Мне казалось, я отучил ее от этой привычки. — Она принесла дягиль мне, Филипп, потому что помнит, что я люблю его с детства. Ведь его, как и меня, зовут Анжеликой. На случай, если Вы забыли, — обиженно добавила она. Супруги погрузились в молчание. Маркиза дю Плесси отвернулась к фонтану, маркиз вздохнул. Анжелика уже раздумывала, не уйти ли ей в дом, когда Филипп неожиданно спросил: — Вы уже закончили подготовку приема в день турнира? Она заставила ответить себя спокойно: — Еще нет. Но я только этим и занимаюсь в последние дни. А почему Вы спросили? — Вы больше не приходите обсуждать меню… Анжелика повернулась к мужу. Их взгляды встретились. И хотя он оставался невозмутимым, молодая женщина вновь ощутила себя в плену мокрого платья и обжигающей тяжести его тела, там, на полу, у опрокинутой ванны. Анжелика невольно зарделась, но не отвела глаз. Ее голос зазвучал спокойно, словно издалека: — Оказалось, что по этим вопросам Вы плохой советчик, месье. Но не волнуйтесь, дягиля на столе теперь не будет. — Если я проиграю, я обещаю съесть все запасы мадам Молин, — пообещал Филипп, и, чуть усмехнувшись, добавил, — с Вашем именем на устах. Анжелика загадочно улыбнулась, словно зная какую-то тайну. Он снова прятался за иронией, но на этот раз она не позволит ему ускользнуть. И она проворковала, не сводя с него глаз: — Как бы я не хотела увидеть это, я желаю Вам победы, Филипп. Маркиз следил за ней сквозь полуопущенные ресницы. Он был рядом, и в то же время где-то далеко от нее, недосягаемый и холодный. Неужели все ее усилия прошли даром? Неужели она вновь оказалась там, откуда начала? Но разве он сам не проявлял к ней интереса? Иначе, для чего он искал с ней встреч? И что есть этот разговор как не флирт? Эта недосказанность между ними волновала ее, и одновременно заставляла чувствовать себя бессильной. Молчание вернулось, встало между ними, и стремясь нарушить его, Анжелика спросила: — Вы решили, что наденете на маскарад? Казалось, маркиза удивил вопрос, — Ла-Виолетт колдует над рыцарской туникой. Надеюсь, ее можно будет надеть, не выглядя совсем уж дураком. Чтобы он не надел, он все равно не будет выглядеть дураком, — подумала она, и поделилась: — А я привезла из Парижа свою белошвейку. Мы выбрали фасон для платья по моде тех времен, у него можно отрывать рукав, чтобы подарить на удачу, но я еще не решила, на каких цветах остановиться. — Выберите цвета дома Плесси, — посоветовал маркиз, — не прогадаете. — И, не удержавшись, добавил, с тонкой улыбкой, — палевый и голубой — на случай, если Вы забыли. Анжелика улыбнулась ему, почти нежно. Этот несносный мальчишка искал способ ее задеть, стараясь казаться безразличным. Как она искала способ завладеть его чувствами, не склонив головы, не позволяя ему подчинить себя. Разумеется, она не забыла. Как и Филипп не забыл ее имени. Можем ли мы хоть четверть часа проговорить, не начав сражаться? Как говорила Нинон? «Из повсечасной игры часто рождается страсть»? Да, кажется, так. У Анжелики никак не находилось времени полистать «Науку любви», да и, честно говоря, она не надеялась найти там нечто, что помогло бы ей понять свои чувства к кузену. Пересилив себя, молодая женщина невозмутимо продолжила: — Я обязательно последую Вашему совету. Итак, экипировка для бала определена, а в чем Вы намерены сражаться? Маркиз пожал плечами: — Моя военная кираса подойдет. Жаль, придется отказаться от воротничков. — А как же шлем? — Я очень рассчитываю на то, что подвалы Плесси хранят что-нибудь подходящее. А, — протянул он, вглядываясь вдаль, — вот, кажется, и мой шлем. К ним вприпрыжку, неся добычу, разысканную в закоулках замка, бежали мальчики, сопровождаемые Ла-Виолеттом. — Смотрите, что мы нашли! — радостно объявил Флоримон, остановившись в двух шагах от них, и не забыв поклониться матери и отчиму. В вытянутых руках он держал богато разукрашенный рыцарский шлем, — позолоченный! Просто королевский! Правда, месье? Маркиз благосклонно кивнул, принимая подношение, и повертев в руках, поставил его на столик. — Вот, еще один, — тихо вставил Кантор, выступая из-за спины брата. Он держал, словно сокровище, изящный стальной шлем, по затылку которого карабкалась миниатюрная химера. Мальчик не сводил с трофея завороженного взгляда. — Такая же, как на Вашем гербе, — добавил он, робко улыбнувшись. — Да, ты прав, — маршал осторожно поворачивал шлем, любуясь им, — я видел его давно, в детстве. Он принадлежал одному из наших предков-крестоносцев. Удивительно, что ты нашел его, — Филипп поднял на пасынка глаза, — я благодарен тебе. — Вы будете сражаться в нем, правда? — с затаенной надеждой спросил Кантор. Маркиз, молча, кивнул, снова обратившись к реликвии. А Ла-Виолетт вставил: — Если позволите, господин маркиз, я его начищу — будет сверкать как брильянт! Флоримон бросил на брата ревнивый взгляд и отошел к матери. Помимо доспехов, мальчишки нашли на чердаке и старую гитару маркиза. Это была изящная полированная вещица из ценной древесины с инкрустацией, работы прошлого века. Филипп взял ее и машинально провел пальцами по струнам. — Сто лет не держал в руках гитары, — невольно улыбнулся маркиз, — а когда-то не расставался с ней, отец даже дразнил меня. Бренчать, вот как он говорил… — Ты знаешь, — обратился он к слуге, — сколько ей лет? — Этой-то, господин? Эта новая, на тринадцать лет Вам покойный батюшка-маркиз подарил. Из Италии привезли, как сейчас помню. Вы свою сломали, помните, матушке Вашей, госпоже маркизе, кардинал Конти преподнесли, а она Вам отдала. Но та и хуже была, нечего жалеть — простодушно заключил Ла-Виолетт. — Да, теперь я вспомнил… Неожиданно, Филипп протянул гитару Кантору: — Что ж, любитель распевать песенки, держи, она твоя. Аббат де Ледигьер поможет ее настроить. — Моя?! О, я могу ее взять? — Мальчик переводил восхищенный взгляд с отчима на подарок. — Вы не шутите, месье? Наконец, поверив своему счастью, он расплылся в улыбке. Даже забыв поблагодарить, Кантор, наскоро поклонившись, убежал искать брата, нашедшего себе более интересное занятие и тихо исчезнувшего с лужайки. — Вам совсем необязательно было дарить Кантору эту гитару, — с легким упреком заметила Анжелика, оставшись с мужем наедине. — Это память о Вашем отце, она должна была остаться у Вас. — Что я буду с ней делать? — пожал плечами маркиз, — гитара мне совершенно ни к чему. Молодая женщина вздохнула: — Пусть так. Малыш, конечно, рад. Но… сразу видно, Филипп, что Вы росли один, без братьев и сестер. Кантор — младший. А что делаете Вы? Сначала выбираете шлем, который он принес, не удостаивая Флоримона даже благодарностью. Потом одариваете Кантора и оставляете старшего брата с пустыми руками. Разве так можно? Мне придется как-то залечить обиженное самолюбие Фло. — Вы сослужите ему плохую службу, мадам, — сухо заметил маркиз. — Если на что-то претендуешь, иногда весьма полезно обмануться в своих ожиданиях, и не получить желаемого сразу — это закаляет характер. — Не рано ли для девятилетнего мальчика закалять характер?! — Девятилетнего? Не поздно ли? Спрошу Вас я в свою очередь. Он давно не малыш. — Для меня — малыш, — упрямо отозвалась она. — Возможно. Вы собираетесь опекать его до старости? — Я — мать. А Вы ничего не понимаете в детях. — Анжелика чувствовала себя задетой. — Дай Вам волю, и лет через пять Вы отправите моих мальчиков в армию! — Я сам на полях сражения с пятнадцати! — возразил маркиз, — и благодарен отцу за это. Служить Отечеству и своему королю с оружием в руках намного лучше, чем носить шлейфы и собачек престарелых дам. — А я бы предпочла, чтобы в этом возрасте он носил шлейфы! Их взгляды скрестились. — Воля Ваша — пусть растет девчонкой, — подвел итог Филипп. — Вы намеренно оскорбляете Флоримона, потому что он Вам не родной. Вы его не любите. Еле терпите! Своего бы сына Вы под пули не отправили! — Напротив! Неужели Вы не помните, я прочил военную карьеру Шарлю-Анри еще в утробе! — Вот и делайте из него, кого хотите! Хоть сейчас! А Фло я Вам не отдам! — Мой Вам совет — боитесь пуль, сделайте из своего сына аббата. У Вашего Фло изумительно выходит молоть всякий вздор. Дамы в восторге. — Да Вы никак завидуете… — зло ответила она. — Кому? — рассвирепел Филипп, — Сыну Шоколадницы?! Да ему самое место в Вашей лавке! А еще лучше, пусть разводит мулов. Ваш отец стареет, но ничего, достойная смена на подходе! Взвизгнув от гнева, Анжелика подскочила к мужу и залепила ему звонкую пощечину. Филипп схватился за щеку, но не свел с жены насмешливого взгляда: — Что? Нечего возразить, да? Маркиза топнула в сердцах, и резко повернувшись, быстро пошла к замку. «За это он у меня еще поплатится», — пообещала она себе, смахивая слезинку злости.
Psihey: Глава 9. Марс и Венера играют в шахматы (Ваш ход, мадам) Плесси, по дороге в Марсель, откуда на Сицилию отправлялась военная эскадра, заглянул брат блистательной Атенаис — адмирал де Вивонн. Луи-Филипп де Рошешуар де Мортемар обладал отменным вкусом, прекрасно играл на нескольких музыкальных инструментах и сочинял стихи. Затея с карнавальным рыцарским турниром захватила его целиком, заставив отложить свой отъезд на службу на пару дней. Приезд нового кавалера внес приятное оживление в дамском салоне. Адмирала наперебой расспрашивали о столичных новостях и последних сплетнях, и взяли обещание руководить флотилией прогулочных лодок в намечающемся путешествии к деревенской мельнице. После обеда всё общество вышло прогуляться в сад, где на лужайке стало свидетелем того, как банда под предводительством Флоримона настигла сбежавшую от них «принцессу» — юную Фалло де Сансе. Месье де Вивонн, как истинный рыцарь, выказал готовность отстоять честь дамы, выставив вместо шпаги трость, но, в этот момент, узнал в одном из «разбойников» предмет своего обожания и разом растерял весь боевой пыл: — Ах, а вот и наш маленький соловей! — сладко воскликнул герцог. — Здравствуйте, дружочек. Тоже готовитесь к турниру? Меч, я смотрю, у Вас уже есть, а как насчет рыцарских баллад? Кантор, которого не слишком увлекала роль разбойника с большой дороги, с достоинством поклонился своему версальскому благодетелю. — Мы с аббатом де Ледигъером нашли ноты одной немецкой баллады, месье. О волке и Прекрасной Деве. Господин аббат перевел мне, но у него выходит не слишком складно, — пожаловался мальчик, — а музыка очень красивая. Он наиграл начало на лютне, с которой не расставался даже в погоне за принцессой. — Неплохо, — похвалил де Вивонн, — что ж, покажите мне текст, возможно, я смогу придать ему мелодичности, — и добавил театральным шепотом, подмигнув при этом дамам, — в следующий раз, мой дорогой, вместо бандита выберите себе роль странствующего менестреля. Поверьте, это самый лучший путь к сердцу недотроги! Под одобрительный смех и воркования, компания оставила детей предаваться их юным забавам и отправилась исследовать зеленые лабиринты любви. Дурманящее вино, тонкие закуски и теплый вечер, сделали свое дело. Границы сдержанности пали, придворные веселились словно дети. — Дорогие мои, — воскликнул герцог де Вивионн, поднимая свой бокал, — я чувствую себя как на берегах благословенной Аркадии! Да здравствует сельская жизнь! Я пью за вас! Мои милые пастушечки, давайте танцевать! Раздались радостные возгласы. Что же еще делать, когда на душе так легко. Музыканты как по команде заиграли фарандолу. Адмирал шутливо поклонился мадам дю Плесси и, взяв ее за руку, возглавил цепочку. Кто-то подхватил ее другую руку. Хоровод закружился, четко отбивая ритм и образуя причудливые фигуры. Темп то нарастал, то стихал. Голова шла кругом. Музыка лилась, шум и смех не смолкали. Анжелика, словно вернувшись в юные годы, задыхалась от счастья. Наконец, обессилев, она выскользнула из ряда танцующих и в изнеможении упала на подушки, разбросанные на ковре прямо посреди сада. Герцог последовал за ней, галантно поднеся своей даме бокал, чтобы она могла освежиться. Казалось, никто не замечал их уединения. — Ах, моя дорогая, как же я счастлив, что заехал к вам! И вместо того, чтобы глотать пыль по дороге в Марсель, я наслаждаюсь Вашей очаровательной улыбкой! Судьба ко мне благосклонна! — И он стал осыпать прекрасную хозяйку изысканными комплиментами, не сводя с нее глаз. Анжелика, погрузившаяся в какое-то блаженное оцепенение, с легкой улыбкой внимала ему. В глазах придворного она без ошибки прочла желание обладать ею, но оно ничуть ее не смущало. «Как прекрасно быть молодой, красивой и полной сил», — подумала маркиза, и добавила про себя, — «и желанной». Как жаль, что Филипп никогда не говорил ей комплиментов, никогда не смотрел на нее с таким неподдельным восторгом. Мужское обожание все равно, что свет и вода для цветка — нет их, и женщина увядает, она теряет уверенность в себе, а с ней и свою красоту. Герцог, видя ее задумчивость, осекся. Несколько дам присоединились к ним, устав танцевать, и посвятили себя фруктовым закускам и щебретам. Разговор перетекал с темы на тему, ни на чем особенно не задерживаясь, и как-то невзначай заговорили о любви. Мадам де Севинье привезла из Парижа рукопись «Андромахи». Античная трагедия о неразделенной любви сына Ахиллеса к прекрасной вдове Гектора и слепой, всеразрушающей мести под пером Расина наполнилась новыми красками и взволновала придворных. Ее читали по вечерам, горячо споря о достоинствах новой пьесы. Гермиона или Андромаха? Орест или Пирр? Ах, как коварны люди, когда они любят! Мадам де Севинье пожелала узнать мнение брата прекрасной Атенаис на сей счет. — Как Вы находите, дорогой герцог, — спросила она, — чувства Гермионы? Вивонн, несколько обескураженный молчанием Анжелики, постарался ответить непринужденно: — Я нахожу, что это любовь, но любовь исковерканная, мучительная… это любовь-страдание, мадам. — К Оресту или Пирру? — уточнила маркиза. — Разумеется, к последнему. Несчастный Орест лишь игрушка в ее руках и средство мести. — Но можем ли мы в таком случае назвать эту любовь любовью? — По мне, — перебила их м-ль де Бриенн, — это ненависть отвергнутой женщины, а не любовь! И она заслужена! Мужчина, не отвечающий взаимностью на страсть достоин смерти. Или унижения! — Какая Вы жестокая, мадемуазель, — заметил адмирал. — И все же, — продолжала м-м де Севинье, — если это настоящее чувство, как можно любя мужчину, желать причинить ему вред? «Можно», — мысленно ответила ей Анжелика, — «очень даже можно». Она подумала о том, как сражаясь с Филиппом, как ища средство его победить, укоротить, стараясь укрепиться при Дворе и привлекая в союзники короля, она не переставала любить его той юной, восторженной любовью, которую хранила в своем сердце и которая не хотела умирать. — Это желание уничтожить мужчину идет от безысходности, моя дорогая. Но лучше уж ненависть, чем равнодушие. — Отчего же? — Ненависть — сильное чувство, заставляющее нас постоянно думать о том, кто его вызывает. Оно сжигает нас изнутри и не отпускает. В чем-то, мадам, оно сродни страстной любви. Потеря объекта ненависти порой сравнима с потерей любовника. Тогда как равнодушие — это смерть всяких чувств. — Что ж, значит Гермиона любит и ненавидит одновременно. Любовь-ненависть? Сражение между мужчиной и женщиной? Да это настоящая война! — Галантная война, — неожиданно для себя поправила Анжелика. Вечер ознаменовался обретением нового сокровища, из тех, что хранила волшебная кладовая Плесси. Поиск штандартов, доспехов и знамен во всех подвалах и чердаках замка подарил гостям старинную шахматную доску, за которой можно было играть вчетвером. Монсеньор принц, по счастью, неплохо разбирался в правилах. Просветив собравшихся, он уговорил сыграть пару партий. Доска представляла собой четыре времени года и, под стать ним, имела четыре цвета фигур. Каждый игрок, во имя победы, мог заключать союзы с соперниками, чтобы вместе противостоять оставшемуся игроку. Впрочем, эти союзы были недолговечны, поскольку весь турнир выигрывал только один победитель. Принц сыграл пару партий, одержав сокрушительную победу в обеих, во многом благодаря поддержке мадам де Лафайет, и уступил свое место желающим. Когда Анжелика, отдав последние распоряжения перед ужином, присоединилась к азартному кружку, графиня начала умолять заменить ее, ибо «сражение решительно лишило ее последних сил». Так, хозяйка замка оказалась за игральным столом одна против господ де Вивонна, де Лавальера и собственного супруга, месье дю Плесси-Бельера. Быстро сообразив, что ее версальские ухажеры готовы играть на ее стороне, в надежде заслужить расположение, Анжелика хитро использовала их силы и скоро вывела из игры обоих. Удача сопутствовала ей. Возможно, ей только показалось, но решающими в разгроме ее кавалеров стали довольно странные по своей логике ходы Филиппа — не принося очевидной пользы маркизу, они позволяли его жене сохранить свои фигуры и завладеть чужими. Оставшись за шахматной доской вдвоем с мужем, Анжелика попала в весьма щекотливую ситуацию — после вчерашней схватки из-за разногласий в воспитании мальчиков, они так и не сказали и пары слов друг другу, и упорное молчание Филиппа с супругой могли заметить гости. Маркиз же казался полностью поглощенным игрой. Между тем, адмирал де Вивонн, мучимый тайными желаниями, в задумчивости смотрел на хозяйку замка и грыз засахаренный миндаль. — Право, я как будто снова вижу одну картину, — вымолвил он, наконец. Мне показывали в Венеции. Автора не помню, но сюжет необычный — Марс и Венера играют в шахматы. — И кто выигрывает? — поинтересовалась прекрасная Нинон. — Позвольте, мадам, я сначала опишу диспозицию. Итак, богиня любви Венера — на переднем плане. Она прекрасна — совершенно обнажена, ее шея опутана нитями жемчуга. Анжелика посмотрела на герцога сквозь полуоткрытые веки и лукаво улыбнулась. — Плутовка смотрит на Вас, — продолжал ободренный Мортемар, — она уже занесла свою божественную ручку с ферзем для решительного шага, схватив, тем временем, Марса за шлем. В гостиной раздался гул одобрения. — А зачем она схватила Марса за шлем? — капризно спросила очаровательная де Бриенн. — Я не поняла. — Видите ли, мадемуазель, — терпеливо объяснил де Вивонн. — Считается, что художник хотел показать, что Венере наскучил поединок, и она торопиться предаться любовным играм, — и продолжил рассказ, — Бог войны задумчив, подперев голову рукой, он изучает расстановку фигур. Маркиз дю Плесси, сидящий в раздумьях над шахматной доской, на мгновение оторвался от созерцания доски и поднял на рассказчика холодный взгляд, но ничего не сказал. Вивонн ничуть не смутился: — Художник рисует его в тот момент, когда Марс поднимает глаза на Венеру, — продолжал он, — или, может быть, прекрасный воин пытается удержать свой шлем и не дать ей разоружить себя? Да, скорее всего! Ибо маленький купидон уже спешит снять латы с его ноги. — То есть, Венера выигрывает? — уточнила Анжелика. — Не торопите меня, мадам. На картине есть третий персонаж — обманутый муж Венеры — Вулкан. Он уже выковал в своей кузнице золотую цепь и собирается опутать ею любовников. Но, должен признать, этого персонажа на нашей картине нет… — Какая миленькая история! — воскликнула мадемуазель де Бриенн, не знакомая с мифологическими сюжетами Античности. — И чем же она закончилась? — Закончилось довольно интересно, моя дорогая. Насколько я помню, Нептун освободил Марса, пообещав Вулкану, что тот заплатит выкуп, и бог войны умчался во Фракию, где немедленно разжег новую кровопролитную войну. А Венере пришлось вернуться к мужу в Кандию, в Пафос, где ее искупали и натерли нетленным маслом хариты, — мечтательно закончил герцог. «А ведь я — консул Франции в Кандии! — внезапно поняла Анжелика. — Какое совпадение. — И с сожалением добавила. — Только никакой Вулкан, кующий золото, не ждет меня там». — А вот и совсем неинтересно! — недовольно заявила взбалмошная красавица. — Не могли придумать что-нибудь позабавнее! И потом, герцог, Ваша Венера ужасно глупая. Бог войны, Бог огня — зачем они все, если есть Юпитер?! Король над всеми богами! Я бы не разменивалась по мелочам! Светская болтовня начинала приобретать опасное направление, и Анжелика потупила взор. — Как Вы неосторожны, моя дорогая, — с легким упреком, проговорила мадемуазель де Ланкло. — Неужели Вы не помните, что любовь Юпитера к Венере влечет за собой поистине разрушительные последствия? — Нет-нет, мадемуазель де Бриенн! — лукаво подхватил Пегилен де Лозен, — пусть уж лучше Безумие войны соединится с Безумием любви, от их связи была хоть какая-то польза — родился наш маленький озорник Эрот. А куда же мы без Эрота, друзья мои, в нашей скучной и суетной жизни?! — развел он руками, оглядев присутствующих с обворожительной улыбкой. Все рассмеялись. Пегилен, как искусный придворный, ловко спас положение. Анжелика облегченно вздохнула и пообещала себе не забыть любезность гасконца. — Что ж, мадам, скоро подадут на стол, — невозмутимо обратился к ней маркиз. — Продолжим партию после ужина, согласны? — Честно говоря, Филипп, я не вижу смысла ее продолжать, — вполголоса призналась Анжелика, чтобы не быть услышанной другими гостями. — Зря Вы сдаетесь так быстро. — Я не сдаюсь. Разве я сказала, что сдаюсь? Я говорю, что не вижу смысла продолжать. — Не все так безнадежно, — промолвил маркиз. — У Вас еще есть шансы. Анжелика подняла на него глаза, и встретилась с внимательным взглядом. Но лицо мужа оставалось непроницаемым. Чего он от нее добивается? — Пора прекратить эту игру, Филипп. Разве что … разве что Вы сами подскажете мне следующий ход? — предложила молодая женщина, испытывающе глядя на него. Маркиз помолчал, раздумывая, и, вздохнув, заметил: — Мой рыцарь не в безопасности. — Вы полагаете, я этого не вижу? — В таком случае, что Вас останавливает? — Я могу его съесть, но что мне это даст? Мне не нужен Ваш рыцарь, Филипп. Мне нужен Ваш король. — Моего короля Вы вряд ли получите. Ни с этим рыцарем на доске, ни без него, мадам, — сухо проговорил он. В этот момент вошел дворецкий, доложить, что ужин подан. — Месье де Вивонн! — требовательно позвала Анжелика, обернувшись. И когда адмирал живо оказался рядом, протянула ему руку. — Вы можете поводить меня к столу, сегодня Вы сидите рядом со мной. — С великой радостью, мадам, — поклонился герцог, сверкая глазами, и шепотом поинтересовался, — победа осталась за Вами, моя прекрасная воительница? Анжелика не удостоила его ответом и обратилась к гостям: — Господа, довольно глупостей на сегодня, прошу к столу, будем ужинать.
Psihey: Глава 10. Тени прошлого или как возвратиться на верный путь Стол в Плесси мог посоперничать с самыми изысканными приемами в Париже. Анжелика, отправляясь в провинцию, привезла с собой тысячу мелочей, позволивших ей скрасить деревенскую кухню — специи, копченые колбаски, сахарные головы, сушеные фрукты и заморские орехи, растертые трюфели, бобы какао, отменное вино и даже перья для украшения блюд. Освободившись от придворных обязанностей, равно как и от счетных книг, и не зная, чем занять время, она вновь почувствовала удовольствие от создания утонченных яств. Анжелика собственноручно варила шоколад, настаивала ликер росолис для завершения обеда и всерьез подумывала о варенье. Но вершиной ее кулинарной мысли стали пирожные, которые она готовила, придумав смешать тертые какао-бобы с маслом, сахарной пудрой и миндальной мукой, которые просто таяли на языке. Филипп, раз попробовав их, заявил жене, что удивительно, за чтобы она не бралась, все равно получается шоколад. Этот намек на прошлое заставил ее в воспитательных целях на несколько вечеров лишить несносного кузена так любимого им росолиса. Ежедневно, повар Ле Пуару выслушивал пожелания хозяйки по совершенствованию того или иного блюда, часто качая головой, называя ее решения рискованными, но Анжелика никогда не ошибалась — кушанье производило фурор. Сама маркиза не гнушалась показаться на огромной кухне замка, ей нравилось осматривать запасы, любоваться натертыми до блеска сковородами, вдыхать завлекательные ароматы, поднимающиеся из-под целой армии крышек. Всё это напомнило ей те времена, когда в харчевне «Красная маска» гурманы и обжоры горячо спорили, дегустируя очередной кулинарный шедевр хозяйки. Вот и сегодня, отдав должное великолепным кушаньям, общество сидело в зеркальной гостиной и не торопилось расходиться. Принц Конде, мучимый приступом подагры, не вышел к обеду, и всеобщим вниманием завладел адмирал де Вивонн. Слегка одурманенный вином и плотным ужином, он ударился в рассуждения, разумеется, о столе*. — А знаете ли вы, мои дорогие друзья, что наслаждение едой появилось не так уж давно? Скажем, боги Олимпа. Знаем ли мы хоть что-то об их пирах? Нет! Они пили нектар и лакомились амброзией. Главными чревоугодницами были Персефона с ее преступной страстью к гранатовым зернышкам и наша прародительница с пресловутым яблоком. Но если несчастная Персефона страдала сама, то наказание Евы несем теперь и мы. Адмирал, как и все Мортемары, обладал способностью очаровывать собеседников, рассуждая о самых пустяковых вещах. Вот и сейчас гости слушали его с удовольствием. — Всё дело в аппетите. Только утонченный человек нуждается в его возбуждении. Нужна ли дикарю кулинария? Нет — он прекрасно обходится сырым мысом, разорванным руками. Ну, а мы — мы заложники капризов аппетита. Есть три вида этого явления. Первый — это аппетит, испытываемый натощак — наш безжалостный мучитель. Он не дает нам особой возможности придираться к блюдам. Второй аппетит приходит во время еды — когда вы уже отведали какое-нибудь вкусное блюдо и оно только разожгло ваше нетерпение. Аппетит третьего рода возникает, когда гость, как мы с вами, уже собирался встать из-за стола, как вдруг в конце трапезы ему подали еще один шедевр, и это последнее искушение усаживает его обратно за стол. Собравшиеся зааплодировали, а Анжелика, как внимательная хозяйка, сделала знак дворецкому, если это потребуется, послать лакея на кухню за «последним шедевром». Тем временем герцог продолжал философствовать: — Как есть три вида аппетита, так существует и три вида чревоугодия. Первый и худший из них — обжорство. Такое чревоугодие присуще лишь крепким желудкам. В противовес ему я могу назвать, воспетое Горацием, чревоугодие утонченных умов — пиршество для ума и для духа, не так ли, господа? — А к какому роду чревоугодников, относите себя Вы, герцог? — неожиданно спросил Филипп. Брат блистательной мадам де Монтеспан несколько резко обернулся к хозяину замка, но, помедлив, невозмутимо улыбнулся ему: — К лакомкам, мой дорогой маршал, исключительно к лакомкам. Это третий вид чревоугодия. Я — гурман. И французская кухня позволяет мне им быть. Я не устаю воспевать ее повсюду. Согласитесь, господа, — он призвал присутствующих в свидетели, — Италия, Испания — страны, где, разумеется, едят, но едят плохо. Я уже не упоминаю немцев с их капустой, — при этих словах господин де Вивонн скорчил очаровательную гримасу. — Но это не самое худшее, дорогие мои, есть страны, где почти совсем не едят — север Африки, к примеру. А знаем ли мы что творится в дикой Америке? Нет, единственная страна, где умеют наслаждаться едой — это Франция. Вот вам мое заключение — любое блюдо нашей кухни достойно того, чтобы о нем сложили мадригал. Пегилен де Лозен, до этого рассеянно слушавший разглагольствования герцога, и борющийся со сном, оживился: — Отлично! Поймаем Вас на слове, дорогой герцог. Воспойте-ка нам какое-нибудь яство. Скажем, салат. Гости переглянулись. Что можно сказать о какой-то траве, пусть и искусно сдобренной? — Салат? Я принимаю вызов, месье. Есть один рецепт, и, поскольку, он родился в голове Вашего скромного слуги, я нарекаю его своим именем — салатом адмирала де Вивонна. Прошу господа, запоминайте, и знайте заранее — вы проглотите языки, только отведав его. Адмирал встал, принял театральную позу, и с большим пафосом продолжил: — Итак, в салатницу следует поместить пять основных компонентов: кружочки свеклы, ломтики сельдерея, тонко нарезанные трюфели, репчатый колокольчик рапунцель и сваренный в воде картофель. Но главное, — на этих словах герцог наставительно поднял палец, — это заправка. В озвученном герцогом рецепте, впрочем, не содержащем указаний на доли составных частей, Анжелика, с удивлением узнала свой коронный салат, подававшийся в «Красной маске»**. Да это чистое воровство! Она проучит завравшегося хвастунишку! И, не подумав об осторожности, маркиза заметила: — Мне не хочется Вас разочаровывать, месье, но это мое блюдо. Вы, верно, пробовали его на приеме в Ботрейи. — Это совершенно исключено, моя дорогая! Я пробовал его намного раньше! — Я могу доказать! Я сейчас же приготовлю его для Вас. — Но я не успел раскрыть секрет, чем я его заправляю! — Это излишне, я знаю рецепт наизусть, — и она приказала лакею захватить из кухни салатницу и все необходимые составляющие, а также позвать пару поварят. Все взоры обратились к прекрасной хозяйке. Через каких-то четверть часа салат был готов. — Итак, — в свою очередь начала Анжелика, — всё дело в заправке. В салатницу следует положить по два яичных желтка на человека и растереть их в растительном масле. Затем в ход идут кервель, размятый тунец, анчоусы (растертые в ступке), майольская горчица, большая ложка сои, мелко нарезанные корнишоны и порубленный яичный белок. Всё это я развожу самым лучшим уксусом. Велю перемешать и сверху бросаю щепотку паприки — венгерского перца — он придает остроту. — Но это невероятно, — сказал герцог, попробовав, — тот самый вкус! — Сознавайтесь, месье, — со смехом укорила его Анжелика, и адмирал жеманно вскинул руки, признавая свое поражение. — Хорошо-хорошо, сдаюсь, мадам, сдаюсь! Его придумал не я. Этот шедевр подавали в харчевне на Валле-де-Мизер, я частенько наведывался туда, разумеется, инкогнито и в маске, потому что не мог себе отказать в удовольствии — мой повар уступал мастерству местной хозяйки. А, впрочем, вы все, господа, помните это место, — добавил он, смущенно оглядев собравшихся, — та самая чертова харчевня, которая сгорела, и из-за которой многих из здесь присутствующих приютила Бастилия. Хвала Провидению, я сам только чудом не оказался в тот вечер с вами. Улыбки сползли с лиц придворных. Как по команде все замолчали. Сердце Анжелики забилось так, что ей казалось, будто все слышат его удары. Что сейчас будет? Что ей сказать?! Она безотчетно обернулась к Филиппу — он смотрел на нее как-то странно. Неожиданно Пегилен де Лозен расхохотался: — Многих, дорогой герцог, но не всех! Вы забываете, что кое-кто вышел сухим из воды. И большая мышеловка по имени мадам Бастилия только облизнулась. Вы везунчик, Плесси! — обратился он к хозяину замка, — мало того, что Вам не принесли счет в виде пасквилей этого грязного писаки, так еще и не расквартировали в «королевском чулане». А ведь Вы даже не подумали броситься в ноги к королю, найти заступников или удариться в бега! — Я не привык бежать с поля боя, — сухо, ледяным тоном возразил Филипп. Пегилен вспыхнул и хотел что-то ответить, но его перебил маркиз де Лавальер: — И как это Вы, Пегилен, еще помните? Я был так пьян, что клянусь, даже не знал, что харчевня сгорела. Гасконец повернулся к новому противнику и иронично подхватил: — Неужели, маркиз? Как удобно. Тем более, что для Вашей прихворнувшей шаловливой памяти нашлась очаровательная заступница. — Не поверите, господа, но я после этого даже думал бросить пить, — неожиданно подал голос граф де Бриенн. — А перестать хватать хорошеньких кухарок и лезть к ним под юбки? — Не напоминайте! Добрые полгода я обходил этот чертов квартал стороной. — Даже вкус к жареным каплунам потеряли? — Какая гадость! Не смешно, маркиз! — Еще вспомните мальчишку! — Умоляю, прекратите! Господа! Это — пошло, в конце концов! — Красная маска против черных! — Шутка зашла слишком далеко, мы чуть не угодили в опалу… — Зачем вообще вытаскивать эти канувшие в Лето истории?! Да еще в таком прекрасном месте! — А проклятые пасквили? Помните, они сыпались как из рога изобилия, прямо на тарелку королю! И ничего не помогало… — Пока сир не приказал прекратить чудеса, — философски заметил Пегилен. Об Анжелике и злополучном салате позабыли, она же еле сдерживалась, чтобы не выдать себя. Подумать только, на их глазах убили маленького продавца вафельных трубочек, зарезали мэтра Буржу, ранили Давида, а ее саму чуть не изнасиловали. А всё, что их до сих пор волнует, так это опасность угодить в опалу! Ей казалось, что вернувшись ко Двору, она вернулась в свой круг. Но нет, ей никогда не понять, и не принять этих людей. Внезапно над общим гулом раздался звучный голос адмирала: — Господа! Господа! С нами дамы. Опомнитесь! Мы ведем себя неучтиво. От лица всех я прошу нас простить. Довольно тягостных воспоминаний, пойдемте танцевать. В эту ночь Анжелика вновь не могла уснуть. Выдала ли она себя, объявив об авторстве рецепта? Догадался ли о чем-то Лозен? Или Филипп? Отчего он так внимательно смотрел на нее? И что же ей делать? Быть может, стоит сказать, что она приютила у себя служанку из сгоревшей харчевни? А если маркизу взбредет в голову допросить Барбу или Жавотту? Без сомнения, если он возьмется за дело, и пары вопросов будет достаточно, чтобы вывести ее на чистую воду. Жена маршала Франции — бывшая трактирщица! Какой позор! Он и раньше-то ее не жаловал и окатывал презрением при случае. Переживет ли такой удар его дворянская спесь? А ведь она спасла своего заносчивого кузена от опалы, Бастилии, а, возможно, и чего похуже. Почему? Рассчитывала ли она на его благодарность? Разумеется, нет. Она и сейчас под пытками не созналась бы, что под красной маской пряталась нынешняя мадам дю Плесси. Тогда почему? Ведь Лозена, их старого друга, защитившего ее от шпаги шевалье де Лоррена, она не пощадила. Во-первых, баловню судьбы, Пегилену, и так сходит всё с рук, и она знала, что король не сможет долго на него сердиться. А Филипп… Могла ли она допустить, чтобы его имя трепали на каждом углу, распевая памфлеты? Разве он не заслужил этого? Разве не он разрушил своей насмешкой ее безмятежное детское счастье, заставив осознать глубину падения их старинной семьи? Разве ни она сама мечтала, как заставит его склониться перед ней, просить прощения на коленях? Странное чувство. Она хотела его унижения и не могла допустить. Но в том избавлении Филиппа было и нечто другое. Потеряв всё, она обрела власть над сильными мира сего — миловать и карать их по своему желанию, власть тайную, незримую, никому не известную, и тем более сладостную. И спасла его. Перебрав в голове все возможные пути развития событий, бывшая хозяйка Красной маски решила вверить свою участь судьбе. И не в таких переделках мне приходилось бывать, — подумала она. Примечания: * здесь и далее - рассуждения А. Дюма из его "Большого кулинарного словаря". **Салат Александра Дюма Иллюстрации:
Psihey: Глава 11. О Фее-лягушке, вареных королях и волшебстве Ч.1. После злополучного ужина Анжелика несколько охладела к месье де Вивонну и его ухаживаниям. Под предлогом подготовки к турниру, она укрылась в библиотеке, где по началу действительно прилежно изучала старые манускрипты с затейливыми рисунками на полях, повествующие о порядке проведения рыцарских турниров, пиров и вручения наград. Но бесконечные правила и еще более частые случаи исключения из этих правил быстро утомили ее, и молодая женщина, удобно устроившись на кушетке у открытого окна, перешла к описанию финала турнира — выбора королевы любви и красоты. Вереница сказаний о дамах, удостоенных этой чести и их многообразных достоинствах, изложенных цветистым старинным языком, заканчивалась случаями споров, сражений и даже смертоубийств между рыцарем-победителем и законным мужем прекрасной дамы. Увы, чаще всего любовь вела их по дороге гибели. Был ли виной тому по-летнему жаркий полдень, погрузивший замок в сладкую дрему, мягкие подушки или же бессонная ночь, но Анжелику сморило. Чехарда ярких платьев, штандартов, реющих на ристалище — проходили перед ее мысленным взором. Всадники, громыхая доспехами, врезались друг в друга на всем скаку, кто-то кричал, кому-то было дурно. Шум внезапно стих, нет никакого ристалища, она стоит в рыцарской палатке в полной тишине. Нет, кажется, это не шатер, это всего лишь сарай, ставший ей пристанищем в недавней военной кампании. Вот и ее туалетный столик с треснувшем в дороге зеркалом. Она присаживается за ним, вглядываясь в свое отражение. За ее спиной в полутьме возникает лицо Филиппа — они спорят, горячо, жарко, стараясь задеть друг друга. Вдруг его руки ложатся на ее плечи, тяжелые и непреклонные в требовании своего права. Она хочет сбросить их, но не может. Тело не слушается ее, словно одеревенев, его пальцы скользят всё ниже, обнажая ее, срывая лиф, рубашку. Мужские губы впиваются в шею — страстно, жадно. Столешница врезается в нагое тело, лоб прижат к холодной зеркальной глади, руки бессильно скользят — нет, этого уже не избегнуть, ей придется подчиниться. А быть может, она и не хочет, не хочет ничего прекращать? Внезапно зеркало падает на нее с глухим стуком. Анжелика вскочила на кушетке, пытаясь понять, что произошло. Захлопнулась дверь? В нескольких шагах от нее стоял Филипп. — Я разбудил Вас? — его обескураженный вид разом отрезвил ее. Это был сон, просто сон. Капельки пота выступили на лбу, тяжелое тело пылает от жары и от сонной истомы. Как же душно. Пытаясь унять бьющееся сердце и дрожь в руках, Анжелика поправила выбившийся из прически локон. — Вы меня напугали, Филипп, — укорила она. — Почему Вы все время врываетесь без стука? — Я не ожидал, что Вы здесь. Вы что же, прячетесь? Почему Вы не поехали кататься на лодках с герцогом вместе со всеми? — А почему я должна с ним кататься? — Анжелика тряхнула головой, самообладание возвращалась к ней. — Вам кажется этого хотелось… — холодно заметил он, останавливаясь у окна, и уточнил. — Вчера. — Вам показалось, — в тон ему ответила она. Между ними повисло молчание. Филипп продолжал стоять в нескольких шагах от нее, облокотившись и задумчиво разглядывая ее. В том сарае на войне тоже было тепло, даже душно, и пылинки точно так же кружились в полоске света. Что было бы между нами, не сбрось я его рук? Мы бы все равно оказались на сене. Мы бы сражались, но иначе. Ведь, в сущности, оба хотели одного. Что-то в ее взгляде, в облике, вероятно смутило его. Маркиз резко выпрямился, в замешательстве двинулся к двери. Его взгляд упал на раскрытую книгу, заставив остановиться. — Что это у Вас? Карта? — усмехнулся он. На пюпитре лежал раскрытый роман мадам де Скрюдери, который Анжелика начала изучать, готовясь к вечеру в гостиной, да так и забыла здесь. — Не узнаете? — она поднялась с кушетки и подошла к нему. — Это же карта страны Нежности, Филипп! Неужели Вы не читали «Клелию»? — Вот уж избави, Господь! — со смехом отозвался он. — Никогда не интересовался. — Напрасно! Довольно забавная вещь, — возразила Анжелика, и пояснила. — Мадам де Скрюдери считает, что возыметь к кому-нибудь нежность можно по трем причинам, — и она начала загибать пальцы, — вследствие великого уважения, из благодарности или повинуясь сердечной склонности. Но не всё так просто, на этих дорогах есть риск заблудиться. Смотрите, — продолжала она, — здесь можно двигаться разными путями. Вы же слывете великим стратегом! Вам должно понравиться, — и маркиза стала водить по карте пальчиком, указывая мужу. — Например, если из пункта Блестящий Ум пойти в сторону Небрежности, которая на карте расположена совсем близко, и, упорствуя в своем заблуждении, направиться к Изменчивости настроения, оттуда — к Душевной вялости, потом к Непостоянству и, наконец, к Забвению, то вместо того, чтобы оказаться в Нежности-на-Уважении, — томно подчеркнула она, — прибудешь к озеру Равнодушия. Равнодушия, Филипп! — Дайте-ка взглянуть, — маршал, в свою очередь, склонился над картой. — Хм, это что-то мне напоминает. Смотрите, мадам. Если здесь, — он указал на карту в пункте Новообретенная дружба, — забрать немного влево, то путь будет пролегать через Нескромность, — маркиз поднял на жену глаза, — Коварство, далее, мадам, Вы переходите к Гордыне, Злословию и Озлобленности. И в результате закономерно оказываетесь в море Враждебности (вместо Нежности-на-благодарности — прим. Авт.), — торжествующе закончил он. — Если уж говорить о Гордыне и Озлобленности, то Вы дадите мне сто очков вперед, Филипп, — заметила, задетая за живое Анжелика. Секунду он наблюдал за нею, прищурившись и слегка откинув голову: — Вы забыли, мадам, что я остался у озера Равнодушия, — заметил он безразличным тоном и, вздохнув, добавил, — там я собираюсь пребывать и дальше. Разрешите откланяться. И вышел прочь. Мы оба заблудились на дорогах страны Нежности, — с печальной улыбкой думала Анжелика, разглядывая карту. — Но, возможно, еще не поздно возвратиться на верный путь? Она вновь обратилась к «Клелии» и прочитала: «Река Душевной Склонности впадает в море, называемое Опасным, ибо немалая опасность подстерегает женщину, перешедшую за границу дружбы». За этим морем мадам де Скрюдери изобразила то, что мы зовем Неведомой Землей, так как поистине не ведаем, что там находится. Если мы и переплывем эти Опасности, — думала Анжелика, — кто знает, что ждет нас с Филиппом на том берегу? Пока она дремала в библиотеке, маленькая флотилия под предводительством адмирала де Вивонна отправилась покорять Маре Пуатевен. Ничуть не расстроившись, Анжелика спустилась в нижнюю галерею и в полном одиночестве прогуливалась вдоль нее. Молодая женщина редко приходила в эту часть замка, и сейчас испытывала некоторое волнение, почти физически ощущая, как в полутьме из своих золоченых рам на нее меланхолично взирают предки семьи дю Плесси-Бельер. Рыцари, закованные в тяжелые доспехи, дамы с высокими уборами сменялись гофрированными воротничками времен Генриха II и пышными рукавами красавиц былых времен. Некоторые мужчины были весьма недурны, но ни один не обладал внешностью Филиппа. Анжелика обнаружила два его портрета в конце галереи. На первом, шестнадцатилетний полковник, такой, каким она увидела его в Плесси, худощавый подросток с еще узкими плечами и гордо вздернутым подбородком, красивые словно у девушки, тщательно завитые волосы падают на кружевное жабо, горящий взгляд и чувственные губы — сочетание юношеской отваги и какой-то детской невинности. Мальчишка, — с улыбкой подумала она, — совсем мальчишка. Удивительно, ведь в то время он казался мне таким взрослым, почти мужчиной! Второй, парадный портрет ныне здравствующего маркиза дю Плесси-Бельера был написан совсем недавно. Художник изобразил хозяина замка при полном обмундировании в богато украшенной кирасе, в одной руке он держал маршальский жезл — символ недавнего назначения, другой же небрежно опирался на шлем с великолепным страусиным плюмажем. Искусно завитый парик ниспадал на кружевной воротничок и подчеркивал бледность лица с легким румянцем, одновременно утонченного и мужественного, с суровым, чуть надменным взглядом, от которого невозможно было отвести глаз. Самый красивый мужчина при Дворе, — с гордостью отметила Анжелика, — и он — мой муж. Шум у лестницы заставил ее обернуться — не желая быть обнаруженной, молодая женщина инстинктивно отступила в тень. В галерею вбежали ее сыновья, сопровождаемые отчимом. — А это кто, месье? — Флоримон остановился в начале галереи и указал на старинную гравюру, — тот самый крестоносец, да? Маршал неспешно подошел к пасынку: — Да, это мой предок — Гуго (или Юг) IV, герцог Бургундский, сын герцога Одо III, титулярный король Фессалоники и соратник Людовика IX Святого. Ему выпала честь сопровождать королевский дом в Седьмом Крестовом походе. Во время эпидемии он выжил, и даже помогал с упокоением погибшего от лихорадки (дизентерии) короля и его любимого сына Жана-Тристана. — Неужели их оставили там, погребенными в песках? Среди нечистых?! — изумился Кантор. — Разумеется, нет! Людовик Святой покоится в Сен-Дени, как и его сын. Неужели наставники не рассказывали вам? — Но отец де Ледигьер говорил, что Святая земля очень далеко и там все время жарко, — ревниво заметил Флоримон. — Как же тела королей довезли? — спросил он, очаровательно наморщив нос. — Видно, не просто пришлось Вашему родственнику… Маркиз скользнул по старшему пасынку холодным взглядом. — Филипп Третий, новый король Франции, привез в Париж только кости своего венценосного отца и брата. — А как они их достали? — поинтересовался Кантор. — Есть старинный способ. Тела сварили в воде и в вине, пока кости не отделились сами. — Ух, ты! — в один голос воскликнули мальчики и заговорщически переглянулись. — Но, — строго поспешил добавить отчим, — если вы вздумаете проверять действенность этого способа, я заставлю вас достать руками все, что вы сварите и… и съесть. — Прищурившись, закончил он. — Нет-нет, месье, мы не будем! — хором закричали братья. — Честное слово! Анжелика решила, что настало время вмешаться, и вышла из своего укрытия. — Флоримон! Кантор! Где вы пропадаете? Аббат ищет вас по всему замку. — Мы уже идем, матушка, — ответил за обоих старший, и, поклонившись отчиму и матери, они припустили бегом. — Филипп! Вы с ума сошли? Зачем Вы рассказываете эти ужасные сказки детям?! Они не заснут, — возмутилась Анжелика, когда сыновья скрылись за поворотом. — Это не сказки, а история Седьмого Крестового похода, мадам, — возразил маркиз, и, указав подбородком на гравюру, добавил, — похода, в котором принимал участие мой предок, герцог Бургундский. Анжелика в свою очередь покосилась на славного герцога. — Я ничего не имею против Ваших предков, Филипп, но, прошу Вас, приберегите свои истории о вареных королях для Шарля-Анри, когда он будет в состоянии Вас понять. Мои сыновья не имеют к ним никакого отношения. — Сразу видно, что в изучении дворянских родов, Вы были не слишком прилежной ученицей, мадемуазель де Монтелу, — парировал Филипп. — Когда мы с отцом добрались до Плесси, после того памятного визита в Ваш замшелый замок, и наконец отмылись, — подчеркнул он, — я попросил его найти в библиотеке геральдические древа наших родов. Оказалось, что многие невесты из Бургундского дома выходили за Лузиньянов. А этот Ваш знаменитый Раймонден, отец Марии де Лузиньян, был женат на нашей Жанне Бургундской, дочери Одо III. Так что, еще стоит разобраться, кто из нас ближе к Вашей Фее-лягушке! * Анжелика захлебнулась от возмущения и непроизвольно уперла руки в бока, как делала когда-то в бытность хозяйкой «Красной маски». Вот нахал! — Еще чего вздумали! — заявила она, наступая на мужа, — ну уж, нет! Мелюзину я Вам не отдам! И ничего Вы не знаете — никакая она не лягушка, у нее был рыбий хвост! Их геральдические споры были неожиданно прерваны. Позади, раздалось осторожное покашливание. Управляющий Молин подобострастно склонился в поклоне: — Да простит меня Ваша светлость, что отвлекаю вас от занимательной беседы, — обратился он к маркизу, — но мадам просила меня сопровождать ее на свинцовый рудник в Аржантьер. Позволите ли Вы нам отправиться? Лошади готовы, скоро за полдень, я беспокоюсь, как бы нам успеть вернуться до темноты. — Поезжайте, — милостиво разрешил Филипп.
Psihey: Глава 11. О Фее-лягушке, вареных королях и волшебстве Ч.2 На обратном пути, минуя развилку Трех Филинов, они увидели знакомый силуэт маркиза. Филипп, кажется, поджидал ее. Молин, испросив разрешения удалиться, затрусил на своем муле к дому и супруги остались наедине. Они хорошо знали Ньельский лес, но у каждого он был свой. Филипп не знал местных названий, Анжелика — некоторых троп, тех, что вели в Плесси. Она показывала ему дорогие сердцу места, свидетелей ее детских подвигов: источник Страшного Медведя, римскую арку. В Волчьей Ложбине Филипп остановился, здесь, он убил своего первого волка. «Фонарь мертвецов»? Там было кладбище? А Три Филина? Отчего? Анжелика, улыбаясь, пожимала плечами — никто уже и не помнит. Деревья расступались в этих местах, и они, молча, ехали бок о бок. Все-таки, нас многое связывает, — подумала Анжелика. — Когда я была маленькой девочкой, местные крестьяне считали меня феей, — неожиданно поделилась она. — Фея-лягушка, — отозвался Филипп. Но бывшая Маркиза Ангелов ничуть не обиделась, и, улыбнувшись, заявила: — А я люблю лягушек. Окно нашей с сестрами спальни выходило на болота, я столько раз засыпала под их песнопения. В кваканье лягушек — душа этих мест, Филипп. С болот, перегретых за день, поднималось легкое марево, словно паутина, окутывая лес и придавая ему таинственный вид. Анжелика с наслаждением вздыхала их сладковатый запах, прислушиваясь к лесным звукам и крикам цапель. Как мне не хватало тебя, Монтелу, — подумала она. Здесь, вдали от городской парижской суеты, еще возможно жило ее волшебство. Супруги выехали на поляну с дубами друидов. Посереди нее плотно вросло в землю варварское капище — покрытый мхом каменный дольмен на четырех опорах — словно древний алтарь или длинный стол, за которым справляли ночные пиры лесные духи. — Это и есть Ваш Камень фей? — небрежно спросил маркиз. — Да, — улыбнулась Анжелика. — В день майского дерева мы пели песни и водили вокруг него хоровод. Маркиз привязал их лошадей к кусту орешника и протянул к жене руки: — Я помогу Вам. Анжелика, все еще охваченная воспоминаниями ранней юности, доверчиво позволила снять себя с лошади. Но, вместо того, чтобы опустить жену на землю, Филипп перекинул ее через плечо и понес к дольмену. — Что Вы делаете?! Отпустите меня! Куда Вы меня тащите? — в возмущении, она забарабанила по его спине, но маркиз только смеялся. Усадив свою ношу на каменную плиту, он с нахальным удовлетворением оглядел ее. — Вы наивны как пастушка! — и насмешливо поинтересовался. — Уже догадываетесь, чем мы сейчас займемся, маленькая строптивая фея? Анжелика только сейчас поняла, что оказалась в ловушке. Как он подловил ее! И куда ей теперь деться? Тем временем маркиз отстегнул перевязь. — Вы с ума сошли, Филипп? Это же Камень фей! — Взять фею на Камне фей, — ухмыльнулся он, — эта мысль начинает мне нравиться. Вот, пожалуй, способ, каким можно Вас усмирить. Выйдет повеселее наших забав в монастыре, согласны? — И он попытался задрать ей юбку. — Нет! — отбивалась она, — только не здесь! Это их обидит. Кормилица всегда говорила — над лесными духами нельзя смеяться! — И что случится? — рассмеялся он. — Не бойтесь, моя красавица, мы не потревожим Ваших эльфов. Если Вы, конечно, не будете слишком громко кричать. Вспомните, какой умницей Вы умеете быть. Хватит жеманничать, мадам, давайте-ка, ближе ко мне. Она желала его еще в Монтелу, не понимая, чего именно хочет ее юное тело. Желала его, вспоминая погром в Красной маске, почти физически ощущая его длинные пальцы на своих бедрах, царапины от колец, в то время как они вели учтивую, светскую беседу в салоне Ботрейи, и он был такой холодный и непроницаемый для ее чувств. Желала, заставив его жениться на себе, и мечтая о сказочной брачной ночи под крышей белоснежного Плесси. И разве, борясь с ним на сене в последнюю военную кампанию, она в итоге не сама сдалась на его волю? И Анжелика поддалась, подчинившись вечному танцу Природы. Танцу, данному нам, чтобы продолжить свой род. Он захватил ее в плен, увлек, закружил, одурманил, заставляя вновь и вновь устремляться вперед, навстречу этой сладостной муке, в тщетной попытке прекратить ее и не желая отпускать. Она запрокинула голову — деревья шумели над ними, склоняя свои верхушки. Сам Лес, казалось, дышал с нею в такт. На ее призыв откуда-то с болот закричала птица. Это мое Царство, — думала Маркиза Ангелов, — мой лес, и он — мой. Все еще распластанная на каменной плите, обессилевшая, она посмотрела на Филиппа блуждающим взглядом. Взглядом, в котором не было страдания или злости. И низким, чуть хрипловатым голосом, в котором таилась загадка, проговорила: — Помните, в прошлый раз Вы думали, что принуждаете меня? — Я и сейчас Вас заставил, — возразил маркиз, — Вы кричали. Она мечтательно улыбнулась прямо в его нахмуренное лицо и протянула руку, — Помогите подняться. Медленно сев, молодая женщина нежно обхватила его за шею и, прильнув, горячо зашептала по памяти из «Науки любви»*, то, что успела прочесть по настоянию Нинон: Силою женщину взяв, сам увидишь, что женщина рада И что бесчестье она воспринимает как дар. Филипп резко отстранился, попытавшись вырваться, но оказался пойманным в ее объятия как в силки. Анжелика ликовала. К ней вернулось почти детское озорство. — Нет-нет, я Вас не отпущу, маркиз, — не сводя с него глаз, промурлыкала она. — Вы в плену у лесной феи. Десять поцелуев за свободу. Предупреждаю, я буду считать! Он медлил, не отвечая, и все еще сдвинув брови, но, уже не отталкивая ее. Удивляясь своей смелости, Анжелика сама легким прикосновением пальцев взяла его лицо в свои руки и потянулась к губам. В этот миг, краем глаза на другой стороне опушки она увидела, как мелькнула какая-то тень. Нет, то был не зверь. Из лесной чащи, стоя пояс в траве, на них глядела сгорбленная старуха. Колдунья! — Филипп, там… — начала она, собираясь предупредить мужа, но не успела. Лесную тишину разрезал демонический хохот. Казалось, что смеются деревья, вся поляна, весь лес. Старуха сотрясалась, тыча в них крючковатой палкой: — Проклятые! Проклятые! Маркиз резко обернулся. Не раздумывая, он выхватил охотничий кинжал из ножен и бросился в лес, но колдунья уже исчезла. Напрасно, наклонив голову, он прислушивался, пытаясь выследить ее словно зверя. Старуха словно испарилась в воздухе. — Нет! Стойте! Филипп! Стойте! — испуганно закричала Анжелика, и в попытке остановить его, спрыгнула с камня. Резкая боль пронзила лодыжку, вырвав у нее крик. Маркиз нехотя прекратил преследование, и вернулся к жене. — Зачем Вы прыгнули, глупая?! — он рывком поднял ее на ноги. — Я должна была Вас остановить. Пожалуйста, давайте вернемся в Плесси. Кажется, я подвернула ногу, — призналась она. — Зря Вы не дали мне убить ее, — с досадой проговорил Филипп. В довершении всего, оказалось, что Церера отвязала поводья, испугавшись криков, и убежала. Маркиз посадил жену к себе на луку седла. Они ехали в полной тишине. Солнце зашло за облака, резко потемнело. Из низины потянулся туман. С болот доносились странные звуки. В молочном мареве лес казался заколдованным и чужим. Анжелике стало не по себе. Она едва узнавала знакомую с детства дорогу, и, неожиданно, поняла, что они кружатся на одном месте. Странно, что, даже находясь в руках Филиппа, и чувствуя его дыхание, она не могла отделаться от ощущения, что он безмерно далек от нее. Анжелика невольно сжала мужское запястье. — Мы, кажется, уже проезжали эту развилку? Нет? — подала она голос — Что за чертовщина, — отозвался Филипп, хранивший до сих пор молчание. Ехать дальше становилось опасным, и он, спрыгнув, взял лошадь под уздцы. — Так, мы и к ночи не вернемся! — посетовала Анжелика, — что Вы намерены предпринять? Но муж, словно не слышал ее. Лошадь то и дело спотыкалась, они сошли с тропинки, и теперь продирались сквозь заросли папоротника. Внезапно Филипп остановился и тихо приказал: — Справа, в седельной сумке пистолет. Дайте мне. Анжелика послушно нащупала оружие и заколебалась, не зная, как передать его маркизу. — Вот, возьмите, — ствол неловко скользнул в ее руке. Грянул выстрел. Лошадь, привычная к стрельбе, повела, но не взбрыкнула. Вскрикнув от испуга, Анжелика отшвырнула пистолет. К Филиппу, проворно отскочившему в сторону, наконец вернулся дар речи, и он обрушил на голову жены череду ругательств: — Черт Вас дери, идиотка! Зачем Вы выстрелили?! Вы чуть в меня не попали! — Я не хотела! Я не думала, что он выстрелит! Я даже не знаю, как его взять! — Вы никогда не хотите, но делаете! — и, переведя дух, он недовольно продолжил, — жена маршала не знает, как держать пистолет в руках! Во времена Фронды Великая Мадемуазель палила из пушек Бастилии, моя мать носила шпагу и держала в руках аркебузу. — Значит, я не такая, как Ваша мать! — обиженно отозвалась Анжелика. Маркиз поискал в траве пистолет, но туман был настолько густой, что он был вынужден отступиться. Выругавшись еще раз, он взял лошадь под уздцы, и они продолжили путь в полном молчании. Древние дубы, словно сговорившись, наклонились к ним, норовя зацепить ветвями и преграждая дорогу. Наконец, немного прояснилось, деревья расступились, и супруги выехали на поляну. Но их радость была преждевременной — словно по чьей-то злой шутке, перед ними вновь возник Камень фей.
Psihey: Глава 13. О Фее-лягушке, вареных королях и волшебстве. Часть 3 — Переждем здесь, — сухо распорядился Филипп, — туман скоро рассеется. Всё равно мы бродим по кругу. Вернув жену на языческий алтарь, маркиз привязал поводья и задумчиво облокотился о каменную глыбу. — Чертово место! — сквозь зубы выругался он, — Чтоб ему пусто было! И не видно ни зги, — и, зло покосившись на нее, добавил, — это всё Вы со своими бреднями! — Я?! Это Вы виноваты! Вы надругались над капищем! Я же предупреждала Вас, Филипп. — Феи, эльфы, колдуньи, заговоренные места, — недовольно пробурчал он, — ах, да, еще крысы и гусеницы, одержимые бесами! Чем набита Ваша голова? Когда Вы уже вырастите из сказок своей няньки?! — Я — пуатевинка! — возмутилась Анжелика, и обижено добавила. — И я уже давно не верю в одержимых гусениц! Туман и не собирался рассеиваться, вынуждая их оставаться наедине у Камня. — Проклятая ведьма! — снова выругался Филипп. — Завтра же затравлю ее с собаками. О, нет! Анжелика не могла допустить, чтобы еще одна Мелюзина стала жертвой людской злобы. — Нет, Филипп, прошу Вас! Что хотите, только не это! — и поскольку он не отвечал, попыталась объяснить. — В детстве мы с ребятами из деревни собирались бежать в Америку, заплутали в Ньельском лесу и остались до утра в аббатстве. Нас искали всю ночь, и не найдя, на рассвете повесили Мелюзину. — А она оказалась на редкость живучей, — проговорил маркиз, но уже не так зло. Анжелику затопила какая-то странная нежность, которую временами вызывал у нее Филипп. Та, первая Мелюзина раскрыла маленькой Маркизе Ангелов тайну чувств, пробужденных в ее сердце заносчивым кузеном. Колдунья первой догадалась, что я полюбила, — подумала Анжелика, и вслух возразила: — Эта уже другая. Местные жители всех колдуний зовут мелюзинами, такова традиция. — И, помолчав, добавила, — Люди жестоки, когда беспомощны… Почему Вы все время такой злой, Филипп? — Очень уж Вы печетесь об этой старухе, — недовольно пробормотал он вместо ответа. — Я просто не люблю, когда людям причиняют зло. Наша кормилица говорила — зло всегда наказуемо. Вы знаете историю пуатевинского душегуба из Машикуля — проклятого Жиля де Ре? — Маршала Жиля де Ре, — чуть надменным тоном поправил ее маркиз, — из рода Монмаранси-Лавалей. — И, помолчав, добавил, — а признания у него вырвали под пыткой. — Какая разница! Да будь он хоть королевских кровей! Признался или нет, но он не перестал быть кровожадным убийцей и извергом, потерявшим всё Святое, что и привело его на плаху. — На плаху маршала привело не умение выбирать союзников и могущественные враги, — возразил Филипп. И, подумав, процедил сквозь зубы, — и одержимость Этой женщиной. Из-за нее он потерял расположения Карла VII — никак не мог понять, что король больше не хочет ничего слышать о Жанне де Арк. Анжелика не выдержала и с вызовом поинтересовалась: — Этой женщиной? Вот как Вы ее называете?! Может для Вас Орлеанская Дева — не Спасительница Франции, а так, всего лишь крестьянка, которой посчастливилось обратить на себя внимание великого убийцы Монмаранси? Да Вы ни во что не ставите женщин! — Я просто не питаю иллюзий. Много бы побед одержала Ваша Дева без «убийцы Монмаранси»? Одной девственностью города не возьмешь, моя дорогая! Анжелика задохнулась от негодования. Филипп всегда находил способ ее задеть. Он же резонно продолжил: — Впрочем, вполне допускаю, что эта одержимая с видениями могла воодушевлять солдат. Моя мать тоже подняла провинцию, отдав под знамена Конде армию Пуату, но никто не ждал от нее, что она поведет эту армию в бой. Наконец, заметив, что жена не отвечает, маркиз добавил, задумчиво глядя на нее, и в его голосе ей послышались то ли нотки восхищения, то ли издевка: — Ну же, не дуйтесь. Что Дева! У Вас самой хватит боевого пыла, чтобы увлечь на войну не один полк. Анжелика смело повернулась к мужу, приготовившись дать отпор: — Положим, Вы в чем-то правы, Филипп. Но это не отменяет содеянного им. Или скажете еще, что Жиль де Ре не пытал детей и не насиловал девушек, ни делал с ними ужасных вещей? Кормилица не раз рассказывала нам об его излюбленных забавах. — Я смотрю, Вы очень хорошо осведомлены об этих забавах, — медленно проговорил он, взглянув на нее, — Так внимательно слушали, что до сих пор помните? Может быть, сами не прочь были испытать? Анжелика презрительно хмыкнула и отвернулась. — Ну же, поделитесь со мной, — настаивал он. — Может, мы и осуществим Ваши девичьи мечты, — неожиданно, Филипп рывком задрал ей юбку и, словно зверь, вцепился зубами в подвязку. — Как Вы смеете! — Анжелика отчаянно старалась его оттолкнуть. Начисто позабыв приличествующие даме манеры, она пустила в ход локти и колени. — Пустите меня! Пустите! Щеки пылали то ли от негодования, то ли от скрытого удовольствия. Ей было одновременно щекотно, смешно и немного стыдно, волнующе и сладостно. Подвязка, наконец, поддалась, и маршал поднял голову, обнажив зубы в хищной улыбке. Молодая женщина закусила губы, избегая смотреть на мужа и изо всех сил пытаясь сохранить серьезный вид. Что за дикая выходка! Она резко одернула юбки и потребовала: — Спустите меня немедленно на землю. Я ухожу! И … отдайте подвязку. — Расскажете, как сбежали из монастыря, отдам. — Ну, уж нет, — загадочно улыбнулась Анжелика. — Почему? — А если Вам придет в голову снова засадить меня в келью? А я уже раскрою Вам секреты своего волшебства. — Что же Вы проходите сквозь стены? — Может быть, и так… Вы первый назвали меня феей. Она хотела еще что-то добавить, но, вглядевшись в лицо мужа, неожиданно прыснула от смеха, словно юная Маркиза Ангелов. — Что случилось?! — строго спросил он, и, не дожидаясь ответа, потребовал. — Прекратите смеяться! Она хотела ответить, но недоуменный вид мужа только еще больше раззадоривал ее. Наконец, справившись с весельем, молодая женщина вымолвила: — Филипп! Видели бы Вы, на кого Вы похожи! Да Вы сам как лягушка! Посмотрите, — и, смеясь, она протянула ему зеркальце, висевшее у нее на поясе среди других безделушек. Маркиз вгляделся в свое отражение, и, с ужасом выхватив платок, попытался привести себя в порядок. — Наверное, это я Вас случайно испачкала, — пробормотала она, разглядывая свои, еще зеленые ото мха, ладони. Капище продолжает Вам мстить, Филипп! — и она залилась звонким смехом. — Ну же, не злитесь! Дайте, я Вам помогу, — Анжелика достала свой платочек, и задумчиво добавила, — почему-то на правой щеке намного меньше. Ах, Вы, должно быть, уже вытерли ее о мои чулки, — вновь расхохоталась она. Озорство не покидало ее, и старательно оттирая щеку мужа, маркиза весело спросила. — Представляете, если Вы таким и останетесь в ближайшие дни? Что мы скажем гостям? Что Вы заблудились на болотах, и Вас поцеловала Фея-лягушка? И что Вы теперь заколдованы? А знаете, как я Вас расколдую? Филипп решительно отстранил ее руку, щеки его горели. — Довольно! — Ну почему Вы такой сердитый? Я же не злюсь на Вас за испорченные чулки! И потом я пошутила. Его лицо смягчила едва уловимая улыбка: — Да Вы сами похожи на пугало, — он щелчком убрал пару травинок из ее волос. Освободившись от доброй половины заколок, они рассыпались золотым покрывалом по ее плечам. Неожиданно маркиз выпрямился: — Туман рассеивается. Будем возвращаться, — сухо заявил он в своей резковатой манере. — Как Ваша нога? — Плохо, — созналась она. Лодыжка распухла и болела. — Понятно. Придется нести Вас на себе. Не хватало еще, чтобы все увидели, что я, как дурак, таскаю Вас на руках по всему Плесси. — Вы недовольны этим? — спросила она, невольно улыбаясь. Маркиз пожал плечами. — Нет, но Вы заставляете меня сомневаться в Вашей бесплотной сущности, — и он с деланным усилием подбросил ее на руках. Анжелика, ничуть не рассердившись, стукнула мужа по плечу. — Какая Вы неженка, маршал, — укорила она. — Осторожно, мадам, как бы я не растерял остатки своих благородных намерений. На повороте тропинки им встретилась Церера. Лошадь испугалась, но не смогла далеко убежать в тумане и теперь тихо паслась у обочины. — Церера! — обрадовалась Анжелика. — Ваша лошадь слишком нервная, — заметил Филипп, подсаживая ее в седло, — я не первый раз это замечаю. — Но она такая красивая, — возразила молодая женщина, — настоящая аристократка. Она дорого обошлась мне. — Возможно. Но Вы рискуете не справиться с ней и свернуть себе шею. Их потеряли. При выезде из леса они встретили небольшой отряд, возглавляемый месье де Бюсси, выехавший на их поиски.
Olga: Psihey пишет: Неожиданно, Филипп протянул гитару Кантору А это случайно не та гитара, с которой потом Кантор не будет расставаться даже в походе с Вивонном? Правда там вроде говорилось, что это прощальный подарок матери, но Анж, она такая, могла гитару Филиппа еще и от себя подарить. Светская болтовня при игре в шахматы очаровательна. Напоминает историю про Ирис, Амарилис и Галатею, которую рассказывал Сент-Эньян у Дюма. По настроению. Да и сам Вивонн тут на Сент-Эньяна похож. Похож ли на голоновского, не знаю. Мне сцена с ним в четвертом томе наверное кажется самой пошлой в серии, да и Квебек не порадовал. Мне трудно увязать описанное тут с голоновским Вивонном. А герцог на что-то рассчитывает? Он же обомлел, когда ему Анж себя в Марселе предложила. Типа слыла недоступной, и вот те раз. Psihey пишет: Об Анжелике и злополучном салате позабыли, она же еле сдерживалась, чтобы не выдать себя. Подумать только, на их глазах убили маленького продавца вафельных трубочек, зарезали мэтра Буржу, ранили Давида, а ее саму чуть не изнасиловали. А всё, что их до сих пор волнует, так это опасность угодить в опалу! То, что они вспомнили кабак Анжелики и история с салатом - круто, но я не особо верю в то, что Анж могла вот это думать в тот момент. Чуть не изнасиловали не считается, кого-то убили - давно в прошлом, из ситуации она только выгоду получила, чего тут переживать. С ней ничего плохого не случилось, крах ее надежд быстро сменился тогда новым успехом. Чего она удивляется, о чем еще было волноваться знатным господам как не об опале? Она это и тогда понимала, когда памфлеты подбила поэта писать. Так что ее прозрение мне не понятно. Psihey пишет: После злополучного ужина Анжелика несколько охладела к месье де Вивонну Вот какая непостоянная она дама, а в Марселе уже история с памфлетами и таверней уже снова оказалась забытой! ее там даже то, что он ее сына не уберег не остановило. Наоборот Вивонн по этому поводу распереживался, а Анж хоть бы что. То, что Анж нашла портреты Филиппа мне очень понравилось, как и разговор о предках с детьми. Из романа не вполне понятно, то ли Анж совсем темная в таких вопросах, так как к последним книгам даже имя матери не помнит, то ли в монастыре она все таки не только на заборе сидела (сказано, что Анж знала все дворянство Пуату и была под впечатлением традиций рода Мортемар). Видимо, Голон решила что в передрягах жизни Анж растеряла свою дворянскость. Тут опять просится параллель со Скарлетт, которая после всего пережитого уже не могла быть леди, как ее мать. Psihey пишет: Деревья расступались в этих местах, и они, молча, ехали бок о бок. Все-таки, нас многое связывает, — подумала Анжелика. О, да! Две последние главы просто песня. И эта прогулка, и разговор о де Реце. Тут получается Филипп восхищается способностью женщины вести полки за собой или наоборот отказывает им в этом? Его фраза в каноне о матери, которая подняла Пуату с ожерельем, какая-то туманная. Иллюстрации замечательно подобраны, особенно природа Пуату меня впечатлила. Для последних глав иллюстрации особенно сильно дополняют написанное.
Psihey: Olga пишет: А это случайно не та гитара, с которой потом Кантор не будет расставаться даже в походе с Вивонном? Да не)) Ту же спецом купили к расставанию, чтобы загладить материнское чувство вины) Olga пишет: Похож ли на голоновского, не знаю. Мне сцена с ним в четвертом томе наверное кажется самой пошлой в серии, да и Квебек не порадовал. Мне трудно увязать описанное тут с голоновским Вивонном. А герцог на что-то рассчитывает? Он же обомлел, когда ему Анж себя в Марселе предложила. Типа слыла недоступной, и вот те раз. Я исходила из общего его образа у Голон, не применительно к Анжелике: бонвиван, лакомка, тщеславный как все Монтемары. в Квебеке мне вообще почти все кажутся не в характере, кроме Молина. И первая - Анж. А касательно Анж - Лозен, говоря о "воспламененных" Анжеликой, упоминает Вивонна - который ведет себя как школьник в ее присутствии - отсюда и "мучимый тайными желаниями адмирал де Вивонн" - у меня в фике. Наверное, да, откровенный флирт со стороны А. тут не нужен. Не Лозен же он - в окно не полезет)) Olga пишет: но я не особо верю в то, что Анж могла вот это думать в тот момент. А о чем она могла думать? Все-таки это были драматические события. Допускаю, конечно, что не "почему они думают лишь об опале", а "почему они так спокойно, шутя об этом рассуждают, ее "воспламененные". И на время (это де Анж) ей стало не очень приятно принимать от них ухаживания. Olga пишет: а в Марселе уже история с памфлетами и таверней уже снова оказалась забытой А Вивонна не было в таверне! Хотя я была уверена, что был - нет, не был. Olga пишет: Вот какая непостоянная она дама Да, именно такая!)) И к сравнению со Скарлетт - я всегда считала, что Скарлетт изначально НЕ была леди (как ее мать и Мелани), сама это подспудно понимала и Ретт сразу об этом догадался. Olga пишет: сказано, что Анж знала все дворянство Пуату и была под впечатлением традиций рода Мортемар Насколько я помню - ее дед, который в детстве для Анж авторитет (больше чем отец, намного), знаток генеалогии, особенно семейств Пуату. Может по молодости и она знала. Скорее их даже заставляли это учить (тетушка Пюльшери и сам дед).
Psihey: Olga пишет: Две последние главы просто песня. И эта прогулка, и разговор о де Реце. Спасибо) Мне хотелось подвести к этой главе рядом сцен (перед Картой страны Нежности, например), в которых Анж от близкого, но все такого же ледяного присутствия Филиппа начинает вести себя как в Париже во время охоты за прекрасным кузеном - попросту мечтать и желать. Собственно поэтому она так быстро сдалась в лесу, еще и удовольствие получила Olga пишет: Тут получается Филипп восхищается способностью женщины вести полки за собой или наоборот отказывает им в этом? Его фраза в каноне о матери, которая подняла Пуату с ожерельем, какая-то туманная. Туманная. Как я поняла, мать Филиппа с ожерельем на шее именно воодушевляла людей, как в Париже со шпагой в кружевной портупее. Ее захватила эта игра во Фронду. И да, мне кажется, что в каноне он говорил об этом с долей восхищения. Но полагал, что реальную "работу" делают мужчины. Он же не знал, что Анж восстание поднимет. Хотя мне кажется - не удивился бы ее безрассудности. Olga пишет: Иллюстрации замечательно подобраны, особенно природа Пуату меня впечатлила. Для последних глав иллюстрации особенно сильно дополняют написанное. Мне тоже очень нравятся эти иллюстрации. Даже захотелось Маре Пуатевен своими глазами увидеть.
Olga: Psihey пишет: Да не)) Ту же спецом купили к расставанию, чтобы загладить материнское чувство вины) Та зачем покупать, когда вон Филина валяется! Psihey пишет: Лозен, говоря о "воспламененных" Анжеликой, упоминает Вивонна - который ведет себя как школьник в ее присутствии Может то Лозен Анж польстить хотел, чтоб свое дело подлое сделать. А Анж уши и развесила. Psihey пишет: И на время (это де Анж) ей стало не очень приятно принимать от них ухаживания. Да, как повод, чтобы ей отдалиться от этой компании, разговор о тех памфлетах выбран отлично. Psihey пишет: о чем она могла думать? Все-таки это были драматические события. Допускаю, конечно, что не "почему они думают лишь об опале", а "почему они так спокойно, шутя об этом рассуждают, ее "воспламененные". Думаю, что она могла вдруг ощутить, что она не такая как они, что ведь это она когда-то была среди тех, кто пострадал и это навсегда будет с ней, несмотря на то, что внешне она такая же как они (одежда, манеры, богатство). То есть они стали ей как бы чужими. Может подспудно должна идти мысль, что сколько не старайся, одной крови с ними не будешь. Вот и Филиппа она не понимает, но нет Филипп не такой, он - Марс и т.д. Поэтому и к Филиппу ее с новой силой потянуло. То есть тут не обвинения в духе "как они могли/могут!", а выводы для себя и как следствие размежевание с ними, но не с Ним, Филиппом. Тогда Филипп - это ниточка, которая связывает ее с обществом, не дает ей скатиться в бездну хаоса, как это случится потом. Psihey пишет: А Вивонна не было в таверне! Хотя я была уверена, что был - нет, не был. Да мало ли в Бразилии донов Педро! Мало ли в Париже кабаков, которые подожгли придворные. Может был, но в другой таверне, а за давностью лет уже и не упомнишь. Psihey пишет: И к сравнению со Скарлетт - я всегда считала, что Скарлетт изначально НЕ была леди (как ее мать и Мелани), сама это подспудно понимала и Ретт сразу об этом догадался. Да, но могла следовать принятым правилам, а после всего - и этого уже не получалось. Так и Анж. С самого начала ведь Голон подчеркивает, что она Не такая. Psihey пишет: Насколько я помню - ее дед, который в детстве для Анж авторитет (больше чем отец намного), знаток генеалогии, особенно семейств Пуату. Может по молодости и она знала. Ну, значит это из семейного воспитания.
Olga: Psihey пишет: И да, мне кажется, что в каноне он говорил об этом с долей восхищения. Но полагал, что реальную "работу" делают мужчины. Так и с Анж в Пуату так же получилось. Она тоже там в основном речи с броневика толкала. А реально восстание вел Мориньер, а когда его убили все и начало идти на спад. Так что Филипп напророчил Анж ее судьбу. Psihey пишет: Мне хотелось подвести к этой главе рядом сцен (перед Картой страны Нежности, например), в которых Анж от близкого, но все такого же ледяного присутствия Филиппа начинает вести себя как в Париже во время охоты за прекрасным кузеном - попросту мечтать и желать. Да, ассоциации с теми временами, когда она только вздыхала по кузену, есть. Это и есть то самое возвращение к себе, более юной. Поэтому и любовная сцена тут на месте.
Psihey: Olga пишет: То есть тут не обвинения в духе "как они могли/могут!", а выводы для себя и как следствие размежевание с ними, А можно и так! Olga пишет: Может то Лозен Анж польстить хотел, чтоб свое дело подлое сделать. А Анж уши и развесила. Может и польстил, но автор нам глазами другого персонажа показывает, что Анж окружена поклонниками, которые не прочь закрутить интрижку с новой дамой, а она ничего в упор не видит - потому что у нее все мысли о Филе. Olga пишет: Так и с Анж в Пуату так же получилось. Она тоже там в основном речи с броневика толкала. А я хотела провести параллель между матерью-маркизой и женой - не столь различны меж собой. Ну моя старая идея, что в итоге он женился на такой же как мать (на которую был с детства обижен). И сам Филипп, надевая ожерелье ей на шею, не даром вспоминает свою мать и ее безрассудную смелость, задаваясь вопросом, что ожерелье готовит Анж - и ведь понимает, что его жена способна и не на такое.
Psihey: Olga пишет: Это и есть то самое возвращение к себе, более юной. Вот именно этого я и хотела
Olga: Psihey пишет: Может и польстил, но автор нам глазами другого персонажа показывает, что Анж окружена поклонниками, которые не прочь закрутить интрижку с новой дамой, а она ничего в упор не видит - потому что у нее все мысли о Филе. Да, видимо так. При попадании ко двору она стала объектом интереса придворных мужского пола. А потом то ли скандал с дуэлью, то ли слухи о расположении к ней короля пресекли эту охоту придворных. Psihey пишет: А я хотела провести параллель между матерью-маркизой и женой - не столь различны меж собой. Да, так и получается. Psihey пишет: Вот именно этого я и хотела Это замечательно удалось.
Psihey: Olga пишет: А потом то ли скандал с дуэлью Ну это сказалось! Вкус к похождениям был отбит надолго, до самого Ракоци)) Пишу следующую главу (после леса). Что думаю делать - достала из старых записей Галантной войны отрывок о том, как Анжелика учится стрелять и думаю сюда приделать - раз жена маршала стрелять не умеет, надо же это как-то исправлять. А потом думаю втянуть в уроки мальчиков (не стрельбы, конечно). Как?
Olga: Psihey пишет: Анжелика учится стрелять Лучше сразу из пушки! Если серьезно, то она начала стрелять, насколько я помню, когда на замок драгуны напали, и сложилось впечатление, что раньше этого не делала. Потом уже во время мятежа научилась, а потом перед Пейраком хвастала этим своим умением. Тут получается, она захочет научиться стрелять, чтобы приблизится к миру Филиппа? К той части его жизни, которая касается войны, как до этого она вторглась в ту часть, которая касалась светской жизни, двора? Ведь женщина всегда стремиться максимально внедриться в жизнь мужчины.
Psihey: Olga пишет: Лучше сразу из пушки! Olga пишет: Тут получается, она захочет научиться стрелять, чтобы приблизится к миру Филиппа? К той части его жизни, которая касается войны, как до этого она вторглась в ту часть, которая касалась светской жизни, двора? Ну да. Почему нет? И этот диалог: - Куда Вы будете целиться? - В Ваше сердце! - В него Вам не попасть. обязательно оставлю))
Olga: Psihey пишет: Ну да. Почему нет? Ну пусть попробует.
Psihey: Так, я, кажется, упустила из виду историю с салатом времен Красной маски. Не придумала, нужны ли какие-то объяснения со стороны Анжелики? Мне кажется, что Филипп не стал бы ее расспрашивать. Он выяснял отношения только тогда, когда жена его публично позорила. А тут вроде бы никто ничего не понял. А сама Анжелика вряд ли начала бы откровенничать с Филом. Да?
Psihey: Переписала главу "Тени прошлого" - дописала рассуждения Вивонна за столом и Анжелики после всего случившегося.
Olga: Psihey пишет: Не придумала, нужны ли какие-то объяснения со стороны Анжелики? Мне кажется, что Филипп не стал бы ее расспрашивать. Он выяснял отношения только тогда, когда жена его публично позорила. А тут вроде бы никто ничего не понял. А сама Анжелика вряд ли начала бы откровенничать с Филом. Да? Да, я тоже так думаю. Psihey пишет: Переписала главу "Тени прошлого" - дописала рассуждения Вивонна за столом и Анжелики после всего случившегося. Ок, завтра уже гляну, глаза слипаются. Несколько дней не было возможностей зайти.
Psihey: Olga пишет: Ок, завтра уже гляну, глаза слипаются. ОК!)) Сама что-то уже по субботам работаю и
Olga: Psihey пишет: Переписала главу "Тени прошлого" - дописала рассуждения Вивонна за столом и Анжелики после всего случившегося. Просто супер! Вивонн веселенький и создает отличное настроение. Весь такой француз-француз! Но рассуждения Анжелики еще даже лучше! Нет тут никакой банальщины про Анж это что-то одно, а они, придворные, что-то другое. То как вы написали, прям в сто раз лучше! Как она переживает, знает или не знает Филипп!
Psihey: Olga пишет: Весь такой француз-француз! Потому что про кухню и вообще гурманство. Я сама люблю)) Думаю сейчас - вдаваться ли в кулинарные подробности во время описания приема после турнира - или там другой акцент лучше сделать - война на пороге? Olga пишет: Но рассуждения Анжелики еще даже лучше! Нет тут никакой банальщины про Анж это что-то одно, а они, придворные, что-то другое. То как вы написали, прям в сто раз лучше! Как она переживает, знает или не знает Филипп! Это я писала, честно, как по минному полю - попаду, не попаду. Сама ведь не очень понимаю, зачем она его спасла.
Olga: Psihey пишет: писала, честно, как по минному полю - попаду, не попаду. Сама ведь не очень понимаю, зачем она его спасла. Очень здорово! И объяснение почему спасла класное и в духе Анж. И выражено хорошо и к месту. Psihey пишет: вдаваться ли в кулинарные подробности во время описания приема после турнира - или там другой акцент лучше сделать - война на пороге? Сложно сказать. Война то войной, но обед как известно по расписанию. С другой стороны кулинария там к чему-то должна быть, если еевставлять. Тут она уместна. Так как из нее вытекли воспоминания о Красной маске.
Psihey: Пока я зависла со следующей главой, хочу поделиться вот этим: Из главы "Вино и кровь" *** На мгновение, вырвавшись, она поползла к другому краю, но он снова схватил ее, намереваясь подчинить. Вновь выскользнув из его рук, и вновь попав в силки, Анжелика, в последней попытке обрести свободу, вцепилась в витую колонну широкой кровати, словно моряк за спасительную мачту в шторм. Волны накатывали на нее, одна за другой, угрожая опрокинуть, лишить опоры, она задыхалась и готова была просить пощады. Как и во время любовной схватки в сенном амбаре, она подчинилась, не имея сил бороться с самой собой, с желанием быть с ним. В изнеможении, молодая женщина соскользнула упала на подушки, но он настиг ее и здесь, подчиняя своей воле. И вот уже сама, торопя миг своего поражения, она инстинктивно притянула его к себе, словно ястреб, впившись когтями в жертву. Запрокинув голову, уже не сдерживая стонов, Анжелика выгнулась под ним, в тот миг, когда маркиз праздновал победу. Обессилев, Филипп уронил голову к ней на грудь, не выпуская ее из объятий. Возможно, ей только показалось, но в этот миг дверная щель приоткрылась и в ней мелькнул знакомый силуэт свекрови. Тяжелое мужское тело вдавило ее в постель, но Анжелика и не думала требовать свободы. Машинально она провела рукой по его волосам. Створка двери поспешно захлопнулась с легким щелчком. Маркиз резко поднял голову и отстранился. Ощущая себя полностью опустошенной, Анжелика продолжала лежать без движения, распластанная на смятых простынях. Понемногу придя в себя, она блаженно вытянулась во весь рост, словно кошка, греющаяся на солнце. Тело сковала сладкая тяжесть, веки казались свинцовыми и в тоже время, в груди поднималась волна какого-то непонятного счастья. Она бросила взгляд на мужа из-под полуопущенных век. Он уже поднялся и приводил свою одежду в порядок, не глядя на нее. И хотя его лицо было непроницаемо, ей показалось, что он смущен. Перед Анжеликой вновь возникло лицо старой маркизы, но не такое, каким оно предстало перед ней мгновение назад, а то, из детства, пылающее и растерянное лицо, потерявшей дар речи влиятельной дамы. Дерзкая Маркиза Ангелов снова посмела скрестить с ней шпаги. Анжелика тихо рассмеялась и томно проворковала: - Надеюсь, Филипп, Ваша матушка насладилась увиденным. Как Вам кажется? Муж поднял на нее тяжелый взгляд и глухо ответил: - Прекратите. Но Анжелику было уже не остановить. Она отозвалась смехом женщины, осознающей свою власть над мужчиной силу своих чар. - А если не прекращу? - Я отхлещу Вас по щекам, - предупредил он. Анжелика не пошевелилась, продолжая спокойно изучать его. Она его не боялась. Больше не боялась. Наконец, чуть хрипловатым голосом она спросила: - Вы всегда хотите дать пощечин женщине, которую желаете, Филипп? Что ж, бейте, я разрешаю, - улыбнулась она. - Но может быть Вам хочется чего-то другого? Маркиз долго смотрел на нее с каким-то отчаянием во взгляде, и, наконец, вымолвил: - Прекратите. Не будьте бесстыдной. Анжелика снова томно рассмеялась, глядя ему прямо в глаза: - А если я хочу ею быть? Разве Вы остались недовольны? - Жена должна ожидать, когда муж сочтет нужным проявить к ней внимание, а не предлагать ему себя слово доступная женщина. - Ах, вот как! – воскликнула Анжелика, резко сев на постели. – Да с такими представлениями о браке Вам надо было жениться на юной девственнице! - Именно это я и собирался сделать, пока Вы нагло не навязались мне. Ее смех оборвался, и она холодно заметила. - Благодарите Бога, мой дорогой, за мою навязчивость. Вам бы пришлось сильно постараться, чтобы обрести вдохновение, всякий раз, как Вы оказывались бы в постели с этим сушеным кузнечиком - мадемуазель Ламуаньон! - Пусть она некрасива, но она родила бы мне детей. - Я родила Вам наследника прошлой зимой. - Но Вы больше не хотите! Анжелика с вызовом подняла голову. - Да не хочу, и не захочу в ближайшие несколько лет, а может и дольше. Дайте мне насладиться жизнью. Я слишком долго к этому шла. И я не собираюсь, как моя мать увядать во цвете лет, рожая десятерых детей одного за другим. К ее удивлению, прекратив пикировку, маркиз молча отошел к окну. Поразмыслив, Анжелика покинула кровать и закутавшись на ходу в пеньюар, подошла к мужу. - Филипп, давайте не будем снова ссориться, – примирительно проговорила она. - В конце концов, если Вы так одержимы мыслью о ребенке Вам так уж этого хотелось, могли бы меня попросить. - Я – маршал, мадам. Я не привык просить. - Но Вы не в армии, Филипп! - Какая разница. Вы – моя жена. Но Вы все время мне противоречите! - Потому что Ваши желания неразумны! - Это не Вам решать! Анжелика начинала терять терпение. Что за несносный мальчишка! - Послушайте, Филипп! Где Вы набрались этих варварских обычаев? Насколько я помню, Вашим отцом прекрасно командовала Ваша матушка, и уж никак не наоборот. Исказившееся лицо Филиппа заставило Анжелику тут же прикусить язык. Маркиз угрожающе двинулся на нее. Молодая женщина испуганно отскочила в сторону и, схватив первое, что ей попало под руку – графин с вином – плеснула мужу в лицо: - Остыньте! и далее по тексту... Нужен повод для драки ссоры. Какой-то упрек, который Анжелика не примет. Этот какой-то не очень, да? Но какой же тогда?
Olga: Psihey пишет: Этот какой-то не очень, да? Но какой же тогда? Да нормальный повод. Вполне по-моему в духе Анжелики.
Psihey: Olga, рада, что вернулись) Т.е. думаете, она бы не собиралась ему больше детей рожать? Ну, в ближайшее время. П.С. оформлю картинками следующие главки и скоро выложу.
Olga: Psihey пишет: думаете, она бы не собиралась ему больше детей рожать? Ну, в ближайшее время. Да, думаю не собиралась. Psihey пишет: рада, что вернулись)
Psihey: Olga пишет: не собиралась У меня такое же было ощущение. Сына родила - долг выполнила. Правда, как быть тогда с предсказанием Ля Вуазен?
Psihey: Глава 14. Ученики и уроки «Дорогая моя, — писала мадам де Севинье своей дочери мадам де Гриньян. — Только тебе, друг мой, я могу поведать некоторые пикантные подробности событий, происходящих в этом сказочном месте. Мадемуазель де Ланкло, что совершенно на нее не похоже, поддерживаемая мадам де Лафайет, пресекает всякие попытки обсуждения нами проказ Амура, которые этот негодник творит с приютившей нас четой дю Плесси. И это весьма прискорбно, ибо отношения между маршалом и женой не поддаются никакому пониманию. Начну с того, что мадам де Монтеспан, как я уже писала, уверяла, что красавица маркиза дю Плесси-Бельер влюблена в собственного мужа, что само по себе странно, учитывая характер нашего блистательного маршала. Но даже если предположить, что сердечная привязанность имеет место, то привязанность эта весьма странного свойства. Маркиз никогда не показывает прилюдно своего интереса к супруге, и, тем не менее, они часто остаются наедине. Да и в гостиной, их взгляды, встречаясь, искрят, словно порох. Я борюсь с желанием предложить, убрать подальше свечи. При этом не проходит и дня, чтобы кто-то не стал невольным свидетелем их пикировки. Давеча, я сама видела издалека их ссору, окончившуюся звонкими пощечинами! Как хорошо, что мы с дамами вовремя возвратились в дом, иначе, стань кто-либо из нас свидетельницей семейной сцены, и я не ручаюсь за маршала. Вчера же случилось совсем уже невероятное — исчезновение маршала с супругой. Наша маленькая эскадра под предводительством адмирала де Вивонна (он все еще не покинул нас) вернулась в замок только под вечер. Каково же было наше удивление, когда оказалось, что супруги дю Плесси бесследно исчезли из замка еще днем, отправившись на прогулку в лес. Дошло до того, что ужин был под угрозой, и сестра маркизы, мадам Фалло де Сансе вынуждена была взять на себя роль хозяйки. Беглецы нашлись только ближе к ночи, уверяя, что заблудились в тумане. У маршала пропал пистолет, мадам потеряла лошадь — сдается мне, это заколдованный лес. Платье маркизы находилось в совершенно плачевном состоянии. Я не решаюсь написать о наших догадках, но, если Вы помните, душенька, английскую песенку «Зеленые рукава», что любил распевать паж Вашего отца, то мы предположили именно эту причину. Пикантность ситуации добавляет присутствие в замке месье де Лозена. Вы верно помните ту печальную роль, которую прошлой осенью их адюльтер с прекрасной маркизой сыграл в опале нашего Главного ловчего. И вот, приехав в Плесси, я нахожу здесь месье Пегилена, который порхает как мотылек от цветка к цветку, спеша опылить их все. Как бы вновь не дошло до дуэли! Трубят в рог! Пора спускаться к трапезе. В старых замках чтут традиции. Что ж, прощаюсь с тобою, мой дружочек. Жду скорой весточки. Береги себя. Тысяча поцелуев». Анжелика, ничего не подозревавшая о ходивших пересудах, решала нелегкую задачу. Вчера она несколько преувеличила перед Филиппом страдания, причиненные ей Камнем фей, и на утро, оказалась в затруднительном положении. Невозможно было делать вид, слово ничего не произошло, и ее лодыжка исцелилась как по волшебству, но и сидеть в своей комнате без дела, ей тоже не хотелось. Выход был найден — маркиза дю Плесси распорядилась отнести ее в паланкине в сад, где в тени уже знакомого нам фонтана вновь образовалась гостиная под открытым небом. Удобно устроившись в кресле, она беседовала с дамами, пришедшими справиться о ее здоровье, но расспрашивающих больше о приключениях в тумане, когда в их тесный кружок буквально ворвался капитан королевской охраны, размахивая только что полученными письмами. Нинон де Ланкло, догадавшись по смятению гасконца, что тот жаждет остаться с хозяйкой замка наедине, ловко увела дам к садовым качелям. Лозен тут же бросился к ногам маркизы. — Анжелика, ангел мой, Вы должны помочь мне! Я в отчаянном положении! Сознаюсь даже, что я поражен, уязвлен, раздавлен! И да, я негодую! Великая Мадемуазель не ответила на два моих письма! Я в опале! — Но как же я могу помочь Вам, Пегилен? — воскликнула Анжелика, которой наконец-то удалось вставить хоть слово в тираду гасконца. — Вы должны пригласить ее сюда, в Плесси. Пригласить, попросить, заманить — что угодно. Но она должна быть здесь! Вас она послушает! — Но, мой дорогой, мне кажется, Вы переоцениваете мои возможности, — с улыбкой заметила маркиза дю Плесси. — К тому же, мне кажется, Вы преувеличиваете. Каких-то два письма… Возможно, Мадемуазель их не получала. Или она нездорова. Или же еще думает, что Вам ответить. Вы же знаете женщин. — Я знаю женщин, — с нажимом в голосе ответил маркиз, — во всяком случае, надеюсь на это. И то, что я знаю, позволяют мне однозначно понимать это затянувшееся молчание как отказ! К тому же она не больна и выезжает — я справлялся, — и он потряс чьими-то письмами! — Так поезжайте к ней сами! Любая влюбленная дама оценит такой жест. Вспомните Манчини. — Это решительно невозможно, — уныло заявил он. — В сложившейся ситуации. — Что же изменится, если Мадемуазель де Монпансье приедет сюда? — Анжелика начинала уставать от такого напора. — Всё, решительно всё, красавица моя. Во-первых, она увидит, что я прекрасно обхожусь без нее, а для женщины это невыносимо. Во-вторых, — прервав готовое сорваться с губ Анжелики возражение, подчеркнул Лозен, — я позабочусь о том, чтобы она начала ревновать. — Мне кажется, что обман влюбленной в Вас женщины не делает Вам чести, мой дорогой. — Смотря какова его цель! — назидательно проговорил Пегилен, и в глубине его глаз появился знакомый ей огонек, — подчас невинный обман разжигает скрытые ранее страсти. Пожар, который не так-то легко погасить ни гордостью, ни целомудрием, ни… — он взмахнул рукой, не найдя нужного слова. Теперь он не сводил глаз с ее губ. — Ревность — отменная приправа, прелестница моя. Анжелика хотела возразить, но осеклась, остановленная внезапным появлением Филиппа. На мгновение он застыл, широко расставив ноги, наблюдая за ними с непроницаемым лицом. — Ах, маркиз, вот и Вы! Как Вы подкрались, я даже не слышал, чур на Вас, — шутовски замахал руками Пегилен. — Но мне пора бежать, совсем замучился. — Он потряс своими письмами. — Все требуют сослужить им службу. Как в той пьеске Мольера о Скапене. Помните? Столько дел, везде поспел! — Но Вы-то служите одному господину? — скорее заметил, чем спросил Филипп, подходя ближе. Повисла неловкая пауза. Гасконец широко раскрыл глаза и вдруг громко рассмеялся. Все еще смеясь, он смахнул слезинку и погрозил маршалу пальцем: — С Вами надо всегда держать ухо востро Плесси! Как это Вы всегда ухитряетесь подловить… Вместо ответа маркиз слега улыбнулся. Оставшись стоять, он облокотился на цоколь статуи с безразличным видом, но все же Анжелика не могла заставить себя поднять на него глаз. Позади хозяина возникла гигантская фигура Ла-Виолетта. Забрав записку, Филипп отпустил слугу небрежным движением пальцев. Лозен, передумавший убегать и не покинувший кресло, проводил камердинера взглядом. — Ваш фиалковый верзила, кажется, гугенот? — как бы невзначай спросил он. Маркиз оторвавшись от записки, коротко ответил: — Гугенот. — А еще болтают, что начальник Вашей охраны не ходит к мессе. — Отчего он должен к ней ходить? — Если он — добрый католик, то разумеется… — Он — не добрый католик. — Жаль. А Ваш лис-управляющий, что меня недавно консультировал? — Не утруждайте свою память, Лозен, большинство моих людей — гугеноты. — И Вам это нравится? — А почему мне должно это нравиться или не нравиться? — холодно проговорил маркиз с деланным удивлением. — Потому что это может не нравиться нашему сюзерену. То нравится, то не нравится, — эту последнюю фразу о переменчивости монарших взглядов Лозен сопроводил выразительным жестом. — Но всё это чепуха, мой дорогой. А я заболтался. Убегаю. — Он повернулся к Анжелике. — Тысяча поцелуев! — Вы же не думаете, Филипп, что Пегилен сказал это с какой-то целью? — после минутного молчания озадаченно спросила молодая женщина. — Вы столько находились при Дворе, но так и не поняли, что придворные ничего не говорят без определенной цели, моя дорогая, — медленно проговорил маркиз. — Но что же делать? Мне не следует открыто оказывать ему свое расположение? — Отчего же? — Оттого, что это может Вам повредить. — Почему-то раньше Вы не брали подобное соображение в расчет, — заметил он, и рассеяно добавил. — Впрочем, это неважно. Почему она никак не может узнать, что происходит за этим непроницаемым лицом, в его сердце. Пожалуй, она предпочла бы видеть Филиппа, охваченного гневом, бросающего ей в лицо обвинения в измене, этому, закрытому, и оттого еще более чужому мужчине. — Неважно? — переспросила она. — Пегилен только что угрожал Вам обвинением чуть ли не в предательстве короны?! — Бог мой! — усмехнулся Филипп. — С чего Вы взяли? Разумеется, нет. — Нет? Почему же он всё это сказал? — Потому что наш милый Пегилен — придворный, — тонко улыбнулся маршал. Они замолчали. Анжелика в замешательстве поднялась, собираясь вернуться в замок. — Кажется, Ваша нога в порядке, — заметил Филипп. Молодая женщина почувствовала, как под взглядом мужа заливается краской и виновато взглянула на него. — Я не знала, как Вам сказать, Филипп. Вчера я, возможно, немного Вас обманула, — и поскольку он молчал, попыталась улыбнуться, — ах, ну, когда бы еще Вы носили меня на руках? — Я не люблю, когда меня обманывают, мадам. Предупреждаю Вас. Анжелика ожидала, что он еще что-то добавит, но маркиз чуть кивнув, развернулся и пошел широкими шагами к замку. Анжелика уже собиралась переодеваться к обеду, когда в дверь аккуратно постучали. Жавотта, открыв дверь, в нерешительности отступила. Обернувшись, маркиза узнала начальника личной охраны Филиппа. Он церемонно поклонился. — Вы ведь месье де Бюсси? — К Вашим услугам, мадам. Записка от господина маршала. Молодая женщина в замешательстве взяла протянутое послание. Странно, почему Филипп не прислал лакея? — Благодарю Вас, — рассеянно сказала она. — Вы можете идти. — Прошу извинить, но мне приказано сопроводить Вас. Анжелика в недоумении раскрыла листок и прочла: «Я собирался преподать Вам урок, когда Вы поправитесь. Но раз Вы здоровы… Господин де Бюсси Вас проводит». Без подписи. Но она узнала почерк Филиппа. Что бы это значило? И стоит ли ей идти? Переведя взгляд с испуганной Жавотты на невозмутимого адъютанта, она решительно поднялась. — Идемте, месье. Все же, выйдя из замка, она посчитала необходимым поинтересоваться: — Куда именно мы идем? — В северную часть сада, мадам. Это недалеко. Вам подать лошадь? Анжелике вспомнилось, как Ла-Виолетт как-то проговорился, что старшего адъютанта маршала в армии называли «Отцом-настоятелем». А ведь он действительно, говорит нараспев, словно канонник. Это сравнение привело ее в хорошее расположение духа. — Нет. Зачем же? Давайте, пройдемся. Она украдкой посмотрела на своего спутника. Черноволосый, с темными вишнями-глазами, молчаливостью и благородством осанки он походил на испанского гранда. Сходства добавлял и старомодный черный камзол с белоснежным воротничком с серебряной отделкой. Но, удивительно, одновременно, Анжелика могла бы принять этого мужчина и за бретера с большой дороги. Всему виной взгляд, — решила она, — непроницаемый и невозмутимый. Ей казалось, что он как будто пристально следит за ней, и в то же время, не замечает ее, ее красоты. Он смотрел на нее как на вещь, как на куклу. Да, — озадаченно подумала Анжелика, — окружение у Филиппа под стать хозяину, одни женоненавистники. Этот хотя бы вежлив… На границе с парком Анжелика увидела группу мужчин из личного полка маршала. — Что здесь происходит? — Учения, мадам. Подойдя ближе, она увидела походный стол, на котором были разложены пистолеты, шомпола, мешочки с порохом. Разглядывая затейливый рисунок на рукоятках, она не заметила мужа. — Снова решили пострелять, мадам? Анжелика обернулась, и, достав его записку из корсажа, несколько надменно поинтересовалась: — Что за урок, месье? Я наказана? — Выучка и наказание — разные вещи. Считайте это уроком. — Последнее время Вы только и делаете, что преподаете мне уроки. — Жаль, что из-за Вашего упрямства они не идут Вам впрок. Что ж, это оружие, которое Вы так опрометчиво выбросили вчера в кусты. Бюсси нашел его утром. Выяснилось, что жена маршала не знает, как держать пистолет. Так вот, держать следует так, — в руках у Анжелики оказался небольшой, но изящный пистолет с богатой гравировкой на боку и длинным дулом. — Обеими руками. Находясь почти в объятиях мужа, Анжелика пыталась угадать, что последует дальше, и как ей вести себя. — Будете учиться? — и не дождавшись ее ответа, поинтересовался, — Какова Ваша цель? — Ваше сердце, — неожиданно для себя ответила она. — В него Вам не попасть, — после секундного молчания ответил Филипп. — Видите глиняную кружку там, на древке? Прицельтесь. — Я должна ответить «так точно» или «слушаюсь»? — Хм… «Да, господин маршал» будет достаточно. Так, Вы видите мишень? — Да, господин маршал. Анжелика не видела его лица, но почувствовала, что Филипп улыбнулся. Что ж. Проведем разведку. И как бы невзначай она спросила: — Как Вы провели эту ночь? Не снились лягушки? — Нет. Выстрелом Вас отбросит назад. Будьте к этому готовы. — Разве Вы меня не поймаете? — Я не всегда буду рядом, когда Вам вздумается стрелять. Он нагнулся к ней, не выпуская ее рук из своих, и прицелился. — Стреляйте! Выстрел оглушил ее и отбросил. Кружка слетела, но, кажется, не разбилась. Возможно, она попала не в нее. — Бюсси! Посмотрите, каковы успехи мадам маркизы, — приказал Филипп и продолжил объяснять: — Колесцовый пистолет — вещь не слишком надежная, но, если стрелять в упор, выручает. Храните его всегда в седельной сумке, мало ли кто может встретиться Вам в лесу. — А как мне его перезаряжать? — поинтересовалась Анжелика. — Зачем? — искренне удивился маркиз. — Да Вы и не успеете. Стреляйте и давайте шпоры — даже если не попадете, напугаете. Главное, постарайтесь больше не терять. — Если я взялась чему-то учиться, я не останавливаюсь на половине пути, — упрямо возразила она. Маршал пожал плечами, сдаваясь. — Хорошо. Месье де Бюсси Вам покажет. — Я бы хотела, чтобы показали Вы. Маркиз не успел ответить. Громогласный хохот Конде раздался совсем рядом: — Что я вижу, Плесси, Вы поставили под ружье даже Вашу жену! Маркиз отступил от супруги и учтиво склонил голову. — Пистолет лучше опустить, моя душечка, у женщин даже незаряженное оружие стреляет. И иногда весьма метко, — грубовато пошутил принц. — Как Вам учения? — Начинаю входить во вкус. — Я к Вам по делу, Филипп. Кажется, будет новая кампания. Не поверите, зимой! Только что пришла депеша. Мужчины поклонились Анжелике, и принц, подхватил маркиза под руку, увлекая в сторону замка. Как жаль, — подумала она, — я бы с удовольствием взяла еще пару уроков у Филиппа. — Мадам хотела узнать, как перезаряжать пистолет? — невозмутимый голос «Отца-настоятеля» отвлек ее. Удивительно, — подумала она, — как ему удается смотреть на вас и в то же время как бы сквозь? Анжелика поежилась под его взглядом, и чтобы вернуть себе уверенность, тоном высокородной дамы ответила: — Ах, не сейчас, месье, не сейчас. И спеша отделаться от него, быстро зашагала к замку. «Отец-настоятель» тонко улыбнулся.
Psihey: Глава 15. Рассуждения о любви Принц Конде привез с собой в Плесси частую гостью салона мадам де Рамбуйе и подругу мадам де Севинье, графиню де Лафайет. Мария-Мадлена де Лафайет была не просто хорошо образованной и интересной собеседницей, с неординарным ходом мыслей, трезвым и глубоким умом, но и славилась литературным даром. «Принцесса де Монпансье» — авторство ее было известно. Несмотря на пристрастие к сочинению романов, госпожа де Лафайет слыла дамой строгой и высоконравственной. Правда, последнее обстоятельство, не мешало злым языкам утверждать, что нежная дружба между графиней и г-ном Ларошфуко носит совсем не платонический характер. Придворные, не знавшие близко мадам де Лафаейт, спешили, пользуясь случаем, составить о ней впечатление. — Почему Вы помещаете своих героев во времена Генриха II, мадам? Чем Вам не угодил наш блестящий век? — Я ни в коей мере не умаляю достоинств нашего века, месье. Но исторические аналогии намного безопаснее, иначе у читателя появляется соблазн обнаружить в романе своих знакомых. В наше время люди при дворе находятся в атмосфере какой-то постоянной беспокойной суеты, что делает придворную жизнь привлекательной и опасной одновременно. Но люди остаются людьми и их переживания остаются такими же, как и сто лет назад. — А какая тема занимает сейчас Вашу очаровательную голову, графиня? — Любовь, — улыбнулась мадам де Лафайет, и серьезно добавила, — любовь и долг. Я думаю над этим. Что делать женщине, живущей в браке, но любящей другого мужчину? Гости переглянулись — ответ казался очевидным. — Нет, я спрашиваю не об этом, — строго, но спокойно продолжала мадам де Лафайет. — Представьте, муж — достойнейший человек, но любовь к нему не сравнится с тем чувством, которое женщина испытывает к своему возлюбленному. Время — их враг, они узнали друг друга слишком поздно. Что же ей делать? — Дать времени время. Возможно, она ослеплена новой любовью и забыла о старой? — подумав, рассудила прекрасная Нинон. — Но если сомнений нет? — настаивала мадам де Лафайет. — Должна ли она признаться в своих чувствах мужу, доверившись ему в знак признательности и веры в его благородство? — А если это убьет его? Ведь в Вашей загадке, муж любит жену. — Что ж, такова жизнь — смерть мужа, избавит и от уважаемого мужа, и от измены ему, — резонно заметил Пегилен де Лозен. Но мадам де Лафайет возразила: — Я думаю, что жизнь не дарит нам таких щедрых подарков, месье. Приходится выбирать, согласуясь со своими представлениями о чести и достоинстве. — Помню, во времена так любимого Вами Генриха Второго, юную принцессу Клевскую не спасла смерть ее достопочтимого мужа. Она продолжала хранить ему верность до собственной смерти, не позволяя себе любить того, к кому влекло ее сердце. Бедный, влюбленный в нее герцог Немур! — в голосе Нинон де Ланкло зазвучала грусть. — Но как это благородно. Быть верной памяти мужа… — возразила мадам де Лафайет. — Ваша принцесса Клевская — жестокая, беспощадная женщина. Вот Вам мое заключение. О, это гордыня, поверьте, а не добродетель! — Пегилен был возмущен до глубины души. — Вы не справедливы, мой дорогой, — возразила Нинон. — Всё зависит от того, любила ли принцесса герцога Немура или это была безответная любовь. Вам известно мое мнение на этот счет. Жалость — любовь убивает и гордыня здесь абсолютно не причем. Анжелика была взволнована разговором, но не решалась вмешаться, чтобы не выдать своих чувств. «Да, что они об этом знают!» — с досадой подумала она, — «надо отвлечься, а то я наговорю чего-нибудь лишнего». Сама не зная для чего, она бросила взгляд на мужа. Маркиз как будто не замечал ее и был погружен в свои мысли. «Ах, да, до нее ли теперь. Зимняя военная кампания — вот что занимает его целиком. Или он все еще сердится? В любом случае неизвестно, когда он вновь обратит на нее внимание». Мадам Фалло де Сансе тоже не слишком увлекала тема беседы. Она относилась к порядочным женщинам, о которых Ларошфуко метко заметил: «Большинство порядочных женщин подобно скрытым сокровищам, которые только потому в безопасности, что их не ищут». Ортанс сочла своим долгом напомнить сестре, что сегодня перед ужином хотели играть в фанты, но мадам де Лафайет завела этот разговор и … Анжелика кивнула и позвала к себе Пегилена: — Вы поможете мне? — вполголоса спросила она. — Я жду только Вашего распоряжения, мадам! — уверил ее гасконец, поцеловав прекрасной хозяйке руку. Всеобщий любимец вышел на середину залы: — Дамы и господа, довольно философии, тем более такой печальной. Сыграем в фанты! Сейчас мы проведем жеребьевку. Загадывать фанты выпало мадемуазель де Бриенн. Девушка была так рада, что захлопала в ладоши. Филиппу чертовка назначила читать галантные стихи. Маркиз попытался отшутиться, покачав головой и заявив, что он — солдат, а солдаты не знают слов любви, но компания настаивала и маршал сдался. Разве что Расина? И снисходительно процитировал: Всевластная любовь повелевает нами И разжигает в нас, и гасит страсти пламя. Кого хотим любить, тот нам — увы! — не мил; А тот, кого клянем, нам сердце полонил. Маркизу де Лавальеру выпало целовать ножку дамы в голубом платье — под одобрительный гул гостей, он припал губами к лодыжке мадам дю Плесси-Бельер. Анжелика в ответ одарила его ослепительной улыбкой. Мадам де Севинье экспромтом рифмовала «подвязку» и «трагическую развязку». Вот что у нее получилось: В прекрасной старой Англии в разгар дворцовой пляски У герцогини Солсбери спустилась вниз подвязка. Не миновать истории трагической развязки, Когда б ни королевские — находчивость и ласка*. Принц Конде целовал соседа слева. Им оказался Пегилен. Мадам дю Плесси должна была описать, закрыв глаза, во что одеты все мужчины в гостиной. Зардевшейся Ортанс пришлось восхвалять красоту человека, стоящего напротив, коим оказался хозяин замка, что несказанно облегчило ей задачу. А графу де Бриенну выпало рассказать басню. Для своего выступления он выбрал известную вещь — «Любовь и Безумие» Лафонтена. В ней бедняжка Амур, играя с Безумием, по недоразумению ослеп. Венера подняла страшный крик, так что боги на Олимпе чуть не оглохли и не знали, куда им деваться. Приговор был жесток — быть отныне Безумию поводырем при Амуре. Молодой человек был в ударе — гости искупали его в аплодисментах. Басня пришлась им по вкусу. Он с надеждой взглянул на прекрасную маркизу. Анжелика благосклонно улыбнулась и, когда он подошел к ней, шепнула: «Вы удивили меня, граф». «К Вашим услугам, мадам», — де Бриенн слегка покраснел, целуя ей руку, и остался сидеть у ее ног. Смех в гостиной не смолкал. Пегилену де Лозену было назначено спеть песенку, естественно, о любви. Маркиз на секунду задумался, но увидев в дверях кого-то, объявил: — Я спою вам одну народную песенку. И вот кто мне подыграет. Не бойся, дружок, мотив несложный. Дайте нам пару минут, господа. И он вытащил из-за двери Кантора, которого вместе с Флоримоном привела Барба, пожелать матери спокойной ночи. Служанка стояла в замешательстве, не зная, можно ли им войти. Пока Кантор разучивал песенку Лозена, Флоримон освоился в гостиной. Он был прирожденным дамским угодником и за пару минут успел подать тетке скамеечку для ног, а мадемуазель де Ланкло упавшую шаль. Куртизанка поманила мальчика к себе, и он присел на пуфик подле нее. — Ну, вот, — объявил гасконец, — мы готовы. Моя песенка на окситанском**. Я вам переведу после. Анжелика вспыхнула. Забытый язык трубадуров! Ах, Лозен, зачем? Я видел волка, лису и ласку Я видел, как волк, лиса танцевали (дважды) Я видел, как они хлопали в ладоши Я видел, как они топали ножками Я видел волка, лису и ласку Я видел, как волк, лиса танцевали (дважды) Я видел, как они обнимались Я видел, как они ласкались Я видел волка, лису и ласку Я видел, как волк, лиса танцевали (дважды) Я увидел их вместе с ребенком Слава Богу, он был не моим … Не в силах бороться с нахлынувшими чувствами, Анжелика выскользнула из гостиной на воздух. Впечатления вечера теснились в голове, наплывая друг на друга: рассуждения мадам де Лафайет о любви, «новая любовь убивает старую», «должна ли жена быть верной мужу после его смерти?», песенка Лозена на окситанском: «Я видел, как волк, лиса танцевали. Я видел, как они обнимались», басня о любви и безумии. «А тот, кого клянем, нам сердце полонил», — вспомнила она. Голова кружилась. Всё так запуталось, — в отчаяние подумала Анжелика. Из гостиной доносились взрывы смеха. Месье де Вивонн с завязанными глазами ловил ту, что должен был носить на руках. На веранду выглянул Филипп: — Мадам, гости ждут Вас. Сама не зная для чего, она спросила вполголоса мужа: — Я считаю, что графиня де Лафайет не права. Любовь не поддается логике и не дает нам права на выбор. Какой бы долг не связывал человека, чувства выше его. Он вправе идти за своим сердцем. Вы не согласны? Казалось, Филипп не знал, что ответить, наконец, он вымолвил: — Я поддерживаю мадам де Лафайет в ее представлениях о чести и достоинстве. — Это потому, что вы не верите в любовь, Филипп, — печально возразила Анжелика. — Вы правы, не верю, — парировал маркиз, — разве я похож на безумца? *** Маркиза дю Плесси в одиночестве бродила по парку, взволнованная рассуждениями о любви, наполнившими этот вечер. Гости давно разошлись, но ей не спалось. Грустила ли она по ушедшему? Была ли разочарована несбывшимся? — Анжелика не могла ответить даже самой себе. Позади нее раздался неясный шум, молодая женщина обернулась и увидела Филиппа. Всё-таки он разыскал ее. — Приветствую Фею-лягушку, царицу пуатевинских болот! — маркиз насмешливо склонился перед ней. — Всё вздыхаете о любви? Скоро ночь, смотрите, увязните с горя где-нибудь в трясине. — Подите прочь, Филипп. Ничуть не смешно, — буркнула в ответ Анжелика, пытаясь сдержать непрошенную улыбку. — Если Вы совершенно бесчувственны, то знайте, что меня тронула печальная история принцессы Клевской. А Вы всё считаете меня коварной интриганкой. — Что же Вас так огорчило, моя милая? А, понимаю, свадебные колокола не прозвучали? Досадно. И как это по-женски! — Тому, кто не верит в любовь, разумеется, не понять, — холодно парировала Анжелика. — А мне помнится, что Вы сами поводом для брака считали совсем иные вещи. «Я хочу вернуть себе имя!», «Я хочу поехать в Версаль!», — усмехнулся он. Анжелика с вызовом повернулась к мужу: — Какой Вы злопамятный, Филипп! Вы будете вспоминать мне это до конца жизни? Да, признайся я тогда, в карете, что без ума люблю Вас, что бы это изменило? Вы бы растоптали все мои доводы своим точеным каблуком! Мгновение он медлил с ответом, но все же проговорил: — Жизнь научила меня не верить признаниям женщин. Особенно, когда они настойчиво чего-то от Вас хотят. Точеным каблуком. Анжелика уже хотела прекратить этот разговор и уйти, но сдержалась. Ей не давала покоя одна мысль. — Вы сказали, что поддерживаете мадам де Лафайет в ее представлениях о чести и достоинстве. По-вашему, маленькая Клев должна была хранить верность мужу, даже после его смерти? Но какой смысл в этой жертве? Мне кажется, принцесса ошибалась, не пуская в свою жизнь герцога Немура. Их любовь и так была слишком короткой и умерла, едва начавшись. — Не бывает вечных историй. Все истории заканчиваются, моя дорогая. Рано или поздно, — назидательно заметил Филипп. — Но их история была не просто короткой, а обреченной, — ответила она грустно. — Что ж, такова их судьба. Но это не делает ее хуже других. — Вы заговорили как Ваш духовник, Филипп — мы все умрем, дети мои, смиритесь, — попыталась улыбнуться Анжелика. — Но мы действительно умрем, — серьезно возразил маркиз. — В таком случае, зачем всё это? — Молодая женщина развела руками, — все наши стремления, желания, борьба? Будем сидеть, и ждать конца! — В жизни я встречал много долгих и никчемных судеб с жалким концом. История заканчивается, но в наших силах сделать ее достойной. Пожалуй, только на это мы и способны. Остальное — в руках богов, — тонко улыбнулся он. — Я и не знала, что Вы такой фаталист, Филипп! — шутливо возмутилась Анжелика. — Фаталист? Возможно. Я всегда жил по принципу — Делай, что должен, и свершится, чему суждено. И ни разу не пожалел. Бороться с судьбой довольно глупая затея, на мой взгляд. — Нет, Вы не правы. Если бы я не боролась с Судьбой, мы, возможно, никогда бы и не встретились, — горячо запротестовала Анжелика. — А почему Вы думаете, что Вы с ней боролись? Примечания: * Спасибо Ольге за рифму! **Песенка, которую пел Кантор: https://www.songsforteaching.com/french/lelouplerenardetlabelette.php https://vk.com/wall-35610177?offset=20 послушать здесь, найти по ключевой фразе: J'ai vu le loup, le renard et la belette
Psihey: Глава 16. Под полной луной Опустились сумерки, но полная луна заливала всё таинственным светом. Филипп подал супруге руку, чуть поколебавшись, Анжелика приняла ее. Стоял удивительно теплый вечер, всё вокруг словно замерло, и в тишине слышался лишь шорох гравия под их каблуками. Казалось, сама природа располагала к сердечным признаниям. — Что ж, Вы сами заговорили о судьбе, — обратилась она к мужу. — Вы думаете, что всё, что с Вами происходило в жизни, было предопределено свыше? — Да, я так думаю. — А я смотрю на Вас, Филипп, и иногда задаюсь вопросом, как Вы, сын фрондеров, стали столь преданны королю? Казалось бы, Вам с юности родители уготовили судьбу бунтовщика. Он ответил после минутной паузы. — Вы заблуждаетесь, мадам, мои родители не всегда были фрондерами, и Вы забываете, что дворяне бунтовали не против Его Величества. Фронда принцев сражалась против Мазарини. А призвание любого дворянина быть преданным своему королю. — Может быть. Но ведь Вы служили пажом Мазарини? Если я правильно помню. Что же Вы не были преданы ему? — Итальяшке?! Нет! — выплюнул он. И, помолчав, добавил. — Вы не представляете, что это был за человек… К счастью, — продолжил он, невозмутимо, — мое служение продлилось недолго. Мать примкнула к принцу, и отец через некоторое время присоединился к ней, забрав меня. Супруги помолчали. — Вы беретесь судить о вещах, свидетелем которых не были и лишь слышали из чьих-то россказней, — вновь заговорил Филипп. — Что Вы вообще можете знать? Вы же не вылезали из этих болот в те времена. Как ему все время удается ее уязвить?! Небожитель голубых кровей снизошел до деревенской девочки. — Неправда, — запротестовала она. — Когда принц похлопотал о льготах для отца, родители смогли отправить нас с сестрами в монастырь в Пуату. И там я даже знавала одного королевского пажа, который служил при Дворе, — с некоторой гордостью добавила она. — Неужели? И что пажи короля делали в женском монастыре? — Я познакомилась с ним не в монастыре. Мы… гуляли с ним по Пуатье. На лице Филиппа заиграла насмешливая улыбка и с деланным удивлением он поинтересовался: — И как это монашки соглашались Вас отпускать? Проклятье! Как и вначале их знакомства, своими бесконечными вопросами и удивленным видом, Филипп доводил ее до белого каления. — Разумеется, меня не отпускали! Я сбегала. — Я догадался, — чуть заметно улыбнулся он. — Зачем тогда Вы насмехаетесь надо мной, задавая эти нелепые вопросы? — Я люблю, когда Вы злитесь. И, поскольку она не отвечала, спросил: — И что же паж? Как, кстати, его звали? Может я и знал его… Что случилось — язык проглотили? Анжелика бросила на мужа уничтожающий взгляд, но видя, что маркиз улыбается, смягчилась: — де Рогье. Антуан? Анри? Я не помню… Он подарил мне королевский платок и даже обещал тайком показать Его самого. Как было славно! Вы не представляете себе, что такое оказаться на годы погребенной в монастыре! В тот день меня словно вынули из колодца на свет Божий. — И что же, видели Вы Его Величество? — Нет, в то день нет. Много позже… И неожиданно для себя она спросила: — Почему Вы не приехали на королевскую свадьбу, Филипп? — В Сен-Жан-де-Люз? Я еще воевал. В Италии. Вернулся только на торжества в Париже. А откуда Вы знаете, что я отсутствовал? Разве Вы там были?! — Да, была… — она снова увидела себя в отражении зеркал в великолепном «золотом платье», принесшем ей так много горя. Узнал бы Филипп свою баронессу Унылого платья в той роскошной женщине? Она нахмурилась и надолго замолчала, охваченная тяжелыми воспоминаниями. Маркиз дю Плесси наблюдал за ней, несколько раз он порывался заговорить, но так и не посмел. Супруги остановились под окнами ее спальни. Огни в северном крыле замка почти полностью погасли, только в опочивальне хозяйки горел ночник. Филипп вполголоса заметил, чтобы отвлечь жену: — А ведь Вы остановились в комнате, которую в Плесси всегда занимал принц. Вы и в первый раз выбрали ее. Какое странное совпадение, не находите? Анжелика бросила на него растерянный взгляд, — к чему он ведет? — Но промолчала. — И что еще любопытно. Ларец украли именно отсюда, из запертого секретера из комнаты, запертой на ключ. И ни один замок не был сломан! Интересная загадка, не правда ли, мадам? Мы так и не решили ее. — Вы, правда, хотите знать? — Что ж, почему бы и нет, сейчас она уже ничем не рисковала. И она быстро заговорила. — В эту комнату легко подняться, цепляясь за выступы и орнамент. Видите, приступок? Затем здесь, еще выше, правее и Вы на самом верху. Поверьте, это под силу даже ребенку. В детстве, я часто взбиралась на карниз, чтобы полюбоваться красивыми вещами сквозь стекло комнаты. И в тот вечер укрылась от Ваших насмешек именно здесь. Случайно, я стала свидетельницей разговора принца с флорентийским монахом, увидела ларец, и пожалела малютку короля. Потому-то я его и украла, — чистосердечно призналась она. — Но куда Вы дели ларец? Я помню во время ужина Вы сидели рядом со мной. — Я и не забирала его с собой. Я его спрятала, — загадочно улыбнулась Анжелика. — Здесь. — Не может быть! Паж так и не сознался, но мы обыскали эту комнату, перевернули всё верх дном… — И все-таки я спрятала ларец здесь, — упрямо повторила она. Филипп снова поднял голову к окну спальни, и неожиданно ловко вскарабкался вверх по указанным ею выступам. Подтянувшись к карнизу, он заглянул в комнату, огляделся по сторонам, и буквально в нескольких шагах от себя увидел декоративную башенку. Анжелика поняла, что его осенило. Спустившись вниз тем же путем, он спрыгнул и отряхнул руки. — Невероятно! Какими мы были дураками! Ведь он был у нас под носом! … Но, подождите, потом, когда Вы вернулись забрать его? Как Вам это удалось? Молину было строго-настрого приказано никого не подпускать к замку. — Вы не поняли, Филипп. Я и не забирала его. Он взглянул на жену, недоумевая, и вдруг резко прижал пальцы к губам. — Этот чертов ларец так и лежал здесь все эти годы?! Анжелика не в силах сказать что–либо, просто несколько раз кивнула, продолжая смотреть мужу в лицо. Ей было жалко его, смешно и одновременно страшно. Что он сейчас с ней сделает? — Черт Вас возьми! Да Вы обвели меня вокруг пальца! Продать мне ларец, который и так был моим! Каково! — он в сердцах ударил рукой по стене. Маркиз был ошеломлен. Он стоял какое-то время, не двигаясь, затем поднял голову и посмотрел на нее. — А Вы смелый противник, мадам. Так уверенно блефовать… — и он медленно покачал головой. — Вы сердитесь? — Сержусь?! Да я должен был убить Вас! — и он снова ударил по стене. Впрочем, содеянного не изменишь, — пробормотал он, прислонившись к стене. — У Вас на руках были козыри, Вы ими сыграли. Возможно, ее признание позволит им … — Филипп, Вы думаете, что только Ваша семья пострадала от проклятого ларца? Но знали бы Вы, что он сделал с моей жизнью! Шпионы интенданта искали его, один из них, слуга, приставленный к принцу, проник в мой новый дом, когда я вышла замуж, и, видимо, я как-то обмолвилась, а он подслушал… Из-за этой интриги я всё потеряла, абсолютно всё, Филипп! Даже свое имя… — она замолчала, но решившись одним взмахом положить конец всем недомолвкам в этой истории, глухо спросила: — Вы знали, кем я была до того как мы встретились в Париже? — Молин сказал мне. — И Вы всё же женились на мне… — Он сказал уже после того, как Вы побывали в Версале. Я понял, что король узнал Вас. Узнал, но принял вновь, — и, помолчав, маркиз уточнил. — Мне нет смысла спрашивать, почему Вы не предупредили меня о Вашем прошлом? — Вы бы не подпустили меня ко Двору и на пушечный выстрел. — Действительно, не подпустил бы. Супруги погрузились в молчание, снова медленно двинувшись вдоль озера и думая каждый о своем. Неужели через несколько мгновений, они просто распрощаются, так многое сказав друг другу сегодня? Неужели эта ночная прогулка так просто оборвется? Маркиз остановился и резко повернулся к ней: — Предоставим мертвым хоронить своих мертвецов. Это лучшее, что мы можем сделать, мадам. Пусть отправляются в небытие. Анжелика посмотрела на мужа и кивнула. — Давайте больше никогда не говорить об этом. Он был прав, пора отпустить прошлое. Отправить его на дно памяти. И никогда не тревожить. Они подошли к маленькой мраморной пристани. Стояла теплая, летняя ночь. Она укутывала их мягким, бархатным покрывалом. Неожиданно Филипп спросил: — Хотите покататься? Анжелика почти робко улыбнулась ему, и оперлась на протянутую руку. Маркиз неспешно греб, направляя лодку к середине пруда. Лунный свет отражался в его зеркальной глади, над водой разливалась звенящая тишина, лишь изредка нарушаемая кваканьем лягушек. Анжелике казалось, что в этой тишине Филипп должен слышать, как бьется ее сердце. Белоснежный Плесси сквозь легкую дымку казался им заколдованным замком Спящей красавицы, ожидающей поцелуя, что разбудит ее. Как таинственна и прекрасна ночь. Как похожа она на ту ночь в начале прошлого лета. Всего год назад, — думала Анжелика, — я готова была на этом месте распрощаться с жизнью, но как многое изменилось. Разве боялась она сейчас своего старшего кузена? Как давно они знают друг друга. Подумать только, ведь он мог поцеловать ее здесь, в этом сказочном месте, в пору их ранней юности лет пятнадцать назад. Не будь она такой гордой, не будь он столь заносчив. Жизнь разлучила их. И вот уже год как они женаты, но она так и не узнала вкус его поцелуев. Не странно ли это? Их взгляды встретились. Анжелика не могла ошибиться — на губах Филиппа играла улыбка. Кто знает, быть может, ее давней мечте о поцелуе под полной луной пришло время свершиться? Но неужели он не понимает, чего она хочет? Кто-то из нас должен, наконец, сделать первый шаг! Маркиз отпустил весла и, перегнувшись через борт, потянулся к распустившейся кувшинке. Филипп отвернулся всего на мгновение, отвлекшись на весло, запутавшееся в кувшинках. Анжелика бросилась как в омут с головой, — сейчас или никогда! — решила она и, поднявшись, шагнула к мужу. От резкого движения лодка качнулась, и, не удержавшись на ногах, Маркиза Ангелов стремглав полетела в черную зияющую тьму. Филипп обернулся на всплеск — но его Фея-лягушка исчезла, оставив на воде лишь круги. В ужасе он вскочил, пытаясь понять, куда она упала: — Анжелика! Анжелика! Медлить было нельзя, и маркиз кинулся в пруд наугад. Молодая женщина так испугалась, что даже не закричала, уйдя под воду. Тонкое платье мгновенно намокло, оплело и сковало ноги. За руки, шею цеплялись водоросли, ее тянуло на дно, в мутную, ледяную пучину. Она почти ничего не различала перед собой. Ей казалось, что кто-то зовет ее. — Я умираю, — в ужасе думала маркиза, — как страшно! Я не хочу! Она попыталась освободиться от пут и всплыть, ей почти удалось это, но в этот момент голова ударилась обо что-то твердое. — Это конец, — подумала Маркиза Ангелов, теряя сознание. Мир возвратился к ней внезапно со звоном пощечины, щеку обожгло, еще, и еще раз. Анжелика раскрыла глаза. Лицо Филиппа исказилось: — Дура! Куда тебя понесло?! Чуть не утопла! — он яростно тряхнул ее за плечи. Вид у него был плачевный: одежда промокла насквозь, парик исчез, короткие мокрые пряди прилипли ко лбу. Всё еще тяжело дыша, маркиз отстранился и встал. — Я … я не хотела. — Анжелика полулежала на пристани, откуда совсем недавно отплывала их лодка любви. Горло ее горело. Перед глазами вспыхивали искры. Тело было словно спеленато мокрым платьем. Ее била дрожь. Но она была жива! Молодая женщина откашлялась и, попыталась подняться. Плечи накрыло мягкое покрывало — только сейчас она увидела камердинера мужа, осторожно укутывавшего ее, и смотревшего по-щенячьи преданным взглядом. Обретя дар речи, Ла-Виолетт привычно затараторил: — Слава Господу нашему, все живы остались! Как увидел из окна, что лодка перевернулась, душа в пятки! Ноги нейдут! Еле смог добежать, встретить. Батюшка Ваш, покойный, недаром плавать-то Вас выучили — как это Вы мадам до берега одни дотянули?! Маркиз какое-то время слушал его, словно не понимая слов, но вдруг резко оборвал: — Умолкни! Пригонишь лодку назад, и ко мне быстро. Понял? — Сию секунду, господин маркиз. Помочь Вам с мадам маркизой? — Нет. — С силой подняв Анжелику на ноги, Филипп грубо спросил, — Идти можете? Она кивнула, но ноги ее не слушались. Маркиз выругался, подхватил жену как куклу и понес в замок. Анжелика пришла в себя уже спальне, она лежала на спине, на кровати, и Филипп срывал с нее мокрое платье. С волос на шею и плечи струйками сбегала вода. Молодая женщина дрожала о холода, чувствуя себя слабой и беспомощной от пережитого. Где он? Почему он оставил ее одну? Ей хотелось позвать мужа, но сил не было. Внезапно она снова оказалась в его руках. Он впивался настойчивыми губами в ее шею, плечи и грудь, с силой сжимая ее в объятиях, а у нее даже не было сил сопротивляться. Да и к чему? Всё потеряло смысл. Как и во время их памятной схватки на сене, маршал ринулся в атаку, позабыв об осторожности. Солдат, не знающий слов любви, не желающий постигать страну нежности и ласки. Вот кем он был. Что же делать, если этот мужчина хотел быть жестоким? Но в тоже время в его сильных, горячих руках Анжелика чувствовала себя до странности живой. Не зная как остановить этот натиск, она непроизвольно уперлась ладонью в его плечо. — Филипп! Пожалуйста! — Он, казалось, понял ее, и, сумев укоротить себя, стал двигаться медленнее и мягче. В последний миг она инстинктивно притянула его к себе, и в следующую секунду оказалась свободной. Филипп отстранился. — Я сделал Вам больно? — В темноте его голос звучал словно издалека. — Нет. Почему? … Почему Вы спрашиваете? Разве Вы этого хотели? Не отвечая, он спрыгнул с кровати и подобрал простыню. Анжелика почти овладела собой. Ей не хотелось его отпускать. — А знаете, Филипп, что я видела в этой комнате в ту ночь, когда украла ларец? — проворковала она, и поскольку он не ответил, продолжила. — Принц Конде обладал на этой самой кровати герцогиней де Бофор. Они были прекрасны как боги на Олимпе. Он пропустил мимо ушей волнующие воспоминания жены, и вместо этого посоветовал: — В следующий раз, мадам, когда вздумаете нырять ночью в пруд, убедитесь, что я это вижу. — А ведь было время, Филипп, когда Вы сами хотели отправить меня на его дно. — Вздор! Я не собирался Вас топить. Хотел лишь сбить спесь с дерзкой, наглой, завравшейся гордячки. — И Вы все еще находите меня дерзкой гордячкой? — Я нахожу Вас насквозь промокшей дурочкой. И если Вы не приведете себя в порядок, то заболеете. И он вышел прочь. Молодая женщина еще какое-то время неподвижно лежала на кровати, прежде чем позвать служанок. До чего доводят нас наши детские мечты! Чуть позже, кутаясь в сухие покрывала, и допивая теплое, пряное вино, Анжелика думала о том, что ей остается только принять Филиппа таким, каков он есть — смелым и жестким, злым и насмешливым, то сдержанно-холодным, то неистовым, с его непостижимым, одиноким и печальным сердцем — таким, каким она полюбила его еще в Монтелу.
Psihey: Глава 17. Неугомонный Ловелас Раздался тихий стук в дверь. Недоумевая, кто бы это мог быть в столь поздний час, Анжелика поднялась с постели и осторожно выглянула в коридор. Пегилен де Лозен собственной персоной, чуть не сбив ее с ног, ворвался в комнату и захлопнул за собой дверь. — Слава всем богам! Наконец-то! Я думал, что так и останусь умирать от холода и страха у Вашего порога! Быстрее, моя прелестница, запритесь! — и, оказавшись в безопасности, он оттер со лба несуществующий пот и улыбнулся: — Уфф! В этом замке решительно и стены слышат, ни от кого не спрячешься! Еле пробрался к Вам, душечка моя! — Пегилен, что случилось?! — Ангел мой, случилось страшное! Я не мог заснуть и грезил Вами. И вот я здесь, у Ваших ног, почтительно прошу поцеловать хотя бы кончик Вашей туфельки. — И он упал на колени, умоляющее воздев к ней руки, словно кающийся грешник. — Прекратите паясничать! — запротестовала она. — Снова вздумали втянуть меня в свои игры? Немедленно убирайтесь вон, — строго сказала Анжелика. — Жестокая! Так-то Вы встречаете путника, претерпевшего столько мук, преодолевшего столько опасностей ради встречи с Вами?! — Он сделал скорбную мину, но глаза его искрились весельем. — Не пытайтесь меня заговорить, Пегилен. Вы — чертовски милы, но я не расположена долго терпеть это. На что Вы вообще рассчитываете? — На приют в Вашей уютной спаленке, моя красавица. Разве Вы откажете бедному, всеми гонимому, Вашему старому другу Лозену? Продолжая стоять на коленях у ее ног, маркиз завладел вдобавок ее рукой, покрывая каждый пальчик легким поцелуем и не спуская с нее умоляющих глаз. — Разве Вы не тосковали по мне, моя прелестница? — И он запечатлел долгий поцелуй на ее ладони. Анжелика вздрогнула, вспомнив против воли их любовные игры в приюте Венеры, в тот памятный вечер в Фонтенбло. Ее охватил трепет. Сложно устоять перед таким искусным Дон Жуаном как Пегилен. Как она истосковалась по милым глупостям и бездумным клятвам веселых и беспечных любовников, по нежным прикосновениям и играм. Женщине нужна ласка, чтобы чувствовать себя счастливой, — подумала она. Благоразумие изо всех сил боролось в ней с желанием предаться утонченной любовной ласке. А если никто не узнает? Всего один разочек. И насколько он будет настойчив? Анжелика предприняла последнюю попытку сопротивления. — Послушайте, мой дорогой, я не хочу с Вами ссориться, но кончится тем, что Вы снова выставите меня на посмешище перед всеми гостями, как в прошлый раз! Наверное, мне никогда не забыть позора, который я испытала по Вашей вине в Фонтенбло. Немедленно поднимайтесь и уходите! — Ну, какое посмешище?! Какой позор?! О чем Вы говорите, несравненная моя! — он обхватил ее колени. — Да при Дворе Вам все завидовали, уверяю! Любая из наших дам мечтала оказаться на Вашем месте! А какие великолепные мужчины подрались из-за Ваших зеленых глаз! Сам король вмешался! И потом, я даже не успел истосковаться в своих тюремных апартаментах. Меня отпустили недели через две. Сознайтесь, красавица, это Вам я обязан своим скорым освобождением? — Вовсе нет! Я просила Его Величество за мужа. — Да? Неужели? Вы пронзили мне сердце! Но как странно, ему-то досталось от всех щедрот… Анжелика начала терять терпение. Не так-то просто выпроводить придворного Ловеласа за дверь, когда он столь настойчив! Но если Филипп узнает… Особенно сейчас. Как это некстати. — Пегилен, если Вы не уйдете, я… я… Я разобью кувшин с вином о Вашу голову! — пригрозила она. — Бог мой! Какие кровожадные мысли посещают Вашу прекрасную головку! От кого Вы только набрались их? Это вполне в стиле нашего Главного Ловчего. Ну чего Вы боитесь? В крайнем случае, я снова вызову дю Плесси на дуэль. — Я запрещаю Вам даже думать об этом! — Ну-ну. Вам жаль этого жестокосердного? А между тем, — задумчиво протянул он, — Вам должно быть скучно и одиноко в такой большой постели. — Я не одинока, Пегилен, и мне не скучно. Уходите. — При одном условии, мадам, — невозмутимо заявил неисправимый гасконец. — Вы еще ставите мне условия? — усмехнулась маркиза. — На правах старой дружбы. Вы подарите мне завтра перчатку на удачу. — И Вы уйдете? — Клянусь. Хоть и с огромным сожалением, — любезно добавил он. — Хорошо. Обещаю. Я подарю Вам перчатку, — смилостивилась она. Пегилен де Лозен ловко поднялся, и, поцеловав подол ее пеньюара, поклонился и направился к двери. Анжелика почувствовала укол сожаления — и он уходит?! Но, взявшись за защелку, ее поклонник внезапно остановился. — Вы слышите? — шепотом спросил он. — Голоса в коридоре. Она бесшумно подошла ближе и должна была признать, Лозен не обманывал. Слышался мужской и женский голос. Сердце молодой женщины забилось. Если Пегилена увидят, выходящим из ее спальни посреди ночи, что сделает Филипп? Одно точно — бесполезно будет даже пытаться что-либо объяснять ему. Нет, этого нельзя допустить! Что же делать? Ждать? — Ну что ж! Придется мне подождать, пока все заснут, — между тем, с деланным разочарованием промурлыкал Пегилен, возвращаясь в комнату, и потянув ее за собой. — Давайте посидим на этой тахте рядышком как в старые времена и немного побеседуем. Анжелика позволила усадить себя, приготовляясь дать отпор слишком назойливым ухаживаниям, если они последуют. Но вместо любовных воздыханий, он неожиданно завел совсем иной разговор: — Кстати, душечка моя, раз уж речь зашла о Вашем оригинальном муже, у меня есть к Вам одна крошечная просьба. Вы же исполните ее ради меня — Вашего старого и верного друга и поклонника? И, приблизив к ней свое лицо, маркиз требовательно прошептал, — но прежде скажите — Вы видели его турецкие халаты? — Что?! — воскликнула Анжелика, окончательно сбитая с толку. Чего-чего, а этого она никак не ожидала. Пегилен воздел руки к небу, призывая его в свидетели. — Это немыслимо, моя невинная красавица! Весь Двор только о них и говорит. — Пегилен, о чем Вы? Что за чушь Вы несете? Уж не перегрелись ли Вы днем на солнце? — рассмеялась Анжелика, шутливо прижав ладонь к его лбу. — Вовсе нет! Это никакая не чушь! Я запрещаю Вам смеяться! У меня такое чувство, что Вы не бываете при Дворе! Я говорю о турецких халатах! Понимаете? Два шелковых сокровища, — втолковывал он ей, словно глупому ребенку, — привезенных нашим маршалом из военной кампании против турок. Голубой и палевый. С тех пор, как о них стало известно, я не нахожу себе места. Вы знаете, что Его Величество недавно получил в подарок от персидского шаха похожий, золотого цвета с алой подкладкой — Вы знаете, как сир любит это сочетание, но сомнение не покидало его, и Бонтану было велено разузнать, так ли хорош подарок, как его расписали. Дошло до того, что во время утреннего одевания сир осведомился у Вашего мужа, что он думает об обновке и о его покрое. Неужели Вы ничего об этом не слышали?! — изумился он, и поскольку молодая женщина отрицательно покачала головой, еле сдерживая смех, он серьезно спросил. — Вам хотя бы известно, что Плесси — первый модник Двора? Мне никак не привыкнуть к этой бестолковой суете мелких амбиций, царящей в Версале, — подумала Анжелика. — И что же Филипп думает о покрое халата Его Величества? — не в силах сдержать улыбки, уточнила она. — Что он как никакой другой подходит Его Величеству, разумеется — нетерпеливо махнул рукой Пегилен. — Но к делу! Вы должны помочь мне! — Чем же я могу Вам помочь? — изумилась Анжелика. — Так Вы согласны! — Обрадованный маркиз, схватил ее за руку и запечатлел на ней несколько горячих поцелуев. — Всё очень просто. Я уже придумал. Слушайте внимательно. Завтра все будут на турнире. Участники, разумеется, покинут свои комнаты раньше, и отправятся размяться. В этот момент Вы под каким-нибудь невинным предлогом зайдете в спальню к мужу и вынесите на мгновение одно из сокровищ. Если повезет, возьмите палевый. Мой камердинер, я покажу Вам его, будет наготове. Его отец портной, так что, нам достаточно будет пары мгновений, чтобы стало ясно, как сшить такой же. Вы всё запомнили, красавица моя? Анжелика, не перебивая этот поток красноречия, гадала, стоил ли расхохотаться ему в лицо или отвесить пощечину. — Дорогой мой, — наконец насмешливо уточнила маркиза, — так Вам нужна я или халат Филиппа? — Ну, разумеется Вы, моя повелительница! Как Вы можете сомневаться?! Но, если Вы раздобудете мне это сокровище, я буду пребывать коленопреклоненным перед Вами всю оставшуюся жизнь! Но, стоять на коленях так неудобно! Вы позволите мне прилечь? Я так устал… Ох, уж эти придворные, — подумала Анжелика. — Если я не избавлюсь от него сейчас же, мало ли что может случиться. — Нет, мой дорогой, Вы сейчас же уйдете. Окно в Вашем распоряжении. — Жестокосердная! А если я сверну себе шею? — Не свернете, я Вам подскажу. И, подхватив его под руку, она потянула незадачливого любовника к подоконнику. — Вот здесь, слева, нащупаете ногой выступ в стене, такой небольшой камень. Потом, чуть ниже будет еще выступ поменьше. Главное, спуститесь пониже, не прыгайте слишком высоко, а то перебудите весь замок. — Как хорошо Вы знаете подходы к Вашему бастиону, мадам! Или это пути быстрого отступления? — восхищенно поразился он. — Могу я надеяться на прощальный поцелуй? — Нет! Спускайтесь. Пегилен, задержался, ухватившись за карниз. В окне маячила только его веселая мордочка. — А если я выиграю турнир? Один невинный поцелуй в любое местечко на Вашем теле? На мой скромный выбор. Ну, и Вы осуществите мою маленькую шелковую мечту, да? Чтобы прекратить этот разговор, Анжелика быстро ответила: — Посмотрим. Спускайтесь же! Умоляю, маркиз, торопитесь! Пегилен вздохнул, и начал осторожно спускаться, следуя указаниям хозяйки. Ночь была тиха, казалось, замок крепко спит. Анжелика перегнулась через подоконник, всматриваясь в темноту. Хоть бы его никто не увидел! Благополучно спустившись, Лозен послал ей воздушный поцелуй. — До завтра, моя прекрасная дама! Я буду биться в Вашу честь!
Olga: Psihey пишет: равда, как быть тогда с предсказанием Ля Вуазен? У меня впечатление, что Анжелика не особо о нем задумывалась.
Psihey: Глава 18. Брошенная перчатка (Поединок+Старая маркиза) Наступил день турнира. Дворянской забаве благоприятствовала сама природа — жара схлынула, дул освежающий ветерок. Ограждения ристалища были завешаны полотнищами с гербами участников, по бокам стояли герольды, распорядителем турнира стал сам принц. Возбужденные дамы, забыв о жаре и скуке, оживленно переговаривались и смеялись. Турнир начался приветственным выездом всех участников в полном облачении, при поднятых забралах. Мужчины проехали мимо трибун, получив на удачу дары от своих дам. Хозяйка турнира, мадам дю Плесси-Бельер, сидела в центре помоста, рядом с Нинон де Ланкло и принцем Конде. Последний, хоть и ворчал, считая затею с турниром молодостью и глупостью, сверился с книгами о рыцарских турнирах из библиотеки Плесси, и строго следил за соблюдением всей церемонии. Анжелика, разглядывала участников турнира и едва узнавала в этих суровых, закованных в доспехи рыцарях, ее знакомых придворных щеголей, обычно разодетых по последней парижской моде, которую так остроумно высмеивал в своих пьесах Мольер. Она увидела, как мадам де Субиз оторвала невесомый рукав своего летнего платья и бросила Пегилену де Лозену. Дамский угодник, повязал подношение вокруг плеча и послал дарительнице воздушный поцелуй. Означало ли это, что Рапунцель сдалась? Анжелика улыбнулась: «Неисправимый Лозен! А ведь утром он выпросил у меня перчатку!» Ей даже пришлось пообещать ему в случае победы раздобыть шелковый предмет его вожделений. В следующий миг, как во сне маркиза увидела прямо перед собой рыцаря на белом коне. Это был Филипп. Его туника, надетая поверх доспехов, как и попона лошади, были цветов дома Плесси — палевого и голубого. Изящный шлем из тонкой стали, найденный Кантором, увенчан белым плюмажем. Поднятое забрало оставляло открытым бледное, строгое лицо, в обрамлении коротких белокурых волос. На штандарте — красный с золотом герб, на котором парила химера. У Анжелики перехватило дыхание — карающий архангел воплоти! Сидевшая рядом Нинон, зашевелилась, спуская легкую шаль со своих плеч. Маркиза замерла, улыбка сошла с ее лица. К реальности ее вернул шепот куртизанки: — Что с Вами, дорогая? Скорее же, подарите маркизу Ваш шарф! Анжелика вздрогнула и, подняв глаза, встретилась с застывшим, ледяным взглядом маркиза. Он ждал. Она поспешно бросила ему свой тонкий шарф, который он обвязал вокруг древка копья. Коротко поклонившись дамам, Филипп резким движением опустил забрало и пришпорил лошадь. Граф де Бриен проехал мимо, понурив голову. Прекрасная маркиза не заметила его, она была взволнована взглядом мужа. Несомненно, в нем горел гнев. Но что могло произойти? Пары участников сходились, скрещивая копья и стараясь выбросить противника из седла. Зрители бурно поддерживали своих любимцев и аплодировали победителям. Самыми удачливыми оказались маркиз дю Плесси и маркиз де Пегилен. У Филиппа был сильный удар и хорошая координация, Пегилен же брал юркостью и ловкостью. Турнир подходил к концу. Оба победителя заняли свои позиции, и начали съезжаться. *** Удар был такой силы, что Пегилен де Лозен чудом удержался в седле, в последний момент, отразив копье соперника щитом. Шуточный турнир грозил перерасти в настоящий бой. Анжелика почуяла неладное. «Тот и другой пускают в дело копья, Врагу удар наносят в щит узорный…», — пронеслось у нее в голове. Неужели Филипп считает, что она …? Сидевшая рядом Нинон, молча, сжала ее локоть. — Что он, черт возьми, делает? — возмущенно проворчал принц. Маленький гасконец гневно приподнялся в стременах, и круто развернул коня. На своем конце ристалища Филипп, перехватил копье и решительно поскакал вперед. Лозен отвлекся всего на секунду на возглас мадам де Субиз. В этот момент копье Филиппа, скользнув по щиту, ударило его в грудь, и вышибло из седла. Пегилен лежал на траве, не подавая признаков жизни. Со всех сторон к нему бежали слуги, дамы вскочили с мест, поднялась суматоха. С потерпевшего сняли шлем — по его виску текла кровь. Но волнение было напрасным — маркиз всего лишь ссадил кожу, упав с лошади, и был слегка оглушен. Жизни баловня судьбы ничего не угрожало. Кровь любимца дам привела публику в смятение. Принц Конде, не скрывая своего неудовольствия, объявил о прекращении турнира. Зрители расходились в молчании и лишь немногие тихим шепотом обсуждали, случаен ли этот прискорбный инцидент. — Клянусь Вам, месье, я видел его взгляд — это взгляд зверя, преследующего добычу! — Не говорите глупостей! Что вы могли видеть — забрала были опущены! Случайность и сущий пустяк… — Вы забыли недавний скандал?! Прошлой осенью, в Фонтенбло, прекрасная маркиза была весьма сговорчива… — Бросьте! Он не стал бы убивать милашку Лозена! — Конечно, нет. Но эта случайность ему на руку. Случайности, сударь, бывают весьма прискорбными. Вспомните отель Ла Турнель*… И лишь блестящий вечерний маскарад стер из памяти придворных волнения прошедшего дня. Анжелика потрудилась на славу. Повар блестяще осуществил все ее кулинарные задумки. Стол ломился от изысканных угощений, возвращающих гостей в старые, добрые времена рыцарей и прекрасных дам. Маленький оркестр принца, усиленный привезенными адмиралом музыкантами и певцами, исполнял старинные баллады. Обязанности хозяйки освободили маркизу от необходимости оставаться с мужем один на один, и она почти избегала его. В середине вечера Адмирал де Вивонн поднялся, привлекая к себе внимание гостей: — Дамы и господа, минуточку внимания! Вас ждет премьера! — он сделал многозначительную паузу. — Старинная немецкая баллада о любви, так подходящая рыцарскому духу наших увеселений. Ваш покорный слуга, — продолжал он, поклонившись, — приложил немалые усилия, чтобы облагородить грубый немецкий язык, переложив его на наш изысканный французский. Наш маленький менестрель Кантор сейчас споет ее вам. Как и любой Мортемар, Вивонн был очаровательно самонадеян. Кантор, выступил на середину и высоким, но крепким и мелодичным голосом запел: Девушка припозднилась домой, Липы трепещут в чаще И выбрала путь через лес прямой. Дитя под сердцем несчастной. Только зашла она в лес густой, Вышел огромный волк из кустов. «Милый волк, меня пощади — Серебром расшитый мой плащ возьми!» «Плащ твой волку не по плечу — Кровь молодую пустить хочу!» «Милый волк, меня пощади — Сапожки сафьянные мои возьми!» «Сапогов-то я не ношу — Кровь молодую твою пущу!» «Милый волк, меня пощади — Венец золотой за меня возьми!» «Твой венец волку ни к чему — Жизнь молодую твою возьму!» Дева забралась на высокий сук, Волк стал рычать и ходить вокруг. Корни у дуба волк перегрыз — Вскрикнув, дева упала вниз. Рыцарь коня оседлал стремглав И в темный лес полетел, как стрела. Когда ж он к чаще лесной прискакал — Лишь руку любимой он отыскал. «Ах, сохрани и спаси нас Бог! Липы трепещут в чаще «Невеста погибла, конь мой издох.» Дитя под сердцем несчастной**. Анжелика слушала сына затаив дыхание. Мгновение, и она мысленно перенеслась в леса Фонтенбло, морозную осень, в ту памятную волчью охоту. Как сейчас она видела желтые, жадные глаза зверя, поджидающего свою добычу. И себя, испуганную, загнанную на скалы и молящую о помощи. Как странно — в то время она тоже носила под сердцем дитя. — Какие прелестные песенки находит Ваш Кантор, — раздался над ее ухом тихий голос Филиппа. — Прекрасной Деве не повезло, не так ли? В отличие от Вас. Она обернулась, лицо маркиза было совершенно невозмутимым. И он еще смеет подходить к ней после своей выходки на турнире! И так нагло напоминать об истории ее спасения. Как будто она могла забыть. Чего он добивается? Благодарности? — Это просто старая баллада, Филипп, — сухо ответила Анжелика, — к тому же, как я помню, мое спасение было чистой случайностью. Вы же лишь выполняли свой долг Главного Ловчего, даже не заметив, что рядом с волком оказалась Ваша жена. — И, подняв на мужа невинный взгляд, добавила, — во всяком случае, Вы сами поведали мне об этом. Или я ошибаюсь? Филипп обжег ее взглядом, и не найдя, что ответить, отошел прочь. Начались танцы. Хозяйка замка открыла павану об руку с принцем Конде как самым почетным гостем. *** Алиса дю Плесси-Бельер любила эффектные появления. С челкой, когда в моде пробор; с глубоким декольте, когда дамы затянуты по шею; в стане фрондеров, когда сын служит пажом Мазарини, и наконец, в постели интенданта Фуке, когда муж ждет ее дома. Да, старая маркиза дю Плесси умела произвести эффект. Настоятельница монастыря Валь-де-Грасс прибыла в замок под вечер, в самый разгар маскарада. Ее темный силуэт возник на пороге главной залы настолько внезапно и так сильно контрастировал с цветным хороводом гостей, что на пару секунд воцарилось всеобщее молчание. Насладившись произведенным впечатлением, старая маркиза обвела придворных внимательным взглядом, и воскликнула: — Филипп! Сын мой, где же Вы? — Я здесь, матушка, — маркиз сдержано поцеловал руку матери и чуть тише добавил, — Мы ожидали Вас не раньше завтрашнего дня. Вижу, Вы не потеряли вкус к внезапным появлениям… — А я вижу, Вы как всегда рады мне, мой дорогой, — также тихо ответила старая маркиза, сохраняя на лице монашескую улыбку всепрощения. Мать и сын так давно ненавидели друг друга, что соблюдать приличия и держать благостное выражение лица, обмениваясь «любезностями», вошло у них в привычку. — Так… — нежно потянула старая маркиза, — и где же наша мадам Шо-ко-лад? Анжелика пробралась через толпу гостей из дальнего уголка, где она беседовала с Пегиленом де Лозеном. Хозяйка турнира хотела убедиться, что он оправился от прискорбного происшествия. Безумно стыдно, что всё так получилось! Анжелика негодовала. В какое положение поставил ее муж! Слава Богу, роль примирителя взял на себя принц Конде. Устыдив Филиппа, он заставил их с Лозеном обняться в знак дружбы. — Тетушка… — Дитя мое! — лицо Алисы дю Плесси менялось на глазах, сейчас оно выражало материнскую заботу, — Ах, встаньте-встаньте, дайте мне налюбоваться на Вас. Как же я счастлива! А как она мила! Дорогой мой, Вы сделали великолепный выбор. Прекрасно-прекрасно… Но я, кажется, помешала вам? — мать-настоятельница как будто только что заметила гостей, — Что у вас происходит? Маскарад? Как я любила маскарады! Ну, во всяком случае, я оригинальна — двух костюмов монахинь на празднике точно не будет. Как это забавно, не правда ли, моя дорогая? Анжелика вымученно улыбнулась. Две недели. Две недели ее щебетаний… Нежданную гостью отвлекли мужчины: принц Конде, уверявший, что она нисколько не изменилась, вездесущий Пегилен, комично раскланявшийся и попросивший разрешения «припасть к божественной ручке». Старая маркиза плыла по зале, расточая снисходительные улыбки, как бы нехотя протягивая руку для поцелуя, трепала по щеке красивых мужчин, уверяя, что помнит их еще младенцами, поднимала легким прикосновением к локтю, опустившихся в реверансе дам и благословляла их. За какие-то считанные мгновения она стала центром общества, привлекая к себе внимания всех. Анжелика смотрела на этот спектакль с улыбкой: «Даже монастырь не убил в ней кокетку. Тетка никогда не угомонится». — Берегитесь, мадам, моя мать не переносит, когда кто-то занимает умы собравшихся больше, чем она. Это только начало, — прозвучал голос маркиза над ее ухом. — Церковь учит нас милосердию, Филипп. Быть запертой в монастыре, лишенной мужского внимания, нелегко, особенно имея характер Вашей матушки. Но я настолько щедра, что готова предоставить ей это маленькое утешение, — Анжелика испытывала непреодолимое желание уязвить мужа. — Я удивлен, как много Вы узнали об укладе монашеской жизни, проведя в святой обители всего полдня, мадам. Я боялся, что Вы не вынесли из этого краткого покаяния никаких уроков, и, заботясь о Вашей душе, собирался повторить его. — Однако Вам самому не мешало бы покаяться, месье! Месье де Лозен остался жив только чудом. — Она злилась всё сильнее. — Вы сами виноваты. Не надо было играть со мной, мадам, — он впился в нее взглядом, ища ответа на не заданный вопрос. Анжелика сама не сознавая того, ответила ему вызовом во взгляде. Наконец, с силой сжав ее запястье, маркиз процедил сквозь зубы, — из Вашего окна по ночам выходят как через дверь, мадам. Как Вы это объясните? Если Вам безразлична своя честь, то мне — нет. Я предупреждал Вас, у меня острые зубы! Он видел! — вспыхнув, поняла Анжелика, — кровь Лозена не случайна! Немного поразмыслив, маркиза пришла к выводу, что если бы Филипп стал свидетелем ночных посещений ее спальни, его месть не заставила бы долго ждать и не ограничилась бы поединком. Значит, ему кто-то донес. Что ж, моя совесть чиста. Возможно, стоило рассказать, как было дело, но ее оправдания лишь усугубили бы подозрения мужа. Потому, гордо вскинув голову, она заявила: — Это наглая ложь. Вам следует побить своего осведомителя палкой, Филипп. Ее уверенность посеяла в его душе сомнения. — Так уж и ложь? Берегитесь, мадам, я все равно дознаюсь. Вместо ответа маркиза вырвала руку и, смерив мужа взглядом, прошествовала к гостям. И Вы тоже берегитесь, месье, — прошептала она про себя, — раз Вы так беспокоитесь о своей чести и своем достоинстве. *** В конце вечера маркизу дю Плесси-Бельеру поднесли старинный кубок вина, как победителю турнира. Принц Конде добавил от себя инкрустированный охотничий кинжал. Победитель имел право выбрать царицу турнира — королеву любви и красоты, но маркиз отшутился, сказав, что его положение еще опаснее, чем Париса, выбиравшего между тремя богинями. И для того, чтобы яблоко царицы турнира не стало яблоком раздора, он преподнесет его своей законной жене, не рискуя обидеть прекрасных дам. Анжелика почувствовала себя уязвленной: «Мог бы просто посвятить свою победу мне! Так нет же, обязательно нужно меня унизить». Филипп подошел к жене, передал с поклоном яблоко, и вполголоса холодно напомнил: — Итак, мадам. Турнир выигран… Таким тоном! Словно приказ. Неужели он думает, что я подчинюсь? Анжелика все еще злилась и потому изобразила недоумение: — И что Вы хотите от меня, Филипп? Свою награду Вы получили. — Победителю обещан и другой дар. — Я Вас не понимаю, месье, — надменно ответила маркиза. «Что он о себе воображает? Сначала устраивает эту жуткую сцену, бросается на Пегилена, как зверь, оскорбляет меня своими подозрениями, а потом думает, что только прикажи, и я с радостью прыгну к нему в постель?! Быть может, он еще надеется, что я начну молить о прощении? Ну, уж нет!» Филипп помедлил секунду и недоверчиво усмехнулся: — Ну же, хватит дуться, мадам! Вам все еще хочется ссоры? — Я с Вами не ссорюсь, Филипп. Я с Вами воюю. И сейчас Вы проиграли. Для Вас дверь моей спальни заперта. Лицо маркиза окаменело. Круто развернувшись, он вышел из залы. «Так-то, мой милый! Я тоже умею обижаться», — упрямо тряхнула головой Анжелика. Всё пошло прахом. Между ними могла быть только война. Ах, сохрани и спаси нас Бог! Липы трепещут в чаще…
Olga: Вот думаю о моменте, где Анж думает о том, не переспать ли с Лозеном. Не понимаю, что ею движет. Что это показывает, что она легкомысленная и даже любя мужа, может просто так изменить с первым, кто пару комплиментов отвесит? Измену с Лозеном в романе понимаю, историю с Ракоци понимаю, даже ее американские эскапады понимаю, а тут нет. У нее после их сцены в коридоре отношения к Лозену какое-то как к не мужчине. Она с ним не кокетничала даже просто, чтобы настроение себе поднять, а тут вдруг "а почему бы и нет?" Странно. Жалеть его как Барданя, тоже не за что. Что этот поворот должен показать?
Psihey: Olga пишет: Не понимаю, что ею движет. Возможно, это показано несколько неуклюже)), но мысль была, что она банально истосковалась по нежности, по восхищению и пр. Маршала любить тяжело. Но, может быть, можно убрать фразу про "почему бы и нет" и "а если никто не узнает?".
Olga: Psihey пишет: но мысль была, что она банально истосковалась по нежности, по восхищению и пр. Маршала любить тяжело. Мне кажется, этого мало, чтобы она захотела Лозена. Должно быть что-то еще, кроме "хочу шампанского и пламенной любви", да и Лозен после их случая у нее никаких эмоций не вызывал. К тому же Филипп рядом и интереса с его стороны хватает. Psihey пишет: Но, может быть, можно убрать фразу про "почему бы и нет" и "а если никто не узнает?". Я бы посоветовала убрать. У нее с Филиппом сильная связь, так что она через год только после его смерти, если не больше, с надрывом венгру отдалась и от короля симпатию не улавливала, так что второй выход Лозена (пусть даже гипотетический) при живом Филиппе ни к месту.
Psihey: Olga пишет: Я бы посоветовала убрать. Может перепишу тогда.
Psihey: Помогите мне сдвинуться с мертвой точки! Итак, липы трепещут в чаще... Старая маркиза будет вести наступательную войну, а сначала разведку, но с благостной миной на лице. Анжелика? Дерзить? Злиться? Или что? Филипп? Игнорировать всех? Стараться прижать Анж к ногтю?
Olga: Psihey пишет: Филипп? Игнорировать всех? Думаю, да. Psihey пишет: Старая маркиза будет вести наступательную войну, а сначала разведку, но с благостной миной на лице. Анжелика? Дерзить? Ну вполне возможно. Она же за словом в карман не лезет.
Psihey: Глава 19. «Кающиеся» и «грешники» Наутро после прибытия старой маркизы в Плесси и каждый последующий день, домашняя часовня переживала поистине нашествие прихожан. Бедный духовник Филиппа, аббат Каретт, служа мессу, поначалу путался и забывал слова от волнения. Первый раз в жизни его увещеваниям внимало столько знатных особ. Впереди всех, у алтаря, в экзальтации молилась мать Филиппа. За ее черной фигурой расположились придворные кокетки в кружевных мантильях, лощеные господа и сам принц Конде, который счел своим долгом явиться на утреннюю службу. Пришел даже Пегилен де Лозен, не слишком рьяно посвящавший себя вере, и нашедший некоторое удовольствие, подавая дамам кончиками пальцев святую воду. Анжелика не следила за службой. Она обдумывала сложившееся положение дел. Больше всего ее беспокоил Филипп. Чего ожидать от него в свете последних событий? В том, что он будет мстить, у нее не было сомнений. Маркизу и раньше не было свойственно всепрощение, а сейчас Анжелика опасалась самого худшего. Нет, она не раскаивалась. Его звериные замашки и отношение к ней, как к своей вещи, заслуживали наказания. Если он не понимает, что подобное поведение непростительно, что ж, примирение между ними невозможно, она сделала всё, что могла. Гордость не позволяла Анжелике быть мужу нянькой, предугадывая его дурное настроение, и угождая во всем. Но как далеко он может зайти на этот раз? Отправит ее в Париж? Пригрозит запереть в монастыре? Попробует заявить свои права супруга? Нет, так просто она не сдастся! *** В последующие дни, вместо ожидаемого нападения Филипп избрал тактику подчеркнутого равнодушия, граничащего с плохо скрываемым презрением, и молодая женщина затруднялась сказать, какая из двух зол непереносимей. Безразличие мужа убивало ее. Даже необузданный гнев маркиза она приняла бы сейчас с большей радостью, чем его ледяное спокойствие. Наконец, сказав себе, что, возможно, в пылу ссоры она зашла слишком далеко, и Филипп имел все основания для обиды, Анжелика начала раскаиваться. Она была достаточно честной, чтобы признать, что неправа, но и достаточно гордой, чтобы первой пойти на примирение. Ей нужен был повод для разговора с ним, самый ничтожный, какой-то знак с его стороны, хотя бы взгляд, но маркиз продолжал упрямо избегать ее. Это было похоже на игру в прятки — чтобы она не делала — каталась поутру верхом, приходила на псарню, в фехтовальный зал, в конюшню, заглядывала в кабинет, ей никак не удавалось застать неуловимого супруга. Белоснежный замок словно превратился в заколдованный лабиринт. Стоило ей войти в комнату, где только что видели маршала, как он исчезал в неизвестном направлении. Разумеется, они встречались при гостях — за обедом, днем в саду или вечером в гостиной. Но если раньше гости оставляли их наедине, будто по мановению волшебной палочки, то теперь ей приходилось выслушивать бесконечные рассказы принца, жалобы или комплименты придворных вельмож, или, еще того хуже — болтовню их дам, в надежде, что ей удастся во время паузы получить повод обратиться к мужу. Но ее старания имели еще меньший успех, чем осада прекрасного кузена, которую она вела в Париже. Филипп неизменно ускользал от нее. Присутствие старой маркизы только осложняло дело. Свекровь. Еще одна ее мучительница. Анжелика раньше и не подозревала, какие сложные отношения связывают Филиппа с его матерью. Они были любезны на людях. Сын оказывал ей должное внимание, был учтив, но холоден и сдержан. Она, временами, страстно изображала любящую мать, беспокоясь о мелочах и называя сына не иначе, как «мой мальчик», временами, когда ее ум был занят очередной интригой (а она сумела организовать в Плесси несколько мелких интриг, разделив гостей на два противоборствующих лагеря по совершенно пустому поводу), как будто забывала о нем. Также она вела себя и с внуком, «ее херувимчиком», и с детьми Анжелики, которые, по выражению Флоримона, считали ее «немного не в себе»: то трепала за щеку, то высказывала резкие замечания по поводу их воспитания и, топая ножкой, требовала усмирить «проказников», от игр которых у нее случалась «ужасная мигрень». С самого появления старой маркизы в Плесси, не проходило и часа, чтобы свекровь не делала замечаний невестке о том, как она устраивает приемы, как одевается, что ей не достает изящества в манерах и умения вести светскую беседу, как она обращается с мужем, со слугами, и даже о том, что ест ее внук. Решительно всё подвергалось критике. Обо всем старая маркиза имела свое мнение и, с присущим ей византийством, отпускала двусмысленные замечания и пространные намеки. Несколько раз молодая маркиза порывалась восстановить привычное положение дел, напомнив тетке, о том, кто сейчас является хозяйкой белоснежного замка. Но всякий раз, когда на горизонте их отношений возникала угроза бури, старая маркиза с ловкостью комедианта спохватывалась и, приняв вид смиренной монахини, со слезами на глазах, начинала говорить о душе, неотмоленных грехах и покаянии. Филипп, когда ему случалось быть свидетелем их бесед, держал нейтралитет, не беря сторону ни жены, ни матери и с некоторым интересом наблюдая за женщинами. Анжелике казалось, что их ссоры развлекают его, и он ждет, не вцепятся ли они со старой маркизой друг другу в волосы. Анжелика теряла союзников. Плесси покинули многие друзья: уехала к своему герцогу Нинон, мадам де Севинье соскучилась по дочери, Пегилен де Лозен сопровождал в Париж мадам де Субиз, которая боялась лесных бандитов, и даже верный паладин мадам дю Плесси — граф де Бриенн — вынужден был проститься с ней. В замке воцарилась удушливая атмосфера покаяния, душеспасительных бесед и безграничного ханжества, сотканная старой маркизой. Не добавил веселья и приезд новых гостей — графа де Жанси де Бриссака с супругой. Один из подчиненных принца, католик до мозга костей, потомок славного рода преследователей протестантов, он без устали обличал местных дворян, знавшихся с гугенотами, желая им Геены Огненной, и цветисто распространялся о Боге и праве. Анжелика возненавидела его с первого взгляда. Графу было около пятидесяти лет, он уже обзавелся брюшком и одышкой, был скуп, гневлив и ревновал свою юную супругу Марию, словно мавр, к любому, кто имел неосторожность остановить на ней свой взгляд. Граф был доволен сложившимся «богобоязненным обществом», возглавляемым матерью-настоятельницей и стал ее верным послушником. И только молодая хозяйка замка, своим упрямым и независимым нравом и жаждой жизни внушала ему почти религиозный ужас. Прибыли в Плесси и братья Анжелики Дени и Альберт. Юный Жан-Мари сопровождал жену маршала Рошана на воды и не мог к ним присоединиться. Молодая женщина подозревала, что Альберт не оставил своего намерения стать настоятелем Ньельского аббатства и использовать положение сестры для этих целей. Что касается Дени, то в жизни молодого вояки было только три сильных страсти: карты, дуэли и хорошенькие женщины. Не найдя в замке сестры первых двух соблазнов (в карты играли мало и без азарта), он обратил свое внимание на юную Марию де Жанси и начал осаду. Впрочем, юная чаровница была весьма лояльна к эскападам бравого офицера и частенько оказывалась с ним наедине под благовидным предлогом. Увы, Анжелику мало занимали как молитвы «кающихся», так и забавы «грешников». Ее не тянуло примкнуть ни к первым, ни ко вторым. Прекрасную маркизу не отпускало ощущение того, что солнечная пора их жизни в Плесси безвозвратно прошла — ее заслонила черная туча монашеской сутаны. В очередной раз, разыскивая мужа, Анжелика столкнулась с господином Молином. В ее планы в настоящую минуту не входили беседы об устройстве хозяйства, но управляющий, низко кланяясь, задержал ее: — Могу ли я отвлечь Вас, мадам. Дело весьма важное. И, поскольку, она рассеянно кивнула, продолжил. — Одна из флорентийских ванных комнат нуждается в срочном ремонте, труба дала течь. Я взял на себя смелость, позаимствовать необходимый материал на Вашем свинцовом руднике в Аржантьере, и местный мастер… — Благодарю Вас, Молин, Вы всё правильно сделали, — торопливо оборвала его маркиза, спеша освободиться, — к сожалению, я спешу. — Как жаль, я как раз хотел показать Вам некоторые преобразования, которые стоило бы внести вместе с ремонтом. Неловко беспокоить месье дю Плесси, он так занят… Анжелика позволила себя увести. Они спустились в цокольный этаж, прошли через скупо освещенную каменную галерею, и оказались в тупике с двумя дубовыми дверьми. Молодая маркиза еще ни разу не бывала в этой части замка. Молин, ее таинственный провожатый, распахнул перед ней правую дверь. Флорентийская ванная, построенная по распоряжению старого маркиза, отца Филиппа, представляла собой небольшую овальную комнату с низким, расписанным фресками потолком, почти все пространство которой, занимал мраморный бассейн с лесенкой. Пока эконом разглагольствовал о том, как притворить свои замыслы о переустройстве в жизнь, молодая женщина присела на скамью и огляделась. Вода подавалась сюда по скрытым в стене свинцовым трубам и уходила через открывающееся сливное отверстие. Кроме того, протекая мимо всегда разожженного очага в кухне и специальных печей в галерее, где с другой стороны располагалась прачечная, вода нагревалась и выходила наружу теплой, и маленькое пространство комнаты, не позволяло ей быстро остыть. Итальянские мастера, соорудившие это чудо в Плесси, знали свое дело, и Анжелика начинала понимать пристрастие кузена к омовениям. Ей вспомнилось, как юный маркиз, гостивший в их старом замке, мечтал добраться до этих ванных, чтобы избавиться от запаха навоза, пропитавшего Монтелу и его обитателей. Анжелика невольно улыбнулась. — Месье дю Плесси очень ценит эти удобства, хорошо, что вторая ванная работает исправно. Месье не говорил Вам? — Филипп вообще не говорит со мной, Молин. Я так и не смогла подобрать к нему ключ, — с грустью ответила она. Эконом поднял на нее внимательный взгляд: — Напротив, мадам. Мне кажется, что Вы на верном пути, и, если Вы позволите мне высказаться, я бы рекомендовал Вам не останавливаться на достигнутом. Вы уже завладели его помыслами. Анжелика поначалу опешив от столь откровенного начала, не сдержала своего недовольства: — Ах, вот как Вы это называете?! Завладеть помыслами? Ваши советы, господин Молин, и так слишком дорого мне стоили! Взять хотя бы требование консумации! Сколько раз я кусала себе локти, раскаиваясь в этом, но было поздно! — Вы не извлекли из моего скромного предложения выгод? — вкрадчиво осведомился интендант, словно речь шла о торговой сделке. — Нет, не извлекла. Скорее я получила кучу неприятностей по Вашей вине! — Я очень огорчен, мадам. Ведь этот пункт защищал, прежде всего, Вас. Анжелика вспыхнула, но, на удивление, не рассердилась. Ни с кем, разве что с Дегре, она не могла говорить столь откровенно. — Давайте начистоту, Молин. Ничто не унизило Филиппа так, как требование консумации брака. Не будь его, маркиз отнесся к некоторому принуждению с моей стороны почти как к докучливой обязанности, не более. И только необходимость лечь со мной в постель довела его до белого каления. До сих пор удивляюсь, как он не убил меня в ту ночь. Гугенот со вздохом смирения опустился на другую скамью, напротив нее: — Но ведь не убил. Видя протест молодой женщины, он сделал успокаивающий жест, и продолжил: — Послушайте, Анжелика, я знаю Вас с детства и буду с Вами честен. Этот пункт спасал месье дю Плесси от еще большего унижения, и, как следствие, озлобления против Вас, что могло повлечь поистине опасные последствия для Вашей свободы или даже жизни. — Я Вас не понимаю! — воскликнула она. — Вернемся в то время, — терпеливо продолжал ее собеседник, словно учитель объясняющий урок нерадивому воспитаннику. — Маршал, достигнув тридцатилетнего возраста, был твердо намерен остепениться, удачно женившись. Мадемуазель де Ламуаньон представляла собой весьма выгодную партию, тем более что ее кандидатуру поддерживала мать маркиза (Вам ведь известна роль президента Ламуаньона во Фронде?). Кроме того, месье Филипп остро нуждался в наследнике. — Я всё это знаю, Молин, — нетерпеливо перебила его Анжелика. — Но очевидно же, что, женившись на мне, пусть и не по доброй воле, он получал ровно столько же — те же деньги, супружескую постель, и того же наследника! — Совершенно неочевидно, мадам. Вы не ставили вопрос так. Вы хотели его имя и титул в обмен на деньги и ларец. Торговая сделка. Больше ничего! — Но остальное подразумевалось! — Вовсе нет, мадам. Задумывались ли Вы, например, как месье дю Плесси, после Вашего с ним обращения, мог оказаться в Вашей постели? Не говоря уже о том, чтобы заговорить с Вами о ребенке? Анжелика невольно зарделась, но все же ответила: — Он мог бы обратиться ко мне, навестить меня, к тому же … — То есть, выступить в роли просителя, не так ли? — живо перебил он, и глаза старого гугенота вспыхнули из-за стекол очков. — А гордая, богатая деловая дама еще подумает, в ее ли это интересах и входило ли это пожелание маркиза в брачный контракт? Вы забываете, мадам, с кем имеете дело — он маршал Франции, представитель старейшей дворянской фамилии. Вы предлагаете поступиться гордостью человеку, уже достаточно униженному необходимостью жениться на женщине, скрывающейся под выдуманным именем, имеющей двоих детей и к тому же шантажирующей его королевской опалой? Анжелика отвела взгляд, внутренне негодуя, она не могла не признать резонность его аргументов. — Итак, — продолжал управляющий, — месье дю Плесси оказывался связанным с Вами, униженным и, к тому же, лишенным возможности получить вожделенного наследника, не потеряв лицо. Ему нужно было бы просить или требовать силой то, что принадлежало ему по праву. Вы не представляете всего того несчастья, которое могло бы случиться с Вами, мадам, окажись Вы и вправду в такой ситуации. К тому же Вы были не только причиной его унижения, но и единственной свидетельницей полноты этого унижения (не считая, разумеется меня и духовника маркиза)… Если бы Вы не стали ценны для маркиза как мать его детей, я бы не многое дал за Вашу жизнь. И, помолчав, закончил: — Будучи вынужден исполнять пункт о консумации брака, месье маркиз хоть и был взбешен еще одним принуждением с Вашей стороны, но получал возможность исполнять супружеские обязанности в любое время, причем по-Вашему же настоянию, и так до тех пор, пока не появится наследник. Вы сами шли к нему в руки. Допускаю, что господин маркиз, испытывая вполне понятную обиду, был несколько жесток с Вами… — Несколько жесток? Вы так это называете?! — не выдержала Анжелика. Молин снова сделал успокаивающий жест и продолжил: — Так или иначе, наследник родился. И Ваш покорный слуга получил неоспоримый довод для Вашего переезда в дом супруга и воссоединения семьи. Мне казалось, если мне позволено будет заметить, что такой вариант пришелся по душе всем заинтересованным сторонам, не так ли? Маркиза, нервно перебирая складки платья, обдумывала услышанное. — Вы — ловкий политик, господин Молин, — наконец сказала она. — И, хотя злоба маркиза превзошла все мои ожидания, я склонна поверить сейчас, что Вы предложили мне наилучший выход из положения. — Вы — умная женщина, мадам. На это я и рассчитывал. Вы оказались в весьма щекотливой ситуации, но с честью вышли из нее. — Что же мне делать теперь? — доверчиво спросила она, словно вновь превратившись в маленькую Маркизу Ангелов, со страхом взирающую на расчетливого эконома. Молин посмотрел на нее по-отечески теплым взглядом: — Постарайтесь поступиться своей гордостью, мадам. Хоть это и не просто. Я уже говорил Вам, что считаю идею вашего с месье Филиппом брака удачной. Вы оба упрямы, горды и привыкли владеть ситуацией. Но для обоюдной выгоды, кто-то из вас должен сделать первый шаг. Будьте великодушны, мадам. И, поклонившись ей, он вышел. Бродя по дорожкам сада, Анжелика раздумывала над тем, что сказал ей Молин. Если старый гугенот прав, и ей удалось завладеть помыслами своего прекрасного кузена, то, как ей завладеть его чувствами? Перебирая в памяти те недолгие встречи, что были у них с Филиппом, молодая женщина спрашивала себя, что испытывает к ней несгибаемый маркиз? Она, безусловно, привлекала его. Еще в детстве. Но детство кончилось, и, встретившись во взрослом возрасте в Париже, они не узнали друг друга. Из кузины-голодранки она превратилась кузину-шоколадницу, родство с которой маркиз не стремился обнародовать. Но презрительно заявив, что ему безразлично, почему она скрывает свое истинное имя, он все-таки никому не выдал ее тайну. И стал ее кавалером на приеме в честь новоселья в отеле Ботрейи. Анжелика до сих пор вспоминала, как Филипп улыбался, танцуя с ней весь вечер. Без сомнения, прекрасный кузен был горд тем, что хозяйка этого празднества и самая красивая женщина на балу его партнерша. Почему я не стала его любовницей в тот вечер? — неожиданно спросила себя Анжелика. Она вспомнила, как прощалась с ним, когда он уезжал одним из последних. Ей только что чудом удалось отделаться от навязчивого принца де Ришмона, и они стояли у парадной двери совсем одни. Она протянула ему руку, Филипп сдержанно поцеловал ее и откланялся. Возможно, ей следовало проявить решительность и под каким-то предлогом затащить его в свой будуар? Последовал бы он за ней? Сейчас она все равно этого не узнает. С того вечера, он стал частым гостем в Ботрейи, но интрига между ними не завязывалась, все ее попытки обольстить неприступного маркиза разбивались вдребезги о его ледяные доспехи безразличия, граничащего со скукой, и полгода осады грозили закончиться для нее полным фиаско. Почему я всю зиму не проявляла инициативы в отношениях с ним? Они встречались не только в гостиной Ботрейи, но и у Нинон, у мадам де Севинье, в театре, да хоть на прогулках в Тюильри. Случаи остаться вдвоем предоставлялись им постоянно. Быть может, я боялась потерпеть неудачу, получив прямой отказ, как и Нинон? И потому подспудно избегала решительного объяснения? Угроза женитьбы Филиппа на малышке Ламуаньон заставила ее начать военные действия, вынудив кузена насильно стать ее мужем. По ее вине хрупкое согласие, а точнее холодная вежливость между ними переросла в настоящую ненависть, злобу и сведение счетов. Но и их борьба была захватывающей и увлекательной, заставившей их уважать друг друга как достойного противника, и да, они оба недооценили друг друга. Но помимо их воли супружеские встречи становились все более страстными, а моменты их близости надолго оставляли в ее душе волнующие воспоминания. И вот он приехал к ней в Плесси. Последние недели, проведенные вместе, казалось, сблизили их. Разве между ними не зарождалось нечто общее? Разве им не было хорошо вместе? Они шутили, дурачились, пусть и между перебранками и даже ссорами, его тянуло к ней. И как же случилось, что всё это пошло прахом? Из-за одного глупого турнира? Или еще раньше, из-за выходки Пегилена? Или виной всему было их упрямство и гордыня? Будьте великодушны, — посоветовал ей Молин. Но примет ли Филипп ее попытку примирения? Часовня: Флорентийские купальни Плесси (как я себе представляю): или скромнее: Старая маркиза: Молин:
Olga: Psihey , спасибо за продолжение, прекрасно, как и всегда! Только меня удивило, что Анж Филиппа в мыслях кузеном называет. Мужем или по имени кажется мне более ожидаемым при ее к нему отношении.
Psihey: Olga пишет: кузеном называет Я искала в романе, она его мужем (в мыслях) почти и не называет, кстати. Но можно подправить, если бросается в глаза.
Psihey: Olga пишет: спасибо за продолжение Спасибо, что читаете! Идет что-то тяжело текст... Вроде и писать хочу, а не идет. На фикбуке происходит активная читка новой главы, но как всегда молча - ошибки мне на этот раз Зираэль (спасибо ей) подправила.
Olga: Psihey пишет: Идет что-то тяжело текст... Вроде и писать хочу, а не идет. Будем надеяться, что это временно!
Psihey: Глава 20. Странное семейство Однажды у старой маркизы, которая обосновалась в голубой гостиной, и куда Анжелика избегала заглядывать без веской причины, намечался вечер. Памятуя о религиозной экзальтированности тетки, и надеясь, если не заслужить ее расположение, то хотя бы внушить доверие, молодая женщина решила одеться в строгое, закрытое платье темно-серого цвета. Жемчужно-белый воротничок из тончайших кружев, гранатовое распятие на груди и старинные серьги – вот и все украшения, которые она себе позволила. Спускаясь по лестнице, молодая женщина неожиданно столкнулась с неуловимым мужем. Анжелика так долго ждала этой минуты, так долго продумывала, как начнет разговор, что теперь просто растерялась. Она попробовала приветливо улыбнуться: - Добрый вечер, Филипп. Ваша матушка попросила меня составить ей компанию… Маркиз смерил жену взглядом и холодно протянул: - Какая встреча - баронесса Унылого Платья. Украшение любой гостиной. Собрались искупать грехи? Опешив от такого начала, Анжелика мигом отбросила все свои благие намерения. В свою очередь оценив камзол сизо-серого цвета, она сухо ответила: - Да Вы и сами что-то не ослепительны. Где Ваш парижский лоск, месье? Подхватив юбки, она круто развернулась, намереваясь вернуться к себе, и на ходу бросила: - А в монастырь я не собираюсь, мой дорогой, и не мечтайте. Мне искупать нечего! Оказавшись у себя, и все еще кусая губы от досады, Анжелика на секунду задумалась и приказала: - Быстрее, Жавотта! Лазоревое бальное платье. И жемчужную нить в три оборота. Через четверть часа из зеркала на нее смотрела роскошная придворная дама, в ярко-лазоревом платье с глубоким декольте. Представив лицо мужа, когда он ее увидит, Анжелика довольно усмехнулась и прошествовала в гостиную с высокоподнятой головой. Ее появление произвело фурор. Молодой Дени, который так и не овладел в полной мере искусством великосветского этикета, чуть не поперхнулся, принц Конде забыл, что именно он рассказывал старой маркизе, а граф де Жанси уставился в вырез платья прекрасной хозяйки и не мог отвести взгляд. Анжелика победоносно улыбнулась и села. Но что происходит? Почему лицо Филиппа выражает ничем не прикрытое торжество?! Ему льстит реакция других мужчин, восхищенных его женой? С чего бы? Анжелика осмотрелась по сторонам, и внезапная догадка осенила ее. Все собравшееся общество было в траурных одеждах. Фиолетовый, черный, черничный - ни одного яркого пятна, кроме … Я выгляжу белой вороной! - в ужасе подумала маркиза. Анжелика встретилась глазами со свекровью - старая маркиза пошла красными пятнами и, гневно поджав губы, что-то быстро заговорила принцу. - Я вижу, Вы сменили платье, - вполголоса заметил маркиз, останавливаясь у ее кресла. - Что происходит, Филипп? К чему эти траурные цвета? - А Вы не помните? – притворно удивился он, - пять лет назад умер мой отец. Собственно, по этому поводу и вечер. - Я…, - начала Анжелика. – Чем же Вам тогда не угодило мое строгое платье?! - Не угодило? Отнюдь. Разве я не сказал, что оно украсит любую гостиную? - Но Вы же понимали, что любая женщина после таких «комплиментов» помчится к себе в комнату и наденет что-то более … яркое?! Наградой ее прозорливости стала злорадная улыбка мужа. - Черт бы Вас побрал, Филипп! – прошипела Анжелика. - Вы выставили меня перед гостями неучтивой дурой. - В подобной помощи Вы не нуждаетесь. Если бы Вы проявляли чуть больше интереса к истории семьи, в которую так беззастенчиво влезли, Вы бы не попадали в столь глупое положение, мадам. И слегка поклонившись жене, маркиз поднялся и присоединился к принцу и матери, время от времени украдкой поглядывая на жену. Вечер стал для Анжелики пыткой. Проклятый Филипп! Поначалу она хотела незаметно пролить на юбку вино, чтобы иметь благовидный предлог переодеться. Но укорив себя за малодушие, маркиза выпрямилась в кресле с гордо поднятой головой. Ничто не могло заставить ее потупиться, ни перешептывания дам, ни внимание графа де Жанси, ни молнии во взглядах старой маркизы. Проклятый Филипп! - повторила она про себя. - Злой и мстительный. А она еще хотела какого-то примирения! Ну, ничего, он еще дорого заплатит мне за это унижение! Удалившись в свою комнату, Анжелика не могла заснуть и строила планы отмщения. Быть может, удастся высмеять Филиппа за дружеским ужином? Но что для этого сделать? Выставить его ревнивым супругом? Или вспомнить историю с опалой? А может лучше избавиться от его любимой гончей? Или бросить на мужа гостей и уехать к отцу? В конце концов, вряд ли Филиппу понравится, если жена заберет детей и тайно вернется в Париж! Не в силах усидеть на месте, маркиза решила наведаться в детскую. Проходя мимо голубой гостиной, она невольно остановилась, привлеченная негромкой беседой. Несмотря на поздний час, в комнате еще кто-то был. Галерея тонула в вечернем сумраке и, скрытая тяжелой портьерой, молодая женщина не боялась быть обнаруженной. Невидимая Анжелике, заговорила старая маркиза: - Вы помните, какое прекрасное было время, Монсеньор? - Были мы, троянцы, был Илион , - со вздохом ответил Конде. Присутствующие замолчали. Предаются воспоминаниям, - подумала молодая хозяйка замка, - тем лучше, - и уже хотела тихо уйти, когда настоятельница продолжила: - Однако же, наша кровь еще не остыла, мой принц! Не будем раньше времени хоронить себя. Кстати, я кое-что слышала о Ваших новых победах, - лукаво добавила она, - да-да, до меня доходили слухи о некой нимфе, поразившей Ваше сердце и заставившей Вас забыть о бедняжке дю Вижан! Не отпирайтесь! От меня не скроешься. Кто же она? Почему Вы не привезли ее с собой? Неужели Великий Конде покинут? Игривый тон мало подходил для матери-настоятельницы. Очевидно, в гостиной собрались только самые близкие друзья. Принц Конде миролюбиво проворчал: - Если бы не некоторые расфуфыренные молокососы, мадам, клянусь Зевсом, Конде рано или поздно одержал бы победу! Но, увы, моя осада была долгой и напрасной - обворожительная нимфа ускользнула и стала Вашей невесткой. В комнате повисло молчание. Из своего укрытия Анжелика видела лишь профиль мужа, сидящего в кресле, и трость принца, и она многое бы отдала, за возможность полюбоваться на лицо своей свекрови. Филипп сидел с выражением безграничной скуки, но костяшки его пальцев, сжимавших подлокотник, побелели. - Я прошу прощения, - старая маркиза, наконец, овладела собой, - Вы хотите сказать, что … - Да, черт возьми, моя дорогая Алиса, Ваш сын увел это сокровище прямо из-под моего орлиного носа! – рассмеялся Конде. - Но я давно даровал ему прощение. Молодость! Однако я откланиваюсь. Позвольте Вашу ручку, мадам. Маркиз, доброй ночи! Принц вышел так стремительно, что Анжелика едва успела отступить в тень. - Что ж, мне тоже пора отдыхать… - Сядьте, Филипп! Победитель при Рокруа трусливо бежал, но Вы никуда не пойдете, пока не дадите мне объяснений! Итак, моя невестка – не просто голодранка из семьи провинциальных дворян, а ныне торговка шоколадом с двумя детьми. И ей не просто уже «давно не семнадцать». Она еще и бывшая содержанка Конде! Это просто прелестно! - Принц уверяет, что не одержал победы. - А что монсеньор должен был Вам сказать?! Что он ни за что не ручается и не знает, кто отец Вашего ребенка? - Мадам, Вы переходите границы! - Тише-тише, я – Ваша мать. И мне не безразлично Ваше будущее и Ваша честь. Почему Вы отвергли брак с дочерью Гийома де Ламуаньена?! Прекрасная партия! Прекрасная! Во всех отношениях! Особенно с точки зрения политики. Когда Белка упала с ветвей, мы все были вынуждены покинуть его и предать забвению нашу нежную дружбу, Ламуаньен единственный отказался его судить! Мне до сих пор не по себе, когда я вспоминаю те дни. Это достойный человек, Филипп! Честный и благородный. И Вы потеряли его расположение так опрометчиво. Ради кого? Ради куртизанки с сомнительным прошлым. Возможно, малышка Ламуаньен не столь соблазнительна, но она невинная юная девочка, и знаете, друг мой, тем больше шансов у ее супруга не обзавестись рогами! - Мадам, я уже писал Вам, что не намерен обсуждать этот вопрос! Но старая маркиза, казалось, не заметила протестующего возгласа сына. - Ах, я корю себя за свершившееся! Да-да, сын мой, во всем виновата Ваша мать. Это я попросила Вашего отца привезти одну из этих бедных кузин к нам, намереваясь сделать ее своей фрейлиной. Хорошенькую, сказала я, самую хорошенькую. Я всегда любила красоту. И вот, Вашего батюшку угораздило пригласить именно эту дурно воспитанную нахалку. Не я, и Вы бы никогда в жизни не увидели бы этой девчонки. - Ошибаетесь, мадам. Мы были знакомы. Где-то за год до этого, когда мы с отцом набирали мне полк, карета сломалась по дороге в Плесси, и нам пришлось заночевать у кузенов в Монтелу. - О! Так Вы видели эту осыпающуюся твердыню? До сих пор помните? И что же, девчонка предстала перед Вами во всем своем великолепии? - Можете не сомневаться, мадам. Повисло молчание. - Гийом ответил мне, что Вы переменились мгновенно, - вновь заговорила старая маркиза. - Как она окрутила Вас, Филипп?! Я вижу только один способ. Но чтобы спать с женщиной, вовсе необязательно на ней жениться! Или это колдовство? Приворотное зелье Ла Вуазен? Я решительно не узнаю Вас и не понимаю, сын мой! - Достаточно ли будет Вам знать, что этим браком я спасал честь нашей семьи, мадам? - Ах, так это шантаж! Я так и знала. Я чувствовала это. Она забеременела от Вас и заставила жениться? Пригрозила скандалом? Почему Вы не обратились ко мне? Я знаю, как выходить из столь щекотливого положения. В конце концов, это всегда вопрос денег и Ламуаньон во имя мира в семье помог бы их найти… - Ей не нужны были деньги. Я предлагал. Только брак. - Стервятница! Интригантка! Значит ей мало любовника-принца, ей подавай мужа – маршала Франции! Какова! - старая маркиза задыхалась от негодования. - Оставьте Ваши стенания, мадам! Содеянного не изменишь. К тому же, жена подарила мне наследника. - С паршивой овцы…, - буркнула старая маркиза. - Если Вас это утешит, ей пришлось дорого заплатить за удовольствие стать моей женой и наш брак сложно назвать увеселительной прогулкой. - Полноте, сын мой! Ваша жена не покидает Двор, представила своих сыновей и ухитрилась получить две постоянные должности! У нее личные апартаменты в Версале, на двери которых пишут «для»! Ее осыпает милостями сам король! Право же, за это можно потерпеть некоторые неудобства. Но меня смущает ее умение вечно поставить Вас в неловкое положение. И она дерзит Вам! Ах, как она дерзит! А жена должна подчиняться мужу. - Как будто Вы были послушной женой, мадам! - О, не сравнивайте. Ваш отец нуждался в моем руководстве и добром напутствии. Что бы с ним было без меня! Другое дело Вы – дикий, злой волчонок. Мне стоило многих усилий приручить Вас. - Вы выдаете желаемое за действительное, матушка. Впрочем, как и все женщины. Коротко поклонившись, он вышел из комнаты. Анжелика выдохнула и бесшумно скользнула к лестнице. Итак, чувства свекрови к ней сложно назвать родственными. Но это мало заботило Маркизу Ангелов. По-настоящему ее волновало другое. Почему Филипп промолчал о ларце с ядом? Боялся лишних свидетелей? Но тот же Конде знает, что опасности больше нет… За что сын так не любит мать, что не хочет успокаивать ее? Странное, странное семейство. Голубую гостиную не нашла. Пусть для иллюстрации эти будут:
Psihey: Отбываю на отдых. Всем желаю того же! Надеюсь на встречу в августе!
Olga: Psihey , счастливо отдохнуть! Буду ждать продолжения!
Psihey: Я взялась за продолжение;) Прошу посоветовать - о чем может размышлять Анжелика в контексте своих отношений с Филиппом. Сама по себе или с ним.
Olga: Psihey пишет: Я взялась за продолжение;) Ура! Очень-очень рада! Psihey пишет: о чем может размышлять Анжелика в контексте своих отношений с Филиппом. Сама по себе или с ним. Думаю над этим, но надо заново вашу работу перечитать.
Psihey: Я тоже рада) Если будут какие-то идеи, пишите! Глава 20. Тайные послания На следующий день Анжелика шла по нижней галерее, раздумывая, присоединиться ли к обществу в голубой гостиной перед обедом. Если там будет свекровь, ни за что не пойду, — решила она. Впрочем, оказаться лицом к лицу с Филиппом после случившегося ей тоже не хотелось. Молодая женщина остановилась у входа, скрытая тяжелой портьерой, и прислушалась. В комнате раздавалось гуление младенца. «Это что еще за новости?! — с возмущением подумала Анжелика, — что Шарль-Анри делает в гостиной?». — Ах, мой внук так похож на месье Филиппа в детстве! Признаюсь, я бы спутала, окажись они рядом в колыбели. Не правда ли наш мальчик прекрасен? — спросила старая маркиза у присутствующих. Ей ответили одобрительные возгласы, на фоне которых выделялся юный голос мадам де Жанси: — Чистый ангел! — согласилась она, — ах, как бы мне хотелось иметь такого же ребеночка. Мать-настоятельница сделала паузу, очевидно прикидывая, мог ли у кого-нибудь еще родиться столь же красивый ребенок, но смилостивилась и ответила: — Не расстраивайтесь, моя дорогая, все впереди. Я уверена, при Вашей молодости у Вас еще будут дети. Моя невестка на десять лет старше Вас, но и она родила. А как мы боялись, хватит ли ей здоровья? — О, у мадам дю Плесси прекрасное здоровье и цветущий вид, — воскликнул месье де Жанси, думая, что попал в нужный тон. — Не скажите, месье, — запротестовала мать-настоятельница, — внешность обманчива. Но как я молилась за ее благополучное разрешение! И за то, чтобы родился мальчик! В таком возрасте лучше сразу обзавестись наследником. Родись девочка и все пришлось бы начинать с начала. Но мои молитвы Деве Марии, сотворили чудо. Приезжайте к нам в аббатство, Вам тоже поможет. Это особое место — дар королевы-матери Всевышнему за позднее счастье материнства. Разговор зашел о чудесных случая рождения ребенка, когда, казалось бы, супругам стоило распрощаться с надеждой стать родителями. — А какие чудесные были крестины! — старая маркиза вновь вернулась к любимой теме, — я часто вспоминаю. Его Величество был так добр к нам, что приехал лично. Во всем великолепии, со всей свитой. Церковь была убрана по-королевски. А облачение на служителях? Боже, никогда я не видела ничего подобного! — Вы правы, мадам, — вставил граф де Жанси, — невероятная удача! И благое предзнаменование. Очень важно, кто является крестным. Можно сказать, половина карьеры уже сделана. Старая маркиза услышала именно то, что хотела. — Вы очень любезны, граф. Дай-то Бог, — и не без гордости заметила, — кстати, моего сына крестил сам кардинал… — Мазарини?! — Ах, нет! Великий кардинал! — и насладившись сдержанными возгласами восторга по этому поводу, продолжила, — заполучить его в крестные было непросто. Господин де Ришельё только взглянув на младенца, сказал нам с покойным маркизом: «Вот будущий маршал Франции». И ведь он оказался прав. Свекровь была невыносима. «По какому праву она выставила на обозрение моего ребенка? Он что — мул на ярмарке?». Анжелика уже собиралась войти в гостиную и потребовать, чтобы нянька унесла младенца в колыбель, когда свекровь неожиданно воскликнула: — Ах, вот и Вы, сын мой! Я как раз вспоминала Ваши крестины. И крестины нашего маленького Херувима. Филипп сухо распорядился, обращаясь, по-видимому, к няньке. — Унесите моего сына в детскую. Он устал. На мгновение повисла пауза. Вновь вступила старая маркиза. — Действительно, милочка, малышу пора спать. Как можно быть такой нерадивой? Анжелика едва успела отступить в тень, чтобы пропустить спешащую Барбу. — Вы уже покидаете нас?! — в голосе матери-настоятельницы звучало неподдельное удивление. — Мне нужно ответить на срочное письмо, — сухо бросил Филипп и широкими шагами вышел прочь. У портьеры он чуть не налетел на жену. Молодая женщина густо покраснела, боясь, что маркиз выдаст возгласом ее присутствие, но он смерил ее взглядом и молча ушел. Анжелика наконец вернулась к себе. Измученная бесцеремонностью старой маркизы и холодностью Филиппа, она нашла утешение в переписке с друзьями. Ответив Нинон и пообещав ей не поддаваться на уловки свекрови, она с удовольствием прочла остроумное послание мадам де Севинье и узнала последние парижские новости из пространного письма м-ль де Паражонк. Но вот на чью весточку маркиза дю Плесси никак не рассчитывала, так это капитана королевских мушкетеров. И тем не менее, оно оказалось в ее руках. Что еще замыслил любимец Двора? В какую интригу он решил ее втянуть на сей раз? Что ж, Анжелику ждало разочарование — после потока придворных сплетен, многозначительных намеков и куртуазных признаний, она обнаружила все ту же слезную просьбу о турецком халате. Неисправимый ловелас не забыл так же напомнить, как честно дрался за Даму своего сердца и серьезно пострадал, и, следовательно, смеет надеяться на исполнение своей маленькой просьбы. Что с ним поделать, — рассмеялась молодая женщина. Впрочем, Пегилену и правда досталось. Посмотрим, может быть ей и под силу осуществить его «маленькую мечту». Филипп не показывался. От одного лакея ей удалось узнать, что хозяина видели на псарне, от другого — что в оружейной и, наконец, Ла-Виолетт, встретившийся ей в галерее, сообщил, что маркиз во флорентийских ванных комнатах, куда он сам и направляется. Превосходно, — подумала Анжелика, — эта любовь кузена к омовениям весьма кстати. Мне хватит и четверти часа. Она осторожно пробралась к покоям маркиза и отворила запасным ключом. Кажется, ей удалось проделать свой маневр незамеченной. Оставалось найти тот самый турецкий халат. Ей повезло, небрежно брошенная на кресло, шелковая мечта Лозена, предстала перед ней во всей красе. Требовалось лишь быстро измерить длину частей и набросать выкройку для портного. Принявшись за работу, Анжелика почувствовала, что ей что-то мешает. Письмо на дорогой бумаге, написанное тонкими чернилами, само оказалось в ее руках. О, она только заглянет и положит его на место. Послание было коротким, но довольно странным. Анжелике потребовалось дважды перечесть его, чтобы начать улавливать суть. Казалось, это отрывок из античной басни, где героями выступают боги Олимпа*. Главная роль почему-то отводилась бастарду почившего Зевса, который играл теперь первую роль, несмотря на законного наследника. Далее были описаны перемещения его посланников, с указанием того, какие земли будут ими заняты — и все это в столь же аллегорической форме. Что за несуразица? Кто мог это написать? И зачем оно прислано Филиппу? Молодая женщина ожидала прочесть что угодно — от любовных признаний до письма от кредитора, но не подобную нелепицу. За ее спиной хлопнула дверь. Анжелика выронила письмо и обернулась — к ней быстрыми шагами приближался Филипп. — Что Вы делаете в моей комнате?! Как Вы посмели?! — не дав ей подняться с колен, он резко толкнул ее к креслу. Анжелика, испуганная больше его яростью, чем внезапным появлением, напрочь забыла о странном письме, и лихорадочно придумывала оправдание своему появлению. Кто ему рассказал о просьбе Лозена? — Филипп, это вовсе не то, что Вы подумали! — начала она. — Я все объясню! — Нечего объяснять! — рявкнул он, нависая на ней. — Кто Вас подучил? Отвечайте! — О чем Вы?! Я не понимаю! Он схватил ее за плечи и затряс. — Кто он?! Кому Вы должны это передать?! — Мне больно! Пустите меня, пустите! — Отвечайте! Кто он?! Вы скажете! Говорите! Он обезумел, — мелькнуло в голове у Анжелики, — что ему наговорили? Откуда он узнал? Придумывать что-то не было времени, и она сочла за лучшее сознаться: — Это Пегилен де Лозен! От неожиданности Филипп выпустил ее. — Лозен… ?! Кто бы мог подумать. Муж смотрел на нее странным, остановившемся взглядом. — И как давно? Как давно это происходит? С начала кампании? — спросил он и, не дожидаясь ее ответа, пробормотал, — я должен был убить его на турнире, я это чувствовал. Чертов предатель! Анжелика в ужасе смотрела на мужа. Что привело его в такое состояние? Что происходит? Но почему Филипп сказал — «с начала кампании»? Не с Фонтенбло? Неужели у него был повод подозревать ее в связи с Лозеном во Фландрии?! В конце концов, она ни в чем не виновата! И она горячо заговорила: — Филипп, я клянусь Вам, между нами ничего не было! Вас ввели в заблуждение! Он меня даже не целовал! Он просто хотел такой же турецкий халат как у Вас! Умолял меня передать ему выкройку. В ту ночь мы услышали голоса в коридоре, я испугалась, что до Вас дойдут слухи и выпроводила его через окно. Больше ничего не было! Это правда! — и, судорожно сжав листок с незаконченным рисунком, она протянула его мужу. — Ах, я ничего не буду ему посылать, заберите его! Маркиз стоял перед ней словно пораженный громом. Через секунду придя в себя, он вырвал листок и уставился в него. Но ее признание, как ни странно, не успокоило его, напротив, он побагровел. — Что за …? Вы меня за идиота держите?! Маленькая дрянь! Какая выкройка? Что Вы несете? Прекратите лгать! Где шифровка? — Я не понимаю! — повторяла Анжелика, пыталась вырваться из его рук. — Какая шифровка?! Пустите меня! Письмо с античной басней, так удивившее Анжелику, наконец попалось маркизу на глаза. Он оставил жену и поднял пропажу. Убедившись в целостности послания, Филипп продолжил допрос. — Вы успели переписать текст? — и поскольку молодая женщина замотала головой, настойчиво уточнил, — выучили наизусть? Как и где Вы должны передать его Лозену? Отвечайте! Отвечайте, черт Вас дери! Он занес руку. — Я не знаю, о чем Вы говорите! Я ничего не поняла! Какой Зевс? Что за бастард? Причем здесь Лозен? Я пришла только за выкройкой, клянусь Вам! — почти рыдала она. Что-то в ее виде, вероятно, вызвало у него сомнение. Перестав трясти жену, маркиз строго спросил: — Лозен не просил Вас найти это письмо? — Нет! Разумеется, нет! И поскольку ответом ей было недоверчивое лицо Филиппа, продолжила: — Я бы никогда не согласилась! Залезть в Вашу переписку. Вы что же думаете, я могла что-то у Вас украсть? — Даже ради маркиза де Лозена? — Да какая разница для кого? — У Вас большой опыт по части похищения чужих тайн, — процедил он, — впрочем, Вы могли не знать, что в письме. Женщины не умеют хранить секретов. Вас могли попросить переписать его, как о незначительной услуге… — Кажется, это Вы держите меня за идиотку. Я бы не поверила ни в какую «незначительную услугу». Кто посмел бы просить меня о воровстве в собственном доме?! По лицу Филиппа она поняла, что его гложут сомнения. — Как мне поклясться, чтобы Вы поверили мне, — холодно поинтересовалась она. — Клянитесь на распятии. Анжелика подошла к старинному распятию на туалетном столике и произнесла слова клятвы. Это, наконец, успокоило маркиза. Он спрятал шифровку, тяжело опустился в кресло и заметил: — Вы так неопытны. Снова стали марионеткой в чужой игре. Когда Вы научитесь не попадаться в паутину придворных интриг, мадам? И зачем только Вы полезли ко Двору… Анжелика почувствовала обиду. Где он был, когда она познавала правила игры в Версале? И, видя ее неопытность, ни разу не предостерег ее. Ведь Франсуаза Скаррон говорила ей, что Филипп прекрасно осведомлен обо всем, что происходит при Дворе, но ни во что не вмешивается. Она поправила выбившийся локон и достоинством ответила: — Я и не участвую в чужих интригах, месье. Он цинично усмехнулся. — А мадам де Монтеспан? Или это не Вас она использовала? И, поскольку Анжелика молчала, уязвленная его тоном, он прищурился и уточнил: — Вы хоть понимали, какую роль Вам отвели? — Так Вы знали? — с горечью в голосе спросила она. — Разумеется, знал. С тех пор как Его Величество даровал Вам личные апартаменты в Версале. Ни Вы первая, ни Вы последняя. Вы что же думали, их раздают за красивые глаза? Понимая его правоту, молодая женщина смолчала. А ведь она искренне восприняла тот дар как жест извинения со стороны короля и радовалась ему как ребенок. Теперь уж всё кончено, еще во время последней военной кампании она приняла решение порвать все связи с прекрасной Атенаис. — Вы знали и ничего не сказали мне, — уже утвердительно повторила она. — Я же обещал Вам, что добьюсь, чтобы Вы покинули Двор, — процедил Филипп, думая о чем-то своем. — Глупо было бы помогать Вам там удержаться. Пока он говорил, Анжелика мерила шагами комнату. Остановившись, она спросила: — Вы правда подумали, что я могу по чьему-то поручению завладеть Вашими бумагами? Рыться в Ваших вещах? Обманывать Вас? Маркиз не поднимал на нее глаз, но ей показалось, что он покраснел. — Уходите, — буркнул он. Анжелика поняла, что разговор окончен, и вышла. Примечания: * стиль шифровки взят у А.Дюма из "Красного сфинкса"
Ariadna: Слушай, а есть возмолность в пдф или ворд все вместе почитать? Я набегами. Раз в три месяца. И не успеваю читать. А так распечетала бы и почитала бы все лето сразу. Может, мнение высказала бы какое. А то я после твоего дневника не воспринимаю больше Анж нормально. Очень уж понравился и урывками читать сложно Особенно с моим личным дурдомом
Psihey: Ariadna, так итоговой версии пока нет. Но! На фикбуке есть по главам и там можно скачать, кажется в пдф он дает. В шапке этой темы ссылка. Мне были бы оч.интересны твои комментарии и предложения!
Psihey: Я, кстати, в этом фике на стороне Анж, если можно так сказать. Реабилитирую ее для себя))
Psihey: Глава 21. Смиренная монахиня Обычно всё начиналось с мелочей. Косой взгляд, пустое замечание, вздох: «Ах, моя несчастная племянница! О, мой бедный сын!», незаметные гостям, явственно ощущались Анжеликой, и били точно в цель. Внезапно молодая хозяйка узнавала, что распоряжения об обеде уже сделаны, а ее приказания отменены, общество могло собраться в гостиной или в саду, не дожидаясь мадам дю Плесси и даже букеты в зале, заботливо составленные Анжеликой утром, к вечеру бывали заменены на другие. «Не стоит благодарности, моя дорогая», — обычно отвечала мать-настоятельница на ее вопросы, — «Мне доставило истинное удовольствие помочь Вам. Вы же сами видите, что так лучше?». Анжелика не понимала, что ее останавливает, чтобы не выпроводить свекровь из замка, разругаться с ней или хотя бы урезонить. Так и сегодня, в голубой гостиной всё началось с пустяка. — Ах, это не слыхано! — воскликнула мать-настоятельница, картинно отбросив от себя письмо. Анжелика, сидевшая рядом за пасьянсом, в ожидании обеда, поняла, что промолчать не удастся, и вздохнула из вежливости. Старая маркиза продолжила как будто давно идущий разговор: — Да, моя дорогая, этот мошенник хочет 35 тысяч ливров за роспись капеллы! Не слыхано! Если я сейчас откажу ему, едва ли нам удастся найти ему замену, и купол не распишут ко дню поминовения королевы-матери! — Какой мошенник, тетушка? — Миньяр! Мало мне было этих итальянских ваятелей, норовящих обокрасть французскую корону! Сколько упреков я претерпела от господина Кольбера! Нам даже пришлось изменить оформление балдахина. И теперь этот живописец, этот малевщик, смеет так дерзко оценивать свои услуги! Анжелика начала подозревать, что свекровь ожидает от нее материального участия в ее бедах. «Дорого же мне обходится родство с семейством Плесси-Бельеров», подумала она и со вздохом предложила: — Я могла бы Вам чем-то помочь? Смерив племянницу, ставшую к тому же ее невесткой, недобрым взглядом, старая маркиза с достоинством ответила: — Я не обкрадываю собственную семью, моя дорогая! Как Вы могли подумать, что я начну просить у Вас денег? Эти Ваши торговые дела слишком сказались на Ваших представлениях о принятом в обществе… В груди молодой женщины начинала подниматься волна возмущения, но она сдержалась. — Впрочем, — внезапно сменив гнев на милость, заметила мать-настоятельница, — Вы могли бы помочь мне с этим чудовищем (она указала на массивные деревянные счеты, позаимствованные у Молина)! Вы справитесь с ними гораздо лучше меня. Анжелика, которая только что собиралась вступить в пикировку, дала тетке еще один шанс и взялась за счеты. — Итак, — мать-настоятельница надела пенсне и погрузилась в бумаги обители, — посмотрим. Мадемуазель Л-н, единственная дочь графа Н. обманута женихом. Помолвка разорвана, невеста в слезах. Как он мог предпочесть этому юному чуду вдовицу с двумя детьми? Как Вы думаете? Чем эта непорядочная женщина — источник бедствия для очаровательной Л-н — могла привлечь столь блистательного жениха? Анжелика, которой столь прозрачные намеки не приносили удовольствия, чуть надменно поинтересовалась: — Это имеет какое-то отношение к росписи купола, мадам? — Разумеется, имеет. А Вы думали, для чего я рассказываю об обманутых надеждах мадемуазель Л-н? И поскольку ответом ей был недоуменный жест, милостиво пояснила: — Что может утешить непрочное сердце, разбитое жестокостью грешной жизни? Лишь уединение в святой обители! Мадемуазель высказала робкое желание стать послушницей и ее благочестивая мать (моя старая подруга) не могла доверить свою нежную девочку никому другому, кроме меня. Мы списались — вереницы посланий, полных сердечных излияний, слов сочувствия и взаимной скорби. И моя протянутая рука помощи была принята. Девочку привезут через пару недель в монастырь. Это дает нам три с половиной тысячи ливров. Анжелика, имевшая многое сказать по поводу «бедного разбитого сердечка» и «руки помощи», молча отбросила нужное количество костяшек. — Продолжим, — старая маркиза вновь стала невозмутимой. — Герцог М. Старый греховодник, чуть не отдавший Богу душу прошлой зимой, но все же удержавший ее в теле, весьма обрадовался сему обстоятельству и дал обет отказаться от порочной любви и наконец жениться. Жениться-то он женился, но его мальчик при нем и не покидает теперь уже супружеский дом. Впрочем, герцог не был бы собой, если бы не трусил, нарушив святой обет. Чтобы искупить грехи, он вознамерился пожертвовать на святое дело и его духовник полностью поддержал его в этом благом намерении, — старая маркиза помахала чьим-то письмом с уже старческим почерком, — пять тысяч ливров, моя дорогая, — победоносно сообщила она. Костяшки послушно переместились на счетах, показав 13 тысяч. — Что у нас дальше, — мать-настоятельница перелистала с десяток писем, называя отдельные суммы: триста тридцать ливров от общества торговцев кожевенного цеха, пятьсот восемьдесят — от виноделов, четыреста тридцать — различные подати, которые имел право брать монастырь, завещание маркизы Д., еще тысяча ливров. Неизвестные пожертвования в церковный ящик… Пальцы Анжелики послушно отсчитывали перечисляемые суммы. «А в таланте раздобыть деньги ей не откажешь», — с толикой какого-то уважения подумала новая маркиза дю Плесси. Откинувшись на подушки, как после пешего паломничества во Святую землю, мать-настоятельница поинтересовалась: — Так что же, душенька, сколько мы набрали? — 28 тысяч двести тридцать ливров, мадам. — Что ж, но мы забыли принца! Приплюсуйте еще пару тысяч, я займусь этим сегодня после обеда. — Остается еще около пяти тысяч, — напомнила Анжелика, собираясь предложить от себя как минимум не меньше принца Конде. — Ах, это пустяки, их пусть оплачивает этот увалень, господин Кольбер, а если ему вновь покажется это «слишком», пусть умерит претензии Миньяра. Одно то, что его допустили до обители, ставшей столь дорогой сердцу покойной королевы-матери (мать-настоятельница истово перекрестилась при этих словах) должно быть для него уже достойной наградой. — Я могла бы поговорить с господином Кольбером, — заметила Анжелика, не без гордости, — он часто спрашивает моего мнения о торговых делах и, думаю, я могла бы с легкостью получить его аудиенцию по возвращении в Париж. — Ах, оставьте! Он и так заплатит. Ведь речь идет о памяти королевы-матери. Впрочем, может быть Вы лучше найдете мне более сговорчивого живописца? Этот Миньяр несносен. Мне припоминается, кто-то из Ваших братьев промышляет художественным ремеслом? Невинный взгляд старой маркизы из-под пенсне не мог обмануть Анжелику, и та холодно заметила: — Вы верно осведомлены, мадам. — Дворянин, подавшийся в ремесленники… — протянула мать-настоятельница, как бы пробуя слова на вкус. — Да, Вашим родителям было нелегко помочь детям занять подобающее их происхождению положение в обществе. О, времена! Что будет с нами дальше, если потомки старинных родов начнут расписывать холсты, забыв о своем предназначении? — Быть может, в этом и состоит его предназначение, — сухо ответила Анжелика. — Предназначение дворянина, моя дорогая, служить своему королю. — Его Величество любит все прекрасное и очень ценит живописцев, превращающих потолки Версаля в произведения искусства. Месье покровительствует Салону. А Монсеньор? Его дом в Шантийи может посоперничать с королевским дворцом. Это тоже служение королю. — Дворянин служит в армии, при Дворе или в церкви, а не с кисточкой и холстом! — наставительно заявила старая маркиза и, не удержавшись, добавила, — и не торгуя диковинками из Америк. Анжелика, начавшая терять терпение, парировала: — Все дело в душевной склонности, мадам. У нас с Вами разные вкусы. В Вашей семье, если мне не изменяет память, больше интересовались заговорами и Фрондой. Или Вы называете это «служением королю»? Алиса дю Плесси-Бельер побагровела и открыла рот, чтобы возразить невестке, но их словесную дуэль, грозящую перерасти в нечто большее, прервало появление принца. Анжелика, пользуясь случаем, сделала реверанс монсеньору Конде и тетке и покинула гостиную. На веранде маркиза столкнулась с сестрой. — Что с тобой? Можно подумать, ты сцепилась с кем-то! Сядь и выпей воды, у тебя щеки горят. Необычный тон Ортанс смутил молодую женщину. С тех пор, как уехала Нинон, ей почти не с кем было поговорить по душам. И сама не зная почему, Анжелика сказала: — Это всё наша тетка. Норовит укусить меня. А я каждый раз борюсь с желанием расцарапать ее физиономию. Как будто мне мало обид Филиппа! Ах, Ортанс, эти Плесси превращают мою жизнь в сущий ад! Прокурорша закусила губу, собираясь отвесить ядовитое замечание, но передумав, серьезно сказала: — Да они всегда были такими! Разве ты не помнишь? Даже дядя, самый воспитанный из этого семейства. Зачем ты связалась с этой фамилией? Тебе нужен был громкий титул, Версаль и красавец Филипп? Ты получила то, что хотела — изволь платить. Анжелика, я не узнаю тебя, где твой бойцовский характер?! Я не собираюсь тебя жалеть! И не смей жалеть себя сама! Ты теперь маркиза дю Плесси. Это твой замок и, черт возьми, это твое право решать, кого ты будешь здесь терпеть, а кого нет! — Почему я до сих пор терплю здесь тебя, ты не знаешь? — полушутя, спросила маркиза. — Потому что с тех пор, как уехали мадемуазель де Ланкло и наши блистательные кавалеры, а наша тетушка завела здесь свои иезуитские порядки, ты совсем закисла. Так бы и дала тебе по щекам! И увидев, как встрепенулась сестра, мадам де Фалло, с удовольствием хмыкнула и переменила тему: — Так-то лучше! Кстати, когда твой муженек возвращается на войну? — Через неделю, кажется. Он мне ничего не говорит. — Да уж, не секрет. Я не знаю, что у вас происходит, но ты бы была мила с ним хотя бы на людях, для гостей. Наша тетка уже пыталась выведать у меня, почему он не навещает твою спальню. — Ей-то какое дело?! — поразилась Анжелика. — Может быть, я сошла с ума, но она хочет разрушить ваш брак. — Ортанс, ты сошла с ума. — Не скажи, сестрица. А еще, узнав, что мой муж прокурор, она интересовалась, основаниями для признания брака недействительным. Берегись ее! А лучше замани поскорее Филиппа к себе в будуар. Хватит жеманничать. При твоих прелестях, это не такой уж подвиг. — Кажется, сейчас по твоим щекам пройдусь я, — полусерьезно пригрозила Анжелика. — Только попробуй! Давай, собирай своих сорванцов, поедем к отцу. И пусть наши милые родственники перегрызут здесь друг другу глотки. Никогда не думала, что от Ортанс может быть польза, — улыбнулась про себя повеселевшая маркиза. Через час, трясясь в экипаже по проселочной дороге, сестры вновь обратились к воспоминаниям детства. — Помнишь, — неожиданно проговорила Анжелика, — как они нагрянули к нам в Монтелу? — Кто — они? — Ортанс! Разумеется, покойный дядюшка с Филиппом! — А… Как не помнить… Ох, и нищие же мы были. Вдоволь повеселили их своим видом. — Да… но дядя восхитился глазами матушки. При нас с ней никто так не говорил. — Покойный маркиз умел быть галантным, ну, а наш отец мало в этом смыслил. — А помнишь, как ты первая сделала ему комплимент? И он посоветовал тебе стать жеманницей? Сестры от души рассмеялись. — Ох, и глупая я была! Прокурорша мечтательно уставилась в окно, на заходящее солнце и добавила: — А ведь именно мне наш прекрасный кузен подал руку, чтобы вести к столу. Помнишь? — И что? — возразила Анжелика. — Ты сохранила это воспоминание на всю жизнь? Филипп просто хотел разозлить меня. — А может, это потому, что его отец нашел, что у меня острый ум? — Вовсе не поэтому. Просто ты старше. — На один год! Тебе обидно, что дядя считал меня умнее! — А я красивее! И женился Филипп на мне! — Не будь у тебя денег, ни за чтобы не женился! — А на тебе бы он не женился даже с деньгами! — А я вцеплюсь сейчас в твою хорошенькую мордашку ногтями, как в детстве! — А я… Флоримон, Кантор и две юные Фалло, разомлевшие от жары и уснувшие по дороге, открыли глаза и с удивлением уставились на матерей. Мгновенно одумавшись, сестры замолчали. Ортанс обиженно поджала губы, а Анжелика улыбнулась. Карета остановилась у подъемного моста с ржавыми цепями, распугав куриц. — Ну, здравствуй, Монтелу, — с грустной иронией пробормотала Ортанс, — давно не виделись. Примечания: *Пьер Миньяр расписал купол за 33 тысячи ливров (позже Мольер воспел его в поэме)
Psihey: Глава 22. Срывая маски Надежды на сельскую идиллию в Монтелу закончились раньше, чем дамы отправились спать. Оказалось, что одряхлевший, как и его хозяин, замок просто не имеет достаточного количества покоев, чтобы разместить обеих дочерей с их детьми и прислугой. — Ах, дорогой отец, — восклицала Ортанс, — отчего же Вы так и не позаботились привести в порядок большинство комнат? Ведь Ваши дела наладились. — Но зачем, моя дорогая? — искренне удивился старый барон, — Вашей матери давно нет с нами, дети выросли и разъехались, а нам с тетушкой Пюльшери много ли нужно? Все же была найдена одна большая, относительно чистая комната, ставшая временно детской, сестрам пришлось занять их бывшую спальню с все той же старинной кроватью, месье Ракан, единственный взятый мадам маркизой наставник мальчиков, занял комнату покойного Гийома, а слугам было велено позаботиться о себе самим. Анжелика, остыв после схватки со свекровью, и лишившись привычного комфорта, начала задумываться о поспешности своего побега. Но возвращаться в Плесси в ночи было небезопасно, да и попросту глупо. Мадам Фалло де Сансе, старательно натягивая ночной чепец, проворчала: — Знала бы я, что здесь ничего не изменилось, ни за чтобы не поехала. Простыни хоть без дыр? — Это же ты уговорила меня уехать! — возмутилась маркиза, — а теперь жалуешься. — Мало ли что я сказала! У тебя самой голова на плечах. А, впрочем, я хочу спать, — она улеглась на своей половине, и, не поворачиваясь к сестре, буркнула, — надеюсь, наш прекрасный кузен не примчится в ночи и не вытащит тебя за волосы из постели. От такого предположения Анжелика чуть не подскочила на кровати: — С чего бы Филиппу это делать? — с вызовом поинтересовалась она, — да он и не заметит, что меня нет. А если и заметит, то ему все равно. — Какая ты наивная! Ты же исчезла, не слова ему не сказав, бросила дом, гостей. Это вызов, моя дорогая. Говорю тебе, когда ты вечером не спустишься к столу, он рассвирепеет. — Я сказала мажордому, что мы поехали в Монтелу. — Только, что к ночи не вернешься, не сказала. — Я сама решаю, что мне делать! С каких это пор я должна испрашивать разрешения у мужа? Если ты шагу не можешь ступить без своего прокурора, то у нас с Филиппом все иначе. При Дворе супруги живут каждый сам по себе, — в голосе маркизы дю Плесси зазвучали нотки превосходства. — Ну посмотрим, как это ты живешь сама по себе, — ехидно усмехнулась Ортанс, — добрых снов! Спать Анжелике расхотелось. Она злилась на сестру, но и сама начинала беспокоиться. И почему она не подумала, как маркиз расценит ее внезапный отъезд? И что ему наговорит старая маркиза? Наверняка, она постарается извлечь свою выгоду из бегства невестки. За открытым настежь окном стояла теплая летняя ночь, кваканье лягушек на болотах соперничало со стрекотанием кузнечиков — все располагало ко сну, но сквозь эти звуки, начинавшей дремать молодой женщине чудился цокот копыт. Белый силуэт всадника остановился у подъемного моста, маркиз поднял голову и его взгляд, казалось, прожег ее насквозь. Анжелика открыла глаза. «Это просто сон», —сказала она себе. Но против воли вспомнила, как собираясь в дорогу, была вынуждена выслушивать стенания Барбы. Служанка панически боялась оставаться в Плесси. — Вы уж простите меня, мадам, — всхлипывала она, — но Вы-то уедете, а с нами что будет? Господин маршал ведь каждый вечер заходит в детскую, посмотреть на нашего мальчика, уж мне не избегнуть! — и она истово перекрестилась. — Как в ту ночь, помните, мы все убежали в Монтелу, а Вас оставили. Как я терзалась, что Вы одна-одинешенька с ним! Как молилась за Вас! Возьмите меня с собой, мадам! Брать к отцу еще и грудного младенца со свитой не входило в планы Анжелики, и она укорила служанку: — Барба, прекрати! Возьми себя в руки! Это нелепо. Честное слово, Филипп — не дьявол во плоти, что он тебе сделает?! — Ах, господин дю Плесии как зайдет, я и так цепенею! А если он начнет меня расспрашивать, я от страха языка лишусь. Напомнив верной Барбе о том, что они знавали и более тяжелые времена и уверив ее в том, что ее страхи беспочвенны, Анжелика уехала. Утро началось мирно с добротного завтрака кормилицы Фантины и ночные волнения почти покинули молодою женщину, как к полудню из Плесси прибыл лакей. Послание было кратким и не терпящим возражений. Избегая всякого приветствия, маркиз в одной фразе сообщал жене, что ждет ее дома к обеду. Анжелика задумалась. Вернуться сейчас означало признать свое поражение, позволить Филиппу командовать ею. Оставив без внимание послание мужа, она собрала детей на прогулку в лес. Обед прошел своим чередом и общество собралось как прежде в темной зале Монтелу. Сестры рассказывали отцу о жизни в Париже, когда неожиданно пришло послание от аббата де Ледигьера. Не подав виду, что обеспокоена, маркиза дю Плесси уединилась в спальне. «Да простит меня мадам, — еле разбирала она поспешно написанные буквы, — но умоляю Вас, возвращайтесь как можно скорее! Господин маркиз в ярости. И мы опасаемся, что его гнев может иметь для Вас поистине бесчисленные страдания. Поначалу господин маршал не придал Вашему отсутствию значения, и даже, когда Вы не спустились к обеду, он лишь спросил мажордома не возвращались ли Вы. К ночи Вы не вернулись, и господин маркиз уже посылал месье де Бюсси выехать к Вам навстречу, полагая, что в дороге что-то случилось, но господин Молин уверил его, что скорее всего Вы устали или кто-то из детей приболел, и Вы решили переночевать у отца. Должен Вас известить, что мать-настоятельница была весьма недовольна Вашим отъездом, по поводу чего весь вечер ей было, что сказать в гостиной. Утром Вы не появились, к тому же лакей, что возил Вам письмо, сообщил, что Вы и все домочадцы в добром здравии, но никакого ответа не дали. Мы боимся попасться на глаза господину маркизу. Умоляю мадам, возвращайтесь! Я бы никогда не посмел писать Вам это, но я опасаюсь, что Ваше открытое неповиновение супругу, приведет Вас к потере свободы, а нас, Ваших преданных слуг, обратит в полную зависимость от господина маркиза, что станет для нас настоящей катастрофой». Всегда преданный Вам и пр., аббат де Ледигьер. Анжелика закусила удила. Ее свободолюбивый нрав не позволял ей подчиниться. Решено, они никуда не поедут, и если Филиппу это не по нраву, тем хуже для него. Она вернется завтра после полудня как ни в чем не бывало и встретит упреки мужа ледяным спокойствием. В конце концов, они неуместны. Этот мальчишка решил показать ей и своей матери, кто в доме хозяин? Что ж, этих Плесси ждет разочарование, маленькая маркиза Ангелов никогда не была послушной. Вечером в Монтелу пришло третье письмо. На этот раз уже в нескольких строках Филипп извещал жену о необходимости сопровождать его мать в Ньельское аббатство. Карета старой маркизы прибудет в Монтелу завтра утром. В конце краткого послания Анжелика нашла постскриптум. Если по какой-либо причине требования мужа не будет выполнено, маркизу насильно сопроводят в Париж и заключат под домашний арест. Пасынки же маркиза останутся в Плесси под присмотром наставников. Анжелика уже собиралась написать гневный ответ мужу, но поразмыслив и представив последствия открытого неповиновения, решила не противоречить. Она не сомневалась, что путешествие наедине со старой маркизой многое прояснит в сложившейся ситуации. Наказав Ортанс оставить Флоримона и Кантора в Монтелу с дедом и ни под каким предлогом не отдавать их маркизу, она села в карету с гербом рода Плесси-Бельеров. Утро выдалось пасмурным, душным и унылым. К вечеру ждали грозу. Трясясь в карете по проселочной дороге, Анжелика изнывала от скуки. Не зная, чем занять себя, она принялась украдкой наблюдать за теткой. Про себя, молодая женщина называла свекровь Екатериной Медичи — такая будет горячо сжимать вас в объятиях и клясться в любви, уже подсыпав яд вам в бокал. По тому, что старая маркиза говорила, никогда нельзя было понять, была ли она искренна или играла с вами, о чем она думала на самом деле и что стояло за ее любезностью. Солнечный свет, просачиваясь сквозь низкие облака, создавал тончайшую, словно дымку, вуаль на лице настоятельницы, сглаживая острые углы. Алиса все еще была красива. Точеные черты лица, лилейно-белая кожа, оттененная черной одеждой, царственный взгляд, худые, длинные пальцы. У маркизы была несколько театральная манера держать голову — казалось, что она снисходила до собеседника. Настоящая аристократка. С трудом перенося присутствие тетки в замке, Анжелика следила взглядом за ее хрупкой фигурой, изысканной медлительностью движений, магией неподвижного, как у змеи взгляда, в минуты, когда старая маркиза задумывалась. И поневоле любовалась ею. Между матерью и сыном не было заметного внешнего сходства, но это отстраненное превосходство, эта меланхоличная красота греческой статуи, эта театральность поз и вальяжность движений безошибочно позволяли угадать их родство. «Странно, я раньше никогда не замечала, как сильно Филипп похож на нее», — подумала Анжелика. Молчание затянулось. Обе женщины пристально смотрели друг на друга, и, да, Анжелика почувствовала это, взгляд Алисы дю Плесси-Бельер был взглядом соперницы. — Вы красивы, — наконец выговорила старая маркиза. Это не был тон, которым делают комплимент, нет, только холодная констатация факта, все равно, что сказать: «Ваза разбилась». — Звучит, как упрек, — заметила Анжелика. Спокойный, взвешенный тон старой маркизы избавил ее от необходимости излишних реверансов. Алиса улыбнулась одними губами, вздохнула и сменила тему: — Я давно хотела Вам сказать… Видите ли, моя дорогая, титул маркизы дю Плесси-Бельер накладывает на Вас ряд обязательств. — Вы считаете, я не справляюсь с ними? — поинтересовалась молодая женщина, и сердце ее забилось: «Кажется, началось! Тем лучше». — Не обижайтесь, дорогая. Поймите, во мне говорит мать! Я боюсь, что мой сын из деликатности и нежных чувств к Вам, опасается расстроить Вас даже намеком на недостойность Вашего поведения. Но Вы для меня всё равно что дочь, и я считаю своим долгом указать Вам на это. Вы — не светская женщина. Увы! Вы говорите то, о чем думаете, искренне смеетесь, я всегда вижу по Вашему лицу, если Вы недовольны или устали. Вы не умеете скрывать своих чувств, мадам, и выставляете их напоказ! А быть благородной дамой означает нести себя, как обязывает Ваш титул. «Подумать только, тетка обвиняет ее в нежелании быть лицемеркой! «Материнские чувства» — ха! Неужели Алиса думает, что я настолько глупа?! Или это искусное нападение? Ей хочется войны? Что ж, она ее получит». — Я не собираюсь быть беспринципной лицемеркой! — вскинула голову Анжелика. — Моя жизнь нравится мне такой, какая она есть. Во всяком случае, мне нечего стыдиться. — Нечего стыдиться? Вы не сможете жить при Дворе, — констатировала Алиса, — Честное слово, дорогая, с Вашими мещанскими привычками Вы вечно попадаете в неловкое положение! Почему, к примеру, Вы все время зовете Вашего мужа по имени? Он не пастушок, а Вы не белошвейка… — Что плохого в том, чтобы называть собственного мужа его именем?! — Анжелика начинала терять терпение. Старая маркиза не ответила и тонко улыбнулась. — А Вас называют Безделицей. Кажется, это милое прозвище принадлежит Его Величеству? Король благоволит к Вам, не так ли? — Не больше чем к другим дамам Двора, которым он оказывает знаки внимания. — Знаки внимания? Личные покои в королевском дворце с очаровательным «для»? Много ли дам может похвастаться такими «знаками внимания» со стороны короля? Анжелика предпочла пропустить вопрос тетки мимо ушей. — Говорят, что Его Величество находит Вас оригинальной. Как он нашел Ваш адюльтер с главным Дон Жуаном Двора? Господи, Вы были так неловки, что умудрились выставить себя вместе с любовником на всеобщее обозрение! Анжелика вспыхнула. Да, стены монастыря не смогли скрыть от монахинь новостей светской жизни. — Не с Вашей славой альковных побед, мадам, призывать меня к целомудрию! — Между нами есть некоторая разница, раз уж мы столь откровенны. Мои связи никогда не вредили карьере маркиза. А Ваше поведение привело к опале, тюрьме и ссылке мужа! Близился полдень, духота сгущалась. В висках у Анжелики стучало. Их разговор больше напоминал словесную дуэль: выпад — парирование удара, снова выпад. Молодая женщина перешла в нападение: — А Вам не приходило в голову, что сам Филипп был повинен в тех неприятностях, что с ним случились? — Соблаговолите объясниться, мадам! — Извольте! Известно ли Вам, мадам, что король неоднократно требовал от маркиза больше заботиться о моем хорошем расположении духа? Но, поскольку у маркиза невозможный характер, как говорил мне Его Величество при личной встрече, он постоянно пренебрегал королевским наказом! Старая маркиза сощурилась и поинтересовалась вкрадчивым голосом: — Невозможный характер? Какие занятные темы Вы обсуждаете с королем, мадам. И в чем же, позвольте узнать, заключается королевский наказ? — Вести себя с женой, как подобает дворянину. — Иначе говоря, чаще наведываться в Вашу спальню, не так ли? А Вам, в свою очередь, не приходило в голову, что всему виной Вы и Ваша холодность, мадам? Ах, оставьте меня! Ах, не трогайте меня! Даже не рассчитывайте, мой дорогой! Ваш муж — дворянин, а Вы верно, связавшись с мещанами, забыли об утонченности светской жизни. Не удивлюсь, если мой сын скучает в супружеской постели! Анжелика задохнулась от негодования. И эту версию их брака представил ей Филипп? В таком случае они оба безумны! Срывающимся от гнева голосом, она осведомилась: — Прелестная картинка. Позвольте узнать, что еще поведал Вам мой муж о нашем браке? — О, я достаточно пожила на этом свете, чтобы самой не догадаться обо всем! И мне нет нужды расспрашивать сына о таких подробностях. Впрочем, о начале Вашей жизни, точнее о причинах, побудивших его отвергнуть блестящую партию и связаться с шоколадницей, я кое-что знаю. Не стойте из себя праведницу, дорогая, Вы — подлая шантажистка! Анжелика на секунду обмерла, но вспомнив подслушанный разговор в гостиной, немного успокоилась. Чтобы сбить старую маркизу с толку, она изобразила волнение: — Я Вас не понимаю, мадам! — Всё Вы понимаете, девственница с двумя детьми! Я говорю о ребенке. Ловко Вы женили моего сына на себе! Вам повезло, что для него честь фамилии — не пустой звук. — Сколько можно вспоминать прошлое? Сейчас все получили свое и счастливы — Филипп получил сына, я — вернула себе имя. Ничего не изменишь. — Нет, мадам, не все счастливы. И в первую очередь — мой сын! И Вы ошибаетесь, считая, что ничего нельзя изменить. Не так уж это и сложно поместить Вас в монастырь и освободиться от брачных уз. И это еще не самый печальный финал для Вас, моя дорогая, поверьте! Первой мыслью Анжелики было — тетка сошла с ума! Филипп никогда не пойдет на это. Было время, когда угроза провести свои дни в монашеской обители витала над ней, но сейчас, когда они стали жить вместе — это просто смешно. Но ей угрожали! Самым беззастенчивым образом! Насколько реальна была опасность? Уж не старая ли маркиза была одной из преданных соратниц Фуке? Не в ее ли замке затевался заговор? Не она ли бестрепетной рукой была готова подослать малолетнему королю яд? Мать Филиппа была немилосердным, безжалостным врагом. Кровь ударила молодой маркизе в лицо: — Я слишком долго была примерной невесткой, мадам! — голос Анжелики дрожал от гнева. — Так вот, с этого момента я запрещаю Вам, слышите, запрещаю вмешиваться в дела моей семьи! Мои отношения с мужем Вас не касаются. Мне нет дела до того, почему Филипп ненавидит Вас, по всей вероятности, у него есть на то веские причины. Но если он женился на мне, и живет со мной в браке и в одном доме, это означает лишь одно — он считает меня достойной быть его супругой и носить его титул! Вы же, Вы отравляете всё, к чему прикасаетесь! Я оставлю Вас в Ньельском аббатстве, кайтесь, сколько Вашей душе угодно. Но помните, я не пробуду с Вами под одной крышей больше ни дня. Как только Вы вернетесь в Плесси, Вы уедете обратно в Париж. И не смейте, слышите, не смейте, даже приближаться к моим детям! Или я, клянусь, я убью Вас. Насладившись произведенным эффектом, Анжелика чуть тише добавила: — Вот увидите, тетушка, Филипп не будет мне противоречить. Старая маркиза поднесла руку к горлу и внезапно потеряла сознание. В этот момент карета остановилась во дворе монастыря, дверца распахнулась: — Госпожа маркиза, госпожа настоятельница, мы так рады… Что? Что случилось? Помогите! Воды! Скорее! Старую маркизу осторожно понесли в комнаты, вокруг нее суетилось по меньшей мере пятеро человек. Анжелике ничего не оставалось, как последовать за теткой. Навстречу им, спешил взволнованный настоятель. Именно в этот момент, Алиса открыла глаза. Увидев у своего изголовья невестку, она, побелевшими губами довольно отчетливо прошептала: — Бог простит Вам Ваши грехи, мадам. Я буду молиться за Вас. И за спасение моего сына. Столпившиеся вокруг «умирающей» монахи, с опаской посмотрели на молодую маркизу. Да, Алиса дю Плесси-Бельер была опасной соперницей. *** Вопреки опасениям старая маркиза не умерла. Напротив, она довольно быстро очнулась, и монастырский лекарь заверил мадам дю Плесси, что жизни ее родственницы ничего не угрожает. Правда, ей всё же стоит задержаться под сенью обители на пару дней, прежде чем отправиться в обратный путь. Поручив тетку заботам настоятеля, и щедро пожертвовав на нужды аббатства, Анжелика вернулась в Плесси.
Ariadna: Нашла, как скачать на фикбуке. Если склероз не подведёт, скачаю нс комп и распечатаю
Psihey: Ariadna пишет: Нашла, как скачать на фикбуке Пиши впечатления!
Olga: Psihey, прочитала новые главы и поняла как я соскучилась о вашим работам! Мадам дю Плесси старшая вышла отлично, мне очень понравилась ее хозяйственность. А то у Голон все дамы вечно вокруг Анж хороводы водят, от Нинон де Ланкло до монашек из Канады. А тут такая самодостаточная дама! Причем, она может себя считать хорошей и заботливой матерью! Сначала меня удивило отказ Анж вернуться в Плесси. Она конечно упрямая, но под упрямством должны быть какие-то причины. Подколки свекрови как то не тянут на причины обиды. Складывалось впечатление, что все вокруг взрослые (Филипп, Ортанс, Алиса), одной Анжелике пять лет. Но потом я подумала, что объяснение пожалуй есть. Она только что была представлена в глазах Филиппа в неудачном свете: он застал ее шарящей по его карманам, ей пришлось жалко оправдываться, говоря какие-то неубедительные фразы про Лозена и халат. Выглядит она в глазах Филиппа не очень. Нужно срочно восстановить самоуважение. А для этого надо его внимание переключить. Чем подозрительно смотреть на жену-карманницу, пусть он психует из-за того, что она сбежала из дому. Одно вытеснить другим. Это вполне в духе Анжелики, которая и наивна и находчива одновременно. А вот послание писем от Филиппа меня удивило. Это больше в духе короля писать письма с предложениями вернуться, а Филипп, если бы был взбешен, то прискакал бы сам на коне за ней, а если ему пофиг, то и пальцем бы не пошевелил. Анжелика своим демаршем в Монтелу именно первое хотела вызвать. Мне так видится. А Филипп бы скорее всего не приехал, не тот повод. Письмо же могло быть написано, но старой маркизой. И Анжелика, прочитав сквозь строки желание Филиппа, могла бы поехать в аббатство с его матерью.
Psihey: Olga пишет: Она конечно упрямая, но под упрямством должны быть какие-то причины Но ею пытаются командовать, а она никогда этого не переносила и делала вопреки. Плюс в Плесси ей стало неуютно, самоуважение по всем фронтам (еще же и старая маркиза) поколеблено. В старой версии было не 2 письма от Филиппа, а только одно - последнее. И я хотела так оставить, но оно получалось какое-то немотивированно безапелляционное, без предыстории. Хотя Вы правы, что это не в характере Филиппа. Поначалу, я хотела примчать его в ночи в Монтелу - как ей снится, но не придумала, что с этим делать дальше - ну примчался и ...? Возможно, действительно, второе письмо должно прийти от маркизы с намеками на то, что открытое сопротивление закончится ее "арестом". Спасибо за идею!
Psihey: Olga пишет: а если ему пофиг А почему ему пофиг? Мне кажется, такой фортель жены, такое открытое пренебрежение домом, ролью хозяйки, когда мать и так пилит, что она такая-растакая нехорошая, должно его выбесить, нет? В письме же было не предложение вернуться, а приказание вернуться.
Olga: Psihey пишет: Мне кажется, такой фортель жены, такое открытое пренебрежение домом, ролью хозяйки, когда мать и так пилит, что она такая-растакая нехорошая, должно его выбесить, нет? Ну Филипп не маменькин сынок, слова Алисы вряд ли его задевали, скорее он их мимо ушей пропускал. Все же нынешний демарш Анж это не королю нахамить или без приглашения в Версаль заявиться. Гостями-мужчинами Филипп мог сам заниматься, а дамы пусть себя сами займут, кроме того есть старая маркиза. Думаю. что он скорее бы не повелся на провокацию Анжелики и не помчался бы разгневанный в Монтелу. Psihey пишет: Возможно, действительно, второе письмо должно прийти от маркизы с намеками на то, что открытое сопротивление закончится ее "арестом". Рада, если идея пригодится. Анжелика ведь хочет не ссориться с Филиппом, а вернуть его внимание. Дерзкое поведение у нее вполне уживается с готовностью залечь под него. Помните, как она ему сказала "Одна капля нежности с вашей стороны, и наши встречи станут для меня очарованием". А то что она почувствовала себя неуютно, да, согласна после истории с халатом. Плюс сестра, плюс свекровь. И еще. Ведь в романе она в их последней сцене спрашивает у Филиппа когда же вы вернетесь. Потом назван Плесси. То есть как бы получается, что через некоторое время Плесси должен восприниматься как место, где они были в чем то счастливы и куда хочется вернуться.
Psihey: Вечером в Монтелу пришло третье письмо. На этот раз от матери маркиза. В столь не характерном для нее кратком послании, свекровь извещала мадам дю Плесси о своем желании посетить Ньельское аббатство и выражала непреклонную уверенность в том, что невестка будет ее сопровождать. Если по какой-либо причине мадам не сможет составить компанию матери-настоятельнице, то ее уединение в Валь-де-Грасс не позволит маркизе дю Плесси-Бельер присоединиться к осенним празднествам в Версале. Пасынки же маркиза останутся под его опекой, будучи порученными наставникам. Анжелика насторожилась. Неужели ей вновь угрожали заточением в монастырь? И как Филипп собирался это устроить? Снова выкрасть ее ночью? Анжелика уже собиралась написать гневный ответ, но поразмыслив и представив последствия своего открытого неповиновения, решила не противоречить. Она не сомневалась, что путешествие наедине со старой маркизой многое прояснит в сложившейся ситуации. Наказав Ортанс оставить Флоримона и Кантора в Монтелу с дедом и ни под каким предлогом не отдавать их маркизу, утром следующего дня она села в карету с гербом рода Плесси-Бельеров. Вот так переписала)
Psihey: Olga пишет: то через некоторое время Плесси должен восприниматься как место, где они были в чем то счастливы и куда хочется вернуться. Согласна. Мне кажется, сейчас Плесси так и воспринимается - как место, где они были немного счастливы, несмотря на войну и противоречия.
Olga: Psihey пишет: Вот так переписала) Мне кажется, что так лучше. Psihey пишет: Плесси так и воспринимается - как место, где они были немного счастливы, несмотря на войну и противоречия. Да! Тем более, что по прошествии времени, когда они вернутся ко двору, мелкие размолвки будут забыты и останется у Анжелики только приятное послевкусие от этого лета в поместье.
Psihey: Глава 23. Супруги Через два дня, вечером, оставив старую маркизу на попечение настоятеля аббатства, Анжелика вернулась в Плесси. Филипп встретил ее холодно. Казалось, он, удовлетворился скупым объяснением, что его мать задержалась в аббатстве для бесед с настоятелем и ушел с принцем в кабинет. Анжелика ждала объяснения между ними, и не могла решить, как вести себя — защищаться, атаковать или казаться равнодушной? Искать ли самой встречи с маркизом или ждать, пока он явится сам? Приняв ванну, она задумалась о своих дальнейших действиях. Необходимо было что-то срочно предпринять, пока старая маркиза не вернулась и не обвинила ее во всех смертных грехах. За этими невеселыми размышлениями ее застала Барба, принесшая маленького Шарля-Анри. «Наш ангелочек хочет видеть матушку, да?», — приговаривала нянька, обращаясь скорее к ребенку, чем к мадам. Анжелика никогда не понимала этого тона, она любила своих детей, крепко обнимала и прижимала к сердцу, боролась за них, и не задумываясь убила бы любого, кто попробовал бы причинить им вред, но ей было непонятно, это умиление каждому зубику или проказе. Маркиза не видела младшего сына около недели, у него отросли пряди на лбу, делавшие его похожим на херувима с полотен. Она рассеяно погладила сына по голове. Барба предложила оставить мальчика в комнате ненадолго, но Анжелика остановила ее: — Не сейчас, Барба. Мне нужно подумать. В эту секунду дверь распахнулась, на пороге стоял маркиз. Одного взгляда на мужа Анжелике хватило, чтобы понять — грядет буря. Барба испуганно сжалась, как и всегда при виде маршала, и, наскоро поклонившись, исчезла. — Надумали увидеть сына, мадам? — холодно поинтересовался маркиз. — Да, я соскучилась. Что в этом необычного, Филипп? — молодая женщина гордо вскинула голову. Неужели он вознамерился учить меня материнству? — Вы увезли старших мальчиков, а младшего не взяли, — начал он. — Разумеется я не могла вести грудного ребенка по проселочной дороге, в такую жару, только ради того, чтобы дед покачал его пару раз на руках. — Хм … я ни разу не встречал Вас в детской, — заметил маркиз. — Я могу сказать то же самое о Вас, Филипп! Однако не делаю из этого вывод, что Вы не интересуетесь сыном, появлению которого, как Вы уверяли меня, были так рады. Я лишь думаю, что мы заходим в разное время. Анжелика знала от Барбы, что маркиз не пропускает и дня, чтобы увидеть сына, но сочла, что нападение в данном случае лучше защиты. Маркиз не нашел, что возразить и начал мерить спальню шагами. — Вас не было в замке почти неделю, Вы уехали, не спросив меня и забыли о своих обязанностях хозяйки. И я долго раздумывал, как Вас наказать. Оскорблять бесполезно — Вы не из нежных натур. Угроза отведать собачьей плетки на Вас больше не действует. Ссылка? Вы ухитряетесь немедленно из нее вернуться. Дети Вас не слишком занимают. В армии я думал, что нашел новое средство, но Вы либо изображаете из себя монахиню и только что четки не перебираете, либо кричите как на пожаре и отбиваетесь изо всех сил. Наконец он остановился, небрежно облокотился на каминную доску и уставился на жену. — Вы достаточно долго и не без успеха дразнили меня, мадам, и с меня довольно! Мне надоели Ваши капризы. Я принял решение. Завтра я отправляю Вас в Париж под домашний арест. Впрочем, вряд ли кто-либо захочет Вас навестить, ведь я распространю слух, что Вы уехали в наше имение в Турень. Анжелика забеспокоилась. Кажется, на этот раз Филипп не блефовал. Приказ сопровождать старую маркизу был только началом. Пока она была в аббатстве, у мужа созрел целый план по ее укрощению. А ведь после переезда в отель на Фобур-Сен-Антуан ей казалось, что она вольна в своих действиях… — Не распаляйте свое воображение Филипп! Из-за чего Вы снова встали на дыбы? Из-за турнира? Я была обижена на Вас, приехала Ваша мать — произошло стечение разных обстоятельств. Но если Вы чувствуете себя обманутым, — намеренно безразличным тоном продолжала она, — нет ничего проще — я готова уплатить Вам по счету. Хотите сейчас? Пользуясь его замешательством, молодая женщина решительно прошествовала к кровати, сбросила пеньюар, отшвырнула по одной туфельки, и, расположившись на подушках, дерзкая в своей наготе, с вызовом посмотрела на мужа. Филипп не двигался. Казалось, он был ошеломлен. Она почти жалела его в этот момент, но зашла уже слишком далеко и не могла остановиться. В конце концов, этот упрямый мальчишка сам виноват. Сейчас он не выдержит и гордо уйдет, хлопнув дверью, — подумала Анжелика, и надменно сказала: — Ну, вот — я готова. Что же Вы замерли? Берите свою награду! Или аппетит пропал? Филипп широкими шагами порывисто подошел к ней, схватил за плечи, и, нагнувшись, яростно прошипел: — Думаете, снова одержали надо мною вверх? Смогли унизить? — он с силой тряхнул ее. — Надеетесь, я уйду? — голос его срывался. — Нет, моя прелестница. Мне не нужно Ваше милостивое разрешение, чтобы получить свое, но погодите, я придумал кое-что лучше. Задыхаясь от гнева, он начал срывать с себя одежду. — Вам придется постараться самой. И в Ваших интересах не разочаровать меня, мадам! Не ожидавшая такого поворота событий, Анжелика застыла на кровати, не в силах двинуться с места. Что с ним?! Что он задумал?! Через мгновение маркиз оказался рядом, но, вопреки опасениям, не тронул ее. — Что ж, приступим, красавица моя, — не сводя с жены глаз, проговорил Филипп. — Что с Вас спросить? Что же? — лихорадочно шептал он. — Итальянскую любовь? Вряд ли Вы знаете в ней толк. Французские ласки? — Анжелика уставилась на него с неподдельным изумлением. — Бог мой, что Вы вообще, знаете?! А, придумал! Вроде, Вы неплохо ездите верхом? Поначалу она не поняла, о чем он, но затем, осознав, вспыхнула. — Маркиз! Здесь не бордель! Или берите сами, что Вам дают или убирайтесь вон! — Превосходно! Домашний арест отменяется. Матушка уже припасла для Вас место в своем монастыре. Вот в него-то Вы и отправитесь, красавица моя. И на этот раз — надолго. Выбирайте! — бросил он. Да это гнусный, ничем не прикрытый шантаж! — Мерзавец! — рассвирепев, Анжелика обрушила на него поток ругательств. — Подлец! Бесстыжий развратник! Да я Вам устрою! — и, дав волю своим чувствам, она схватила расшитую подушку и с силой ударила его наотмашь по лицу. Филипп грубо выхватил ее оружие и отшвырнул прочь. — Я рад, дорогая, что Вы оценили! — Я расцарапаю Вашу наглую физиономию! Он зло рассмеялся: — Давайте! Если сумеете! Анжелика не знала, на что решиться. Сцепиться с ним? Попробовать выставить его за дверь? Встать и гордо уйти? Но, возможно, в преддверии возвращения свекрови, не стоит доводить мужа до крайности? Чего доброго, он действительно упрячет ее под замок. А стать пленницей тетушки после сцены в карете ей совсем не хотелось. Раздумывая, она кусала губы от злости. — Что ж, хорошо, маркиз. Будь, по-вашему. И черт Вас побери! — ее голос дрожал от гнева, — Вы еще пожалеете! Я умею загнать лошадь! Проклятый Филипп! — негодовала про себя Анжелика, — мог хотя бы помочь мне. Кто я ему? Продажная девица?! И с чего мне начать? — лихорадочно думала она. Так странно было самой прикасаться к нему, к его обнаженному телу. Она никогда этого не делала. Только один раз, перевязывая его после дуэли, когда он доверился ей. Вот этот тонкий шрам от плеча через грудь. Молодая женщина вспомнила, как маркиз чуть отстранялся, всякий раз, как ее пальцы касались его, смазывая рану, и она боялась своими прикосновениями причинить ему боль. Но, черт его возьми! Как же он красив! Это сильное, красивое тело с гладкой кожей было создано для того, чтобы любоваться им, для самых трепетных ласк и страстных поцелуев. Не получит он никаких ласк! Сейчас ей хотелось мучить его, дразнить, обмануть его ожидания, заставить страдать. Стереть с его лица эту торжествующую ухмылку. Сделать так, чтобы он молил ее о пощаде. Как она мечтала об этом униженная и осмеянная им в ранней юности. Может быть, она и сжалиться над ним теперь. Ее пьянило ощущение собственной власти. Несчастный! Он и не понял, что сам отдался на ее милость! Тишину нарушало только их горячее дыхание. Анжелика с ожесточением перешла в галоп, но, ее угрозы оказались тщетны, загнать Филиппа было непростой задачей. Несмотря на охвативший ее гнев, она больше не могла сопротивляться нарастающему удовольствию. Истома нахлынула на нее и, в изнеможении, она уронила голову к нему на грудь, не в силах подняться. Почему он не прикасается к ней? Он разочарован? Почему он такой жестокий? Сейчас ей хотелось, чтобы муж сам прижимал ее к сердцу, качал на руках, хотелось быть слабой и беспомощной, как маленькая девочка. Молодая женщина коротко вздрагивала, не смея взглянуть ему в лицо. Что ей теперь делать? Рассердиться? Наградить его пощечиной? Уйти? Или быть может обнять его? Филипп молчал, но не предпринимал попыток высвободиться. Вдруг она почувствовала его руку на своей спине. — Вам холодно? — спросил он, и его голос звучал как-то странно. Анжелика покачала головой, не отвечая, и соскользнув, уткнулась в его плечо. Гнев ушел. Ее тело было тяжелым, сладкая усталость клонила в сон. За окном стемнело, но луна — эта сообщница тайных встреч, щедро заливала комнату своим призрачным светом. Где-то вдалеке в лесу завыл волк. Филипп пошевелился и медленно сел на постели, высвободив плечо. Анжелике показалось, что он тоже перестал злиться. — У Вас есть что-нибудь выпить? — негромко спросил он. — На комоде должен быть графин с боннским. Филипп поднялся. Они не зажгли свечей, и в лунном свете его белая кожа отливала словно мрамор. Молодая женщина невольно залюбовалась силуэтом мужа и, вспомнив рассказ Вивонна, мысленно дорисовала шлем гладиатора поверх вьющихся волос, короткий плащ, небрежно перекинутый через плечо, римские сандалии — настоящий бог войны Марс — как его любили изображать скульпторы древности. Не хватает только доспехов, — подумала она, — но тут же вспомнила чьи-то слова: «Марс, изображаемый с Венерой, всегда безоружен. Его щит и меч повержены наземь и служат игрушками купидонам». Кто это говорил? Ах, да — Гонтран! Марс и Венера — что-то в этом есть. Безумство войны и Безумство любви. Она закуталась в шелковое покрывало. Кажется, ей действительно становилось холодно. Филипп вернулся в постель с двумя тяжелыми кубками времен славного короля Генриха. Он не спешил уходить, и это показалось ей странным. Между ними стояло произошедшее, которое он не хотел признать, а она не могла высказать. Наконец, маркиз тяжело вздохнул, и нарушил молчание: — Своей дерзостью Вы доводите меня до исступления. Иногда я готов убить Вас. — Неужели Вы предпочли бы видеть меня смиреной монахиней, Филипп? — тихо спросила она. Яркий лунный свет освещал его профиль, Анжелика несмело протянула руку и кончиками пальцев нежно коснулась его щеки в том месте, где плетение подушки оставило след. И со слабой улыбкой сказала, — Я Вас поцарапала. Простите меня. Он слегка отстранился, все так же молча и не глядя на нее. *** — Я приходил не за этим, — вымолвил он. — Вы не сказали мне, чего Вы хотели от колдуньи? — Филипп! Ну почему Вы снова спрашиваете? Ньельский лес, Камень фей, пещера Мелюзины — эти места переносят меня в детство. Я же рассказывала Вам. Здесь, я была по-настоящему счастлива. Маркиза, кажется, не удовлетворил ее ответ, он помолчал и неожиданно, как это с ним часто бывало, резко переменил тему: — Ваша сестра… Перед тем, как попасть к Вам… Она все-таки угодила в логово к ведьме? — Моя сестра? — Анжелика с удивлением посмотрела на мужа. Ей не всегда удавалось понять ход его мыслей. Зачем это Ортанс понадобилось ходить к Мелюзине?! Или кого он имеет в виду? — Ах, Вы говорите о Мари-Аньес? Но… откуда Вы знаете? Мы с Раймондом хранили эту историю в строжайшей тайне… — Она угрожала продать ребенка Ла-Вуазен, для ее черных месс. — Угрожала?! Кому? Филипп, говорите яснее! Я ничего не понимаю, честное слово! — Анжелике казалось, что она падает в какую-то черную, слизкую нору. И поскольку он не отвечал, уточнила: — Она угрожала Вам? Но почему? Разве вы были знакомы? Разумеется, они были знакомы. Как глупо! Разве не Мари-Аньес делилась с ней, сидя у камелька в отеле Ботрейи, познаниями в любовных пристрастиях Филиппа, заметив интерес сестры к красавцу-кузену. И не просто знакомы. Сознайся, — сказала она себе, — ведь ты еще тогда поняла, что они были любовниками. Итак, он знал, что у фрейлины де Сансе был незаконнорожденный ребенок. — Этот ребенок был Вашим, да? — прошептала молодая женщина, не в силах взглянуть в лицо мужу. — Не знаю. Я долго воевал с турками. Она бы уже родила, будь он моим. — Тогда почему Мари-Аньес обратилась к Вам? И чего вообще она хотела?! — Что может хотеть незамужняя девица, будучи на сносях? — Но это невероятно! — он бы никогда на ней не женился, — подумала Анжелика. — Глупая, беспечная дурочка! — Боюсь, среди ее … знакомых было слишком мало холостых мужчин. И ведь что забавно, — продолжал он невозмутимым тоном, — почти все — брюнеты. Нет, я ошибся, один был рыжий. Да… В общем, — вздохнул он, — своего я бы узнал. — Филипп, то, что Вы говорите — ужасно. Но чтобы Вы сделали, будь этот ребенок Вашим? — Хм. Забрал бы к себе в дом. Как бастарда. А потом определил в полк — холодно улыбнулся он. И помолчав, спросил: — Она убила его или ребенок родился мертвым? Анжелика вспомнила, как в бреду сестра шептала что-то о длинных иглах, которыми пронзают сердца невинных младенцев, и прошептала: — Родился мертвым. — Тем лучше. А ведь она мне так и не сказала. Внезапная мысль заставила Анжелику встрепенуться. И она спросила с горечью в голосе: — Так Вы только за этим приходили ко мне в Ботрейи? — Нет. С чего Вы взяли? Разве она жила у Вас, когда мы встретились в Париже? Анжелика и забыла, что Мари-Аньес появилась в ее доме много позже. А тогда на празднике в честь новоселья в великолепном отеле она танцевала с Филиппом весь вечер. И он улыбался ей, ведя ее в танце через большую залу. Как будто это было в другой жизни. Как много надежд было взлелеяно в то время. Значит, он приходил ради меня, — подумала Анжелика. — Его тянуло к ней. Но почему же он ничего не предпринимал, чтобы усилить их связь? Почему молчал? Ведь она так ждала его. — Но, Филипп! Подождите. Почему Вы спросили меня, зачем я ходила к колдунье? Неужели Вы считаете меня способной на такое же преступление?! И это после того, как я родила Вам сына, хотя между нами шла война? — Между нами и сейчас война, — напомнил маркиз. — Поймите. Я могу сердиться на Вас, проклинать Вас, призывать несчастья на Вашу голову, но я бы никогда не смогла причинить вред ребенку. Все мои дети дороги мне. Вы не верите мне? Искренность в ее тоне породила в его душе сомнения. Мать была не права, обвиняя ее в холодности к его сыну, и подозревая в желании убить не рожденное дитя, чтобы больнее ударить его. Маркиз молчал, но по его взгляду Анжелика внезапно поняла, что он верит ей. Неужели между ними начинает возникать понимание? — Трое мальчишек в доме, итак, сущее наказание. Шарль-Анри скоро подрастет и присоединиться к проделкам старших. А Вы хотите еще четвертого! Да это целый полк! — со смехом заметила она. — Я бы хотел дочь, — отозвался маркиз, не глядя на нее. — Дочь? — недоверчиво переспросила она. Анжелика была искренне удивлена. — Но зачем такому человеку как Вы дочь? Вы же презираете женщин! — Это другое, — тихо заметил он. — Другое? Вы думаете, что девочка — это маленькая послушная принцесса в красивом платьице и с золотыми кудрями, которую Вы будете садить к себе на колени и одаривать сладостями, возвращаясь из военных походов? Допускаю, что у нее есть все шансы родиться красавицей, но Вы и представить себе не можете, сколько хлопот с дочерьми! Мой отец многое мог бы Вам рассказать. Сначала Вас одолевают заботы из-за детских болезней, проделок, слез или капризов. Если они тихи, робки и пугливы, как моя сестрица Мадлон — Вы не знаете, как они будут жить без Вас. Если они рассудительны, строги и добродетельны, как моя сестра Ортанс — Вы умираете от скуки. Если они непосредственны, непостоянны и жаждут новых впечатлений, их ждет будущее Мари-Аньес. Если же они — смелы, дерзки и отчаянны, и к тому же красивы, — подумав, добавила она, — то Вы просто сходите с ума. Затем Вы лишаетесь их — потому что приходит время монастырского воспитания, иначе им не привить манер. А когда девочки возвращаются обратно, чужими и повзрослевшими, появляется еще одна забота — поскорее найти подходящего мужа, ухитрившись до этого сберечь их невинность. — Полагаю, что это Ваша забота, мадам. Я — маршал, едва ли я увижу, как они пойдут под венец. Живое воображение Анжелики услужливо нарисовало ей безрадостную картину — почтенная мать семейства во вдовьей мантилье хлопочет о достойных женихах для сироток-дочерей. А ведь ей еще нужно помочь мальчикам сделать придворную карьеру. Нет, такой жизни она для себя не хотела! К тому же, если сыновья навсегда остаются поклонниками матери, то дочери, взрослея и расцветая, занимают ее место. Нет ничего печальнее для красавицы, чье время ушло. «Почему я не задумывалась об этом раньше? — спросила она себя. — Скорее всего я никогда не предполагала, что у меня может родиться дочь? Я слишком молода для этого, может быть, позже». Вслух она возразила: — Так вот как Вы себе это представляете, месье?! Вы, героем Франции, возлежите в мраморной гробнице, в то время как я должна буду вывести в свет шестерых детей? Знаете, что, Филипп…? Знаете, что…? А убирайтесь-ка вон! Лицо маркиза, отказавшись подчиняться ему, отразило целую гамму чувств от удивления до негодования и, наконец, он почти с наслаждением рассмеялся. — Ваш гнев просто восхитителен! Вот чего мне не хватало на войне! Анжелика посмотрела на него … и неожиданно улыбнулась в ответ. Гнев ее утих, и она чуть слышно, но уже серьезно сказала: — Я вышла за Вас замуж, Филипп, вовсе не для того, чтобы вновь остаться одной. Так и знайте. Не отвечая, он поставил бокал на столик и собрался уходить. Почему мы все время ведем себя как капризные дети? — думала Анжелика. — Мы оба? Молодая женщина остановила его: — А знаете, Филипп, как настойчиво Мари-Аньес отговаривала меня от связи с Вами? И не только она. Если верить всему, что я слышала — наш пуатевинский душегуб Жиль де Ре из Машикуля просто мальчик в церковном хоре по сравнению с Вами! Маркиз посмотрел на жену и невесело усмехнулся: — Хороша же моя репутация. И почему Вы не послушались этих советов? Впрочем, сейчас уже слишком поздно раскаиваться, мадам. — А может быть, я и не раскаиваюсь?
Psihey: ! Думаю, разговор о детях перенести на несколько глав позже, вряд ли старая маркиза успела зародить столько сомнений в сыне сразу. Скорее она должна по возвращению из аббатства продолжить наступательные действия. А пока успела только сообщить, что Анжелика не чтит их имя и не слушается мужа.. В общем я открыта для предложений)
Olga: Отличная глава! И узнаваемость голоновская есть, дуэль Анжелики и Филиппа продолжается, только уже в иных тонах. Psihey пишет: ! Думаю, разговор о детях перенести на несколько глав позже Тут очень к месту. Psihey пишет: Мать была не права, обвиняя ее в холодности к его сыну, и подозревая в желании убить не рожденное дитя, чтобы больнее ударить его. Часто других обвиняют в том, что сами бы сделали на их месте. Интересно, сколько абортов на счету самой Алисы. "почтенная мать семейства во вдовьей мантилье хлопочет о достойных женихах для сироток-дочерей." Гы-гы, да уж какая тут мать семейства, детей королю в зубы, а сама скакать по пиратам, гаремам, морям и лесам! "«Почему я не задумывалась об этом раньше? — спросила она себя. — Скорее всего я никогда не предполагала, что у меня может родиться дочь? Я слишком молода для этого, может быть, позже»" А если родится не мальчик? Не мальчик? А кто? То, что Филипп захотел еще детей, при этом девочку - это многого стоит. Про два бокала - нормально. Это как бы предваряет его слова о ребенке, поэтому уместно. Спасибо за чудную главу! Я не большая сторонница интриг свекрови. Не особо верю, чтобы Филипп верил ее словам. Но он может сравнивать поведение матери и поведение Анжелика. где-то переносить с первой на вторую. И при этом где-то будет ошибаться, а где-то быть и прав.
Psihey: Olga пишет: Тут очень к месту. Значит оставлю)) Olga пишет: Гы-гы, да уж какая тут мать семейства, детей королю в зубы, а сама скакать по пиратам, гаремам, морям и лесам Вот! Ей сразу эта мысль претила, какая-такая мать семейства в чепце Olga пишет: А если родится не мальчик? Не мальчик? А кто? да-да Как это было? "Ребенок бесполый!" Olga пишет: Не особо верю, чтобы Филипп верил ее словам. Главное же - породить сомнения, подлить яду) Olga пишет: он может сравнивать поведение матери и поведение Анжелика. где-то переносить с первой на вторую. И при этом где-то будет ошибаться, а где-то быть и прав Это точно!
Psihey: Правлю следующую главу - как мальчики в лесу потерялись. Возник вопрос - если они мне нужны в Плесси, а не в Монтелу, мог Филипп на правах отчима их забрать? Вроде мог - он и в монастыре Анжелике угрожал разлучить ее с сыновьями, что он будет их судьбой распоряжаться (правда, он этим никогда не пользовался). А Ортанс? Ей же Анжелика запретила отдавать детей в Плесси. Послушалась бы она или нет? И вот еще. Как-то он легко смирился с ее детьми. Перед их свадьбой - понятно, дети - это воплощение Ее, а точнее Ее наглости - припереться с детьми в Плесси, как-будто праздник здесь. А потом? Когда с подачи Молина в его холостяцкий дом въехала Анжелика с детьми? Почему он так легко на это согласился? Было же тихо и тут разом у него семья с мальчишками самого проказнического возраста, младенец, няньки-мамки - это же ад для таких людей как он.
Psihey: Что-то я перестала иллюстрировать картинками главы. Вот эту уже выкладывала, ну пусть еще будет: post a picture
Psihey: Psihey пишет: Правлю следующую главу - как мальчики в лесу потерялись. Мне еще нужна подсказка - что такого могли натворить мальчишки, чтобы их наказал Филипп и они сбежали? И - куда сбежали? Искать Анжелику? Это как-то совсем по-детски, мне кажется. К деду? В Париж? Просто на свободу и пусть они (взрослые) пожалеют?
Psihey: Глава 24. Детские шалости В дверь внезапно постучали. — Вы кого-то ожидаете? — настороженно спросил маркиз. Анжелика растерялась: — Вовсе нет… Из коридора послышались жалобные стенания. «Что-то случилось!». В следующую секунду Анжелика распахнула дверь. — Барба! Что произошло?! Что-то с мальчиками?! Говори! Испуганная служанка запричитала, утирая слезы: — Мадам, наши мальчики пропали! Я зашла четверть часа назад, проверить спят ли они, а комната пуста! И их нигде нет! Они сбежали! — Нужно поверить весь замок, вряд ли они добрались до леса, — раздался за спиной Анжелики сухой голос маркиза. — Да простит меня господин маркиз, мы осмотрели весь дом, но маленьких господ нигде нет! Мальбран, Ракан и отец де Ледигьер вместе со слугами обходят парк. Ох, месье, как бы они не утонули в пруду! Анжелика еле сдержала порыв отвесить няньке пощечину и начала лихорадочно одеваться. Утонули в пруду! Подумать только, что за глупости! Зачем только я держу столько прислуги, если детей невозможно оставить ни на минуту?! Ни на кого нельзя положиться! И она одернула Барбу: — Перестань реветь и помоги мне одеться! И почему ты не пришла ко мне раньше?! — Ах, я думала, они просто дразнят меня, а как увидят, что я места себе не нахожу, тот час выскочат из убежища. Анжелика оглянулась, ища глазами мужа, но Филиппа уже не было в комнате. И вдруг она замерла. — Барба… так ведь мальчики в Монтелу… Глаза служанки округлились. — Как же, мадам? Господин маркиз забрал их сразу, как Вы уехали в аббатство! А потом они напроказничали, Флоримон… ну не важно, и господин маршал запретил им выходить. А Флоримон говорит: «Мы отказываемся есть, пока Вы нас не выпустите», а господин маркиз ответил, что его право ложиться спать голодным. Вот я и пошла тайком накормить их, они же не ужинали сегодня, бедняжки! А в спальне только галеты, да печенье и ничего горячего. Птенчики мои, боюсь, даже и не знали, что Вы вернулись. Верно они решили сбежать, искать Вас или я не знаю, куда, — служанка снова зарыдала. Анжелика оттолкнула ее и побежала вниз. Как он посмел забрать моих сыновей?! А Ортанс?! Я же велела ей ни за что не отдавать мальчиков Филиппу! И как он мог их наказать?! Запереть в комнате! Господи, — лихорадочно думала Анжелика, — если бы я только знала! В парке царило необычайное оживление. Десятки факелов мелькали между деревьями, отовсюду доносились окрики, лай собак. Среди всей этой чехарды, она с трудом нашла маркиза. Он допрашивал Мальбрана. Замок был проверен от чердака до подвалов, парк пуст, оставался лес. — Нужно проверить запруду у излучины реки. Пещера слишком далеко, вряд ли они доберутся до нее ночью. Или… — маркиза осенила внезапна догадка, — Ла-Виолетт! Скачи к барону де Сансе, не к нему ли они отправились … Подбежав ближе, Анжелика уже хотела потребовать от мужа объяснений, но сейчас важнее было разыскать сыновей. — Филипп, я думаю, что они где-то в замке, они не смогли бы выйти незамеченными. А никто из слуг их не видел. — В подвале есть подземный ход, скорее лаз. Он ведет в лес. Помнится, в детстве я сбегал так. Оставайтесь здесь и поверьте еще раз все укромные места. Месье де Бюсси подвел маркизу лошадь, и небольшая кавалькада двинулась в путь. Анжелика металась по дому, не находя себе места. Как такое могло произойти? Куда могли пойти Флоримон с Кантором — ее послушные мальчики?! Ночью! Одни! Никому ничего не сказав! Но разве она сама не собиралась бежать в Америку в десятилетнем возрасте? Ох уж эти детские мечты! Как опасно, когда их пытаются исполнить маленькие искатели приключений. Или они, наказанные отчимом, решили сбежать из дому? Но куда им идти? В Монтелу? В Ньельское аббатство? К Рамбурам? Стали появляться разбуженные гости. На маркизу посыпались тревожные вопросы, предположения и бесполезные вздохи сочувствия. Смертельно перепуганные слуги носились по дому, не останавливаясь в своих поисках, боясь гнева хозяйки и от их мельтешения у Анжелики закружилась голова. В конце концов, она в отчаяние опустилась на кушетку. Перед ней возникла набожная мина Альберта. — Дорогая сестра, я думаю, настал час обратиться к Богу. Это наказание за наши грехи. Не угодно ли тебе пройти вместе со мной в часовню и помолиться за спасение невинных душ? Гнев неожиданно вернул ей силы. — Немедленно заткнись, Альберт! Не то я отколочу тебя! Лучше найди мне лошадь! Я еду к запруде. И ты едешь вместе со мной. Испуганный таким напором брат не посмел возражать и мгновенно ретировался. Через четверть часа они выехали из парка. Черная, густая, душная мгла Ньельского леса обволакивала спутников, затягивая в свое нутро. Вековые деревья, словно мачты на призрачном корабле, таяли в клубах тумана. «Не забирай их, — молила она лес, — не забирай». Вдали послышался шум. На дороге один за другим проявлялись очертания всадников. Впереди всех мужчина на белом коне с перекинутом через луку седла грузом. Анжелика вгляделась в темноту. Что-то зловещее было в этой фигуре. В лунном свете маркиз дю Плесси показался ей предвестником смерти. — Матушка! Через мгновение в ее объятиях оказался сначала Флоримон, спрыгнувший с лошади месье де Бюсси, а затем и Кантор. Забыв о своей привычной сдержанности, он плакал. — Матушка, прости нас! Мы не хотели! Через полчаса согретые и накормленные, утирающей слезы Барбой, молодые дворяне, стояли в своей комнате перед отчимом и виновато глядели в пол. Маршал, выдержав паузу, сухо начал. — Итак, господа, ваше поведение непростительно и заслуживает серьезного наказания. Объявляю вам, что с настоящего момента вы находитесь под домашним арестом. Никаких увеселений, никаких игр, никаких визитов к барону де Сансе … — О, нет, месье дю Плесси! — воскликнул Флоримон, но тут же, под стальным взглядом маркиза, примолк. — Поездок к барону, — повторил Филипп тоном, не терпящим возражений. — И отдайте мне свою лютню, — неожиданно добавил он, обращаясь к Кантору. — Лучше выпорите нас, месье, — угрюмо отозвался мальчик, на всякий случай, спрятав любимый инструмент за спину. — Всему свое время, — пообещал маркиз. Анжелика не смела вмешаться на протяжении всей сцены. Первый страх за жизнь сыновей прошел, и молодая женщина размышляла о последствиях произошедшего. Нельзя не признать, что деревенский воздух и прелести загородной жизни избаловали мальчиков. Ночной побег, переполошивший гостей замка, без сомнения заслуживал наказания. Мальчики могли потеряться в лесу, стать добычей диких зверей, утонуть в реке, и просто необходимо строго призвать их к порядку. Но, как любящая мать, Анжелика боялась, не будет ли Филипп слишком жесток с ее детьми. И возможно ли потребовать от него не вмешиваться в воспитание пасынков? С другой стороны, она замечала, что мальчикам не хватало мужского воспитания, ибо наставники не смели слишком сильно ограничивать их свободу, и, пожалуй, излишне потакали их капризам. Мучимая сомнениями и смутным желанием отблагодарить, она вышла из детской вслед за мужем и коснулась его локтя, привлекая внимание. — Филипп, я бы хотела… Сегодняшнее происшествие… — Своим неповиновением и упрямством, мадам, Вы сами подаете им пример. Ох уж мне эта кровь Сансе! И вырвав локоть, он ушел не оглянувшись. *** На следующий день жизнь потекла как будто ее спокойствие ничего не нарушало. Отведавшие розг наставников, мальчики усердно учили латынь. А ведь аббат де Ледигьер не мог их усадить за уроки всё время деревенских каникул. Анжелика, мучимая противоречивыми чувствами, зашла к ним перед обедом. Обрадовавшись матери, Флоримон и Кантор отбросили книги и протянули к ней руки, как в детстве. — Мои маленькие дурачки, — потрепала она их кудри, — знали бы вы, как напугали меня вчера. А если бы вы не вернулись? Чтобы я делала? — Матушка, мы не хотели Вас пугать! — Флоримон обнял ее за шею, уткнувшись носом ей в плечо, как делал, когда был маленьким. — Мы хотели переждать пока Вы не вернетесь. — В лесу?! — ахнула Анжелика — Ну не совсем, есть же хижины углежогов, и пещера колдуньи, за лесом гугенотская деревня, — увлеченно рассуждал Флоримон: — Сами посудите, к деду нам возвращаться было нельзя, он бы сразу отправил нас в Плесси. А здесь — месье маркиз. По какому праву он нами командует? Кантор угрюмо покосился на брата. — По праву вашего отчима, — ответила Анжелика, — почему месье дю Плесси вас наказал? Мальчики переглянулись, младший вздохнул. Слово взял Флоримон: — Этого, матушка, мы никак не можем Вам сказать, — с достоинством произнес он, — не обижайтесь. Анжелика устало опустилась в кресло. — Но посудите сами, к чему привело ваше поведение. Вас заперли в комнате, лишили ужина… — Неправда, — возразил Флоримон, — мы сами отказались есть! — Ну хорошо. Но ведь и розгами вам досталось. — Это разве досталось! — радостно отозвался Кантор, — месье де Монтозье — вот кому не стоит попадаться под руку! Бедный Дофин! Знали бы Вы, матушка, как его секут! Флоримон со знанием дела подтвердил: — Да уж, порка так порка! Хотя какие уж там шалости у Дофина! Анжелика заулыбалась. — Все-таки обещайте мне быть умницами и не спорить с отчимом, хорошо? Кантор кивнул, но Флоримон отвел глаза. В дверях показалась голова аббата де Ледигьера. — Мадам маркиза, месье дю Плесси поручил привести мальчиков вниз. — Зачем? — насторожилась Анжелика. — Отвечать выученный урок. Монсеньор предложил их послушать. В зеленой гостиной принц Конде играл в карты с хозяином замка в окружении своих дворян. Флоримон благодаря врожденной памяти и обаянию, с чувством продекламировал один из античных стихов, который прочитал всего пару раз, и, заслужив улыбки гостей, был отпущен. Кантор же не обладавший такими талантами, с трудом вспоминал заученное. — Подожди, мой мальчик. Так дело не пойдет, — остановил его принц, — Скажи мне, о чем пишет поэт? — О любви к Отечеству, — пробурчал Кантор. — Вот! К Отечеству! Знаете ли Вы, сударь, что такое любить Отечество? Тосковать по Родине? Тосковать, будучи изгнанником в чужой стране, не имея возможности вернуться? То-то! А ты бубнишь как пономарь. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Кантор, не догадываясь, что имеет в виду принц, молча, но прямо, продолжал смотреть на него. — Да, Монсеньор, — тихо подсказал Филипп. — Я не Вам, Плесси. Кантор подумал, и, в свою очередь, тихо сказал: — Да, Монсеньор. Принц прищурился и досадливо поинтересовался: — Маркиз, долго еще малец будет жужжать у меня над ухом латынью? — Ты закончил, Кантор? — Нет. Еще остался один стих из Овидия, — хмуро признался мальчик. Принц махнул рукой, разрешая приступать и обратился к картам. — Только с чувством! — напутствовал он. Кантор перевел дыхание и, уставившись на высокородного гостя, начал, серьезно, чеканя каждое слово: Каждый любовник — солдат, и есть у Амура свой лагерь; Мне, о, Аттик, поверь: каждый любовник — солдат. Для войны и любви одинаковый возраст подходит: Стыдно служить старику — стыдно любить старику. Недоуменные взгляды принца Конде и маркиза дю Плесси встретились. — Ба! — первым выпалил принц. — Что я слышу! — и, не сдержавшись, расхохотался. — Аббат де Ледигьер! — маркиз развернулся к наставнику пасынков. Учитель латыни, страшно побледнев, подскочил на месте, и, наконец, обретя дар речи, необычно высоким голосом пропищал: — Кантор! Что Вы читаете?! Вы должны были учить из «Скорби к Августу»! Мальчик перевел непонимающий взгляд с отчима на аббата и возразил: — Мы с Флоримоном учили этот. Читать дальше, месье? — Довольно, — остановил его Филипп и смерил аббата недобрым взглядом. Конде отсмеявшись, взял себя в руки, и примирительно сказал: — Если Вам интересно мое мнение, мой дорогой, довольно латыни. Молодых дворян стоит экзаменовать шпагой, конем и порохом. — Вы правы, Монсеньор. — Сударь, — серьезно обратился к мальчику принц, — Вы покажете нам, как Вы держитесь в седле? — О, да, месье! — радостно воскликнул Кантор, и, спохватившись, поправился, — да, Монсеньор. Мужчины улыбнулись и поднялись из кресел. Филиппу не нравился живой нрав, горячность и постоянная суета Флоримона. Мальчик все время куда-то спешил, у него была куча мелких дел, он умел вовремя и совершенно искренним тоном сделать комплимент любому, улыбнуться, оказать услугу — говоря иначе, обещал стать дамским угодником и всем приятным человеком, всеобщим любимцем, идеальным придворным. Поначалу, Флоримон пытался заслужить одобрение маршала проверенным путем обаяния и услужливости — поскольку при Дворе можно продвинуться, лишь имея высоко стоящих покровителей, как любили говорить товарищи Дофина по играм. Но мальчик столкнулся с недоверчивой холодностью отчима, которую принял за гордыню. Хотя маркиз внешне не выказывал открытого отвержения старшему пасынку, Флоримон интуитивно угадывал его скрытое неодобрение, и стал считать его надменным, бесчувственным и злым. И лицемерным. Ведь неизменный спутник маркиза, давно приближенный к нему, камердинер Ла-Виолетт был развязанным как парижанин, неунывающим болтуном и пронырой. Почему же ему, Флоримону, давался такой отпор? Кантор, с непроницаемым взором зеленых глаз, постоянно пребывающий в своей таинственной замкнутости, неуклюжий в светском обществе, гораздо больше располагал маркиза к себе. И хотя Филипп не оказывал ему явного предпочтения, не баловал младшего пасынка, не дарил конфет, как многие воздыхатели маркизы дю Плесси, в надежде через внимание сына расположить к себе мать, Кантор проникся к отчиму уважением, смешанным с почтением и душевной склонностью. Младший пасынок рос мальчиком скрытным, но глубоко чувствующим и мечтательным, за его видимым спокойствием, пылали тайные и сильные чувства, не свойственные его возрасту, о которых не подозревала ни его мать, ни наставники, ни даже Флоримон. Кантору отчим был гораздо понятнее, чем старшему брату, ему не мешала молчаливость маркиза, его холодность, строгость и даже жесткость, он научился по еле уловимым и незаметным для окружающих знакам догадываться о желаниях отчима, намерениях и чувствах. Когда взгляд холодных голубых глаз маркиза дю Плесси останавливался на нем, Кантору казалось, что отчим в свою очередь читает его как открытую книгу, и эта тайна, неизвестная всем остальным, делала их в какой-то мере сообщниками. Кантору нравилось думать об этом. Вот почему младший пасынок дю Плесси испытывал к отчиму некоторую привязанность и не позволял Флоримону ругать маршала в детской или насмехаться над ним. Анжелика, успокоенная относительно намерений Филиппа, отдала некоторые распоряжения и вернулась к себе, намереваясь написать письмо Ортанс. Сестра еще не вернулась из имения отца и маркиза начинала подозревать, что та просто боится попасться ей на глаза. Интересно, пыталась ли она противостоять кузену? Молодая женщина уже заканчивала свое послание, когда в спальню вбежала запыхавшаяся Барба. — О, мадам! Умоляю! Спасите! Он разобьется! Анжелика вскочила: — Что стряслось?! Флоримон упал? — она трясла няньку за плечи, пока та пыталась досказать, задыхаясь от волнения. — Не Флоримон? Кантор?! — Наш маленький Шарль-Анри, — наконец выдохнула служанка. — Откуда? Из кроватки?! — и не дожидаясь ответа, молодая женщина побежала в детскую. Барба не поспевая за ней, кричала на ходу: — Мадам, не туда! Не туда! Во двор! Бегите во двор! Маршал катает его на лошади. На секунду обомлев, Анжелика бросилась вниз по лестнице. На лужайке, огороженной с южной стороны замка для выезда лошадей, она действительно обнаружила маркиза верхом на его белой лошади, а на луке седла — младшего сына в детском платьице. Всегда спокойный, младенец и на этот раз был невозмутим и завороженно уставился на уши кобылы. Проложив себе путь, молодая женщина сама распахнула калитку (?) и не раздумывая бросилась прямо к лошади Филиппа. Схватив ее под уздцы, она потребовала: — Немедленно отдайте мне ребенка! Хотите, чтобы он убился?! Маркиз, остолбенев от ее неожиданного появления, с трудом удержал испуганную лошадь: — Ничего не произошло! Но все же передал ребенка в протянутые руки жены. Она судорожно прижала младенца к себе и наконец перевела дух. Только сейчас Анжелика начала замечать окружающих. Ее сыновья, и несколько мужчин, включая принца застыли в седлах. Монсеньор нашелся первым: — Мадам, клянусь, Вы поражаете меня своей храбростью! Лошадь могла взбрыкнуть… — Я — мать, — многозначительно ответила маркиза и с достоинством, хотя у нее начинали дрожать колени от пережитого волнения, удалилась за изгородь. Передав плачущей Барбе младенца, она велела отнести его в детскую и впредь не спускать с него глаз. Урок верховой езды продолжился. Анжелика с замиранием сердца смотрела, как ее сыновья стараются из-за всех сил показать свои умения, и думала о том, как быстро они выросли. Она успокоилась и решила, что, возможно, Филипп не привык к маленьким детям и просто недооценил опасность таких игр. Урок окончился, мальчики, поклонившись матери исчезли, гости вернулись в замок. Анжелика задержалась, надеясь сказать пару слов маркизу. — Я хочу поблагодарить Вас, Филипп, — заговорила она, подойдя ближе, — Может быть, Вы и правы — мальчики взрослеют и им необходима мужская рука. Маркиз замешкался, перекидывая поводья. — Ваш старший сын хорошо держится в седле, — наконец ответил он, — мальчик ловок и гибок — будь он усидчив, из него вышел бы отличный наездник. Молодая женщина несмело улыбнулась мужу. Означает ли это, что между ними заключено перемирие? — Пообещайте мне, пожалуйста, одну вещь, — попросила она. Маршал бросил на нее настороженный взгляд, но она спокойно продолжила: — Дайте Шарлю-Анри время вырасти из младенческих рубашек, прежде чем делать и из него отличного наездника. Филипп отвел взгляд и погладил лошадь по голове, — договорились, мадам. Пока вот так, довольно сыро. Интересно обсудить, потом подправлю
Psihey: Стих Овидия, который Флоримон подсунул Кантору для декламации Это как раз тот томик Овидия, который Ламюльер подарил с хулиганским умыслом Фло)) ЛЮБОВЬ - ВОЕННАЯ СЛУЖБА Каждый любовник - солдат, и есть у Амура свой лагерь; Мне, о Аттик, поверь: каждый любовник – солдат. Для войны и любви одинаковый возраст подходит: Стыдно служить старику - стыдно любить старику. Те года, что для службы военной вожди назначают, Требует также она, милая дева твоя. Бодрствуют оба: и тот и другой на земле почивают; Этот вход к госпоже, тот к полководцу хранит. Служба солдата - походы. Отправь ты девицу подальше, Вслед за ней без конца будет любовник спешить; Он на горы крутые пойдет и в разлив через реки, И по сугробам снегов будет за нею идти. И, собираяся в море, не будет ссылаться на Эвры И созвездий искать в небе не будет тогда. Только солдат да любовник выносят хладные ночи И потоки дождя вместе со снегом густым. Смотрит один за врагом, лазутчиком будучи послан; Очи не сводит другой: это соперник его. Тот города осаждает, а этот двери подруги; Ломит ворота один, в двери стучится другой. Часто служило на пользу напасть на врага, когда спит он, И безоружных людей сильной рукой избивать. Так суровые орды погибли фракийского Реса, И не стало коней, отнятых смелой рукой. Сон мужей любовникам также на пользу бывает, И для сонливых врагов много оружья у них - Через стражей отряды пройти и умело и ловко. Как искусен солдат, так и любовник всегда. Марс, как Венера, сомнителен; и побежденные часто Снова встают, а те, что побеждали, лежат. Значит, оставь называть любовное чувство ты праздным: Свойственно чувство любви и энергичным мужам, Страстью горит Ахиллес, лишившись Брисовой дщери, Пусть сокрушают сыны Трои аргивян добро. Гектор в битву ходил после сладостных ласк Андромахи, И на главе у него шлем был женою надет. Даже ты, о Атрид, прельстился дщерью Приама, Как у менады, у ней были красивы власы. Также и Марс, попавшись, узнал художника сети, Там на небе рассказ этот известнее всех. Я и сам был вял и для отдыха нежного создан: Ложе и тихая жизнь сердце смягчили мое; Но кручина по деве прогнала безумную леность И приказала служить в лагере строгом ее, Вот и подвижным я стал и войны ночные ведущим: Кто от лени бежит, пусть тот полюбит скорей.
Olga: Psihey пишет: если они мне нужны в Плесси, а не в Монтелу, мог Филипп на правах отчима их забрать? Конечно. Отец Анжелики и не подумал бы их удерживать. Psihey пишет: А Ортанс? Ей же Анжелика запретила отдавать детей в Плесси. Послушалась бы она или нет? Ортанс своей головой живет. Она бы посмотрела на Филиппа, не увидела ничего подозрительного в его поведении, посмотрела бы, что мальчики его не боятся, и не стала бы мешать. Могла бы, может быть, упомянуть, что мадам дю Плесси хотела бы, чтобы дети побыли в Монтелу, ну так, чисто из любопытства посмотрать, как Филипп отреагирует. Он бы скорее всего пропустил ее слова мимо ушей, но мог это Анж потом припомнить. Как вариант. Psihey пишет: Как-то он легко смирился с ее детьми. Перед их свадьбой - понятно, дети - это воплощение Ее, а точнее Ее наглости - припереться с детьми в Плесси, как-будто праздник здесь. А потом? Когда с подачи Молина в его холостяцкий дом въехала Анжелика с детьми? Почему он так легко на это согласился? Было же тихо и тут разом у него семья с мальчишками самого проказнического возраста, младенец, няньки-мамки - это же ад для таких людей как он. Я не думаю, что они прямо на голове у него сидели. Дом то большой. Да и когда мальчикам было в отеле веселится? Они же при дворе дофина были, еще пажами по совместительству. Видимо, в то время, когда мальчики и Филипп пересекались, Филипп вполне с ними нормально общался. А историю с собаками, дети могли и забыть. Psihey пишет: младенец, няньки-мамки - это же ад для таких людей как он. Ну он же к сыну ночью не вставал, круглые сутки с ним не находился. Зашел, покачал на руках, передал нянькам и по своим делам. Psihey пишет: Мне еще нужна подсказка - что такого могли натворить мальчишки, чтобы их наказал Филипп и они сбежали? Скаал им, что отдаст их учиться в монастырь. Чем их еще можно было напугать, даже не знаю. Psihey пишет: В Париж? Просто на свободу и пусть они (взрослые) пожалеют? Да, за защитой к дофину, королю, либо просто сбежали куда глаза глядят, но вернулись, так как боятся и проголодались.
Psihey: Olga пишет: Ортанс своей головой живет. Она бы посмотрела на Филиппа, не увидела ничего подозрительного в его поведении, посмотрела бы, что мальчики его не боятся, и не стала бы мешать. Могла бы, может быть, упомянуть, что мадам дю Плесси хотела бы, чтобы дети побыли в Монтелу, ну так, чисто из любопытства посмотрать, как Филипп отреагирует. Он бы скорее всего пропустил ее слова мимо ушей, но мог это Анж потом припомнить. Как вариант. Я так мыслила, что он лично за ними не поехал. Распорядился привезти. И да, барон, естественно их отдал. А уж Ортанс он и не собирался спрашивать. Olga пишет: Я не думаю, что они прямо на голове у него сидели. Дом то большой. Ну все равно шуму больше)) Olga пишет: Скаал им, что отдаст их учиться в монастырь. Чем их еще можно было напугать, даже не знаю. Это как он припугнуть их может. А что им напроказить, чтобы было за что их наказывать?? Olga пишет: за защитой к дофину, королю Это мысль! Olga пишет: но вернулись, так как боятся Да у меня прозаичнее - заблудились, тут их и нашли.
Olga: Вот прикольный ролик. Филипп мог так же играть с сыном. https://www.youtube.com/watch?v=dunkfziUILY Посмотрите на малого, он в восторге.
Olga: Psihey пишет: Филиппу не нравился живой нрав, горячность и постоянная суета Флоримона. Мальчик все время куда-то спешил, у него была куча мелких дел, он умел вовремя и совершенно искренним тоном сделать комплимент любому, улыбнуться, оказать услугу — говоря иначе, обещал стать дамским угодником и всем приятным человеком, всеобщим любимцем, идеальным придворным. Поначалу, Флоримон пытался заслужить одобрение маршала проверенным путем обаяния и услужливости — поскольку при Дворе можно продвинуться, лишь имея высоко стоящих покровителей, как любили говорить товарищи Дофина по играм. Но мальчик столкнулся с недоверчивой холодностью отчима, которую принял за гордыню. Хотя маркиз внешне не выказывал открытого отвержения старшему пасынку, Флоримон интуитивно угадывал его скрытое неодобрение, и стал считать его надменным, бесчувственным и злым. И лицемерным. Ведь неизменный спутник маркиза, давно приближенный к нему, камердинер Ла-Виолетт был развязанным как парижанин, неунывающим болтуном и пронырой. Почему же ему, Флоримону, давался такой отпор? Кантор, с непроницаемым взором зеленых глаз, постоянно пребывающий в своей таинственной замкнутости, неуклюжий в светском обществе, гораздо больше располагал маркиза к себе. И хотя Филипп не оказывал ему явного предпочтения, не баловал младшего пасынка, не дарил конфет, как многие воздыхатели маркизы дю Плесси, в надежде через внимание сына расположить к себе мать, Кантор проникся к отчиму уважением, смешанным с почтением и душевной склонностью. Младший пасынок рос мальчиком скрытным, но глубоко чувствующим и мечтательным, за его видимым спокойствием, пылали тайные и сильные чувства, не свойственные его возрасту, о которых не подозревала ни его мать, ни наставники, ни даже Флоримон. А может Флоримон даже лебезил перед Филиппом. Он ведь уже начинающий придворный. А за глаза болтал о нем что попало, чего наслушался при дворе. Не от злости, а потому что язык длинный. Папенька то его тоже языком чесал, не особо думая о последствиях. Вот Филиппу это балабол и не нравился.
Olga: Psihey пишет: Что-то я перестала иллюстрировать картинками главы. Вот эту уже выкладывала, ну пусть еще будет Да, залюбоваться можно! Psihey пишет: Стих Овидия, который Флоримон подсунул Кантору Кантор вечно то не то продекламирует, то не то споет. Удачная деталь со стихом , перекликающаяся с той песенкой перед королем. Стих удачно подобрали. Я тут подумала, а может Флоримон по наивности, наслушавшись придворных разговоров, стал повторять, что любовь между мужем и женой - фи! При этом он вовсе не имел в виду мать и отчима (дети о таком по отношению к матери не думают). Но Филиппа это задело. Psihey пишет: Я так мыслила, что он лично за ними не поехал. Распорядился привезти. И да, барон, естественно их отдал. А уж Ортанс он и не собирался спрашивать. Конечно, барон детей отдал. Филипп - глава семьи. И никто бы поперек слова не сказал.
Olga: Psihey пишет: А что им напроказить, чтобы было за что их наказывать?? Не соблюдали этикета, ходили грязные и немытые после Монтелу, ели грязными руками с тарелок, подзабыв придворные манеры. При этом считали что они круче всех. Филипп эстет. Его совсем не восхитила перспектива быть отчимом очередной партии де Сансе с всколоченными волосами и грязными носами.
Psihey: Olga пишет: Вот прикольный ролик. Филипп мог так же играть с сыном. https://www.youtube.com/watch?v=dunkfziUILY Посмотрите на малого, он в восторге. Прикольно!
Psihey: Olga пишет: А может Флоримон даже лебезил перед Филиппом. Он ведь уже начинающий придворный. А за глаза болтал о нем что попало, чего наслушался при дворе. Не от злости, а потому что язык длинный. Так и мыслю! Он же в 4м томе наговорил Анжелике о дофине, а потом спохватился, что зря. Просил ее еще никому не рассказывать)) Но тогда его же надо поймать на том, что за спиной болтает что попало! А кто его будет ловить? Но надо это обдумать. Olga пишет: Стих удачно подобрали. Случайно его нашла и думаю - о! именно это и подсунул Люсьен Флоримону, чтобы ему "всыпали по тому месту, на котором он и так спокойно сидеть не может" А Флоримон уж подсунул Кантору (сам не стал читать), но думаю, что тоже не со зла, а будучи уверенным, что Кантору за это ничего не сделают. Olga пишет: Кантор вечно то не то продекламирует, то не то споет Да, Анжелика же печалилась, что Кантор у нее неуклюжий в светских вещах. Olga пишет: Я тут подумала, а может Флоримон по наивности, наслушавшись придворных разговоров, стал повторять, что любовь между мужем и женой - фи! При этом он вовсе не имел в виду мать и отчима (дети о таком по отношению к матери не думают). Но Филиппа это задело. Ольга! Вот это прям мысль! Только, мол, всякие клухи, на которых никто и не взглянет, довольствуются любовью мужа.
Psihey: Я вот думаю, ведь эти ангельские мальчики как раз в эти годы поджаривали Барбе пятки! Чтоб она созналась...
Olga: Psihey пишет: Только, мол, всякие клухи, на которых никто и не взглянет, довольствуются любовью мужа. Ага! И все с детской наивностью. Psihey пишет: ведь эти ангельские мальчики как раз в эти годы поджаривали Барбе пятки! Чтоб она созналась... Может быть желание Флоримона и Кантора узнать про своего отца тут в Плесси и родилось? Например, они становятся свидетелями сцены, когда обсуждается знатность рода Плесси-Бельер. Может это разговор между Анжеликой и Филиппом, где они обсуждают генеалогии своих семей. Вроде предки Анж еще в Крестовых походах участвовали, отец при дворе Людовика XIII был, а про Филиппа известно, что в числе его предков сын короля (по-моему Генриха II). Может это была пикировка, а может беседа в светском кругу, все собравшиеся рассказывали всякие славные истории из жизни предков, Анжелика тоже блеснула знаниями, не зря же она знала все дворянство Пуату и его традиции. Рассказывает о генеалогии Филиппа, все начинают восторгаться какая знатная и доблестная кровь у ангелочка Шарля-Анри. Тут у Фло и Кантора и возникает вопрос, а мы кто такие, где наши предки? Далее ловят Барбу, выспрашивают с пристрастием про то, кто их отец. Филипп мог их за этим занятием застукать. Флоримон ретировался, например, а Кантор остался. Филипп, я думаю, еще и советы мог давать как сделать Барбу поразговорчивее. И ему тоже было бы интересно послушать "про папу". Может что-то подойдет.
Psihey: Olga пишет: Может быть желание Флоримона и Кантора узнать про своего отца тут в Плесси и родилось? Спасибо за полет фантазии! Но мне кажется, что они же еще до переезда из Ботрейи это начали! Там же колодец и Паскалу. А пока жили на Фобур-Сен-Антуан они не могли отлучаться в Ботрейи. И только уже после смерти Филиппа, когда Анжелика вернулась в свой отель, Флоримон продолжил исследовать ход... Olga пишет: И ему тоже было бы интересно послушать "про папу". Мне кажется все он знал "про папу" от Молина. Не такой беспечный он был человек, чтобы не узнать о ее прошлом и о том, откуда эти дети. Но допускаю, что полную правду (о казни графа) он узнал после самопредставления Анжелики в Версале, когда король узнал ее. Мне кажется, Анжелика поэтому и не поднимала эту тему. Не только потому что тяжелые воспоминания, но и из-за того, что Молин - связующее звено между ними, знающий прошлое обоих, и, я думаю, она считала, что маркиз все узнает от него.
Psihey: Psihey пишет: Мне кажется все он знал "про папу" от Молина. Не такой беспечный он был человек, чтобы не узнать о ее прошлом и о том, откуда эти дети. Но допускаю, что полную правду (о казни графа) он узнал после самопредставления Анжелики в Версале, когда король узнал ее. Мне кажется, Анжелика поэтому и не поднимала эту тему. Не только потому что тяжелые воспоминания, но и из-за того, что Молин - связующее звено между ними, знающий прошлое обоих, и, я думаю, она считала, что маркиз все узнает от него. А! В Лете же (перед катанием на лодке) они это выяснили - Анжелика спросила, знал ли он, кем она была до их встречи во взрослом возрасте и он сказал, что узнал от Молина. И имя графа они не произносили, а Филипп предложил закрыть эту тему навсегда.
Psihey: А вот, кстати, я придумала, и Филя проштрафится - именно он подскажет детям, где подземный ход в замке Они так мешали маман под окнами гостиной, что это было идеальное решение - занять их делом на пару дней. Вот еще сомневаюсь. Кто выпорол маленьких хулиганов? Наставники или отчим?
Psihey: Olga пишет: Тут у Фло и Кантора и возникает вопрос, а мы кто такие, где наши предки? Мне думается, они этим заинтересовались, когда попали ко Двору, в окружение Дофина, где очень важно было - кто ты есть и и из какой семьи. Маршал и временами Главнокомандующий - это круто, конечно, но они только пасынки Филиппа. А дети жестоки, могли быть заданы не самые приятные вопросы о том, кто их отец.
Olga: Psihey пишет: думается, они этим заинтересовались, когда попали ко Двору, в окружение Дофина, где очень важно было - кто ты есть и и из какой семьи. Маршал и временами Главнокомандующий - это круто, конечно, но они только пасынки Филиппа. А дети жестоки, могли быть заданы не самые приятные вопросы о том, кто их отец. Да, вполне возможно. Psihey пишет: Вот еще сомневаюсь. Кто выпорол маленьких хулиганов? Наставники или отчим? Наверное, наставники. Psihey пишет: Не такой беспечный он был человек, чтобы не узнать о ее прошлом и о том, откуда эти дети. Мне тут подумалось. А если бы Филипп знал про Пейрака, ро то, что его на костре сожгли, он бы в пору их открытого противостояния мог и попрекнуть этим Анжелику. А такого не было.
Psihey: Olga пишет: А если бы Филипп знал про Пейрака, ро то, что его на костре сожгли, он бы в пору их открытого противостояния мог и попрекнуть этим Анжелику Так а смысл? Сам дурак женился, что уж теперь. Могли бы и не жениться, - сказала бы она. Но они просто обходили эту тему. Вот, кстати, представление ее детей ко Двору - тоже вопрос, они же опять таки только пасынки. Но тут ее (и детей), возможно, оградил король - сам вспомнил о детях, сам и пригласил в окружение Дофина.
Olga: Psihey пишет: Но тут ее (и детей), возможно, оградил король - сам вспомнил о детях, сам и пригласил в окружение Дофина. Да, тут все прикрыл король.
Psihey: Olga пишет: прикрыл король Вообще для меня загадкой было это ее стремление в Версаль. На их последней с королем встрече ей четко было сказано, чтобы больше не появлялась. И на что она надеялась спустя несколько лет? Что ее не узнают? Узнают, но за давностью лет просят?
Olga: Psihey пишет: Вообще для меня загадкой было это ее стремление в Версаль. На их последней с королем встрече ей четко было сказано, чтобы больше не появлялась. И на что она надеялась спустя несколько лет? Что ее не узнают? Узнают, но за давностью лет просят? Да, для нее ведь было неожиданностью, что король ее узнал. Может думала, что не узнает, типа столько лет прошло. Тут подумалось, может она думала, что как графиня де Пейрак не появляйтесь, а как мадам такая-то уже можно.
Psihey: Olga, может! Ведь Фуке предлагал ей продолжить достойную ее жизнь под девичьей фамилией и, вероятно, на визиты ко Двору запрета бы не было.
Psihey: Глава 25. На вершине блаженства Сидя в своей комнате, Анжелика перебирала впечатления прошедших дней. Сколько же всего произошло! Да, кровь Сансе — кровь упрямства, свободы и жажды приключений. Ее мальчики мечтают о дальних странствиях, как когда-то она сама грезила об Америке. Как она понимала своих малышей! С каким-то глупым умилением она вспомнила слова маркиза. В общем-то, Филипп прав, мы, Сансе, все такие — норовим свернуть себе шею. Ей стало даже жалко мужа. Бедный! Знал ли он, на что шел, связывая свою жизнь с Баронессой Унылого платья? Не так-то легко иметь родственниками весь выводок де Сансе, мой дорогой! Анжелика рассмеялась. Нет, она больше не сердилась на него. Машинально листая страницы «Науки любви» Назона Овидия, оставленной ей Нинон «для укрепления духа в противостоянии с ханжеством», как выразилась прекрасная куртизанка, молодая женщина наткнулась на строки: Дорого время любви, даром не тратьте ни дня. Радуйтесь жизни, пока в цвету весенние годы: Время быстрее бежит, чем торопливый поток. Пока мы полны обиды, уходит наше время, время любви может так и не настать. Нет, — думала Анжелика, — если Филипп не может переступить через свою гордость, она сама сделает первый шаг. *** Маркиз небрежно полулежал в кресле у камина, облаченный в шелковый халат — предмет зависти и поклонения Пегилена де Лозена, и читал письмо. Внезапное появление жены в спальне удивило его, и он встретил ее тяжелым взглядом: — Что еще стряслось? — Ничего, уверяю Вас. И не надо смотреть на меня с таким мрачным предчувствием! — продолжала она, усаживаясь напротив него и обворожительно улыбаясь. — Я пришла поблагодарить Вас, Филипп. После турнира за мной остался небольшой долг, но последние события не позволили мне … В общем, справедливость требует — я в Вашем полном распоряжении, — заключила она. На секунду он замешкался, подпалив листок от свечи и бросив в очаг, но затем с недоверчивой усмешкой поинтересовался: — Что это на Вас нашло? Куда Вы дели свой чепец, добропорядочная мать семейства? — Я закинула его за мельницу, — просто улыбнулась Анжелика — Но… разве Вы уже не расплатились со мною, мадам? — Это было вынужденное согласие, маркиз. Напомню, что Вы склонили меня к расплате, применив довольно подлый шантаж. Но не беспокойтесь, я решила предать его забвению. А вот пари, как и карточный долг, для меня священны. Так что — я жду, какова Ваша прихоть? — Хм, с Вами не соскучишься! Надо подумать, как не напугать Вас, моя маленькая кузина. Когда имеешь дело с баронессой Унылого Платья, выросшей в атмосфере лукового супа… — насмешливо начал он, задумчиво погладив подбородок. Их взгляды встретились. И хотя она улыбалась, в душе мадам дю Плесси трепетала маленькая Маркиза Ангелов. — Я давно покинула стены монастыря, Филипп, и с тех пор успела познать жизнь во всех ее проявлениях. Не думаю, что Ваша просьба может сильно меня удивить. «Кто из нас охотник? — спрашивала себя Анжелика. — Без сомнения, Филиппа забавляет эта игра, но всё же он прячется за привычной иронией. Чего Вы опасаетесь, мой неуязвимый Марс?». — Позвольте, месье, пока Вы пребываете в раздумьях, я сама кое-что предложу Вам. Уверена, моя маленькая игра придется Вам по вкусу. Она легко поднялась, шагнула к мужу и присела на подлокотник кресла, задев его колено. Едва касаясь, Анжелика провела пальцами по алебастровой груди мужа. Холодный шелк заскользил под ее пальцами, обнажая гладкую, но такую теплую плоть. Торс Аполлона. Ее сердце бешено забилось. Маркиз не шелохнулся, но вопросительно взглянул на нее. Не дожидаясь, пока Филипп отпустит очередную грубость, и ее решимость растает, Анжелика соскользнула с колена мужа на пол, и, едва касаясь его тела, запечатлела на коже долгий поцелуй. Он вздрогнул, но не двинулся. «Что ж, господин волк, сейчас мы посмотрим, кто из нас кого съест». Посещение салона прекрасной Нинон и их долгие беседы наедине многому научили мадам дю Плесси. Познать науку любви до конца невозможно. Однако же в наших силах быть любознательными учениками, всегда готовыми к новым открытиям. Куртизанка говорила об изощреннейших способах доставить радость в любовных ласках так легко и свободно, что не позволяла неуместному стыду испортить удовольствие. Томные поучения куртизанки явственно зазвучали в голове, и Анжелика бросилась, как в омут с головой: «Прикосновения кончиков пальцев к коже, моя дорогая, должны быть похожи на летний ветерок — такие же легкие, нежные и манящие, словно рябь на поверхности пруда. Ветерок все усиливаясь, уносит влюбленных ввысь, но берегитесь, дорогая, капризам не место в этой любовной ласке — капризный ветерок, который не хочет доставлять непрерывное удовольствие, скорее приведет к горечи разочарования — уж лучше бы он вовсе не дул». Пальцы Филиппа вцепились в подлокотник. Он все еще сдерживался, не позволяя себе отдаться ее ласкам. Но его тяжелое, неровное дыхание обещало ей, что победа уже близка. И прекрасная воительница предприняла новый маневр. «Поцелуи подобны тому, как ласкает нас теплое солнце в прохладный день и тому, как освежает прикосновение воды в полуденный зной. То сухие и жаркие, то влажные и освежающие; то нежные, то настойчивые; но всегда волнующие, всегда увлекающие куда-то туда, где только и возможно абсолютное счастье, на вершину блаженства». Филипп обессилено выдохнул. — Да Вы кудесница! Клянусь! А мне есть с чем сравнить… — чуть охрипший голос мужа вернул ее к реальности. — Я же обещала, что моя награда Вам понравится, Филипп, — загадочно улыбнулась она. Вид маркиза рассмешил ее. Она явно застала его врасплох. Анжелика исчезла из комнаты так же внезапно, как и появилась. Засыпая, Анжелика с нежностью подумала: «Бедный Филипп, наверное, решит утром, что я ему приснилась». *** Успех вечерней авантюры придал маркизе смелости. Неужели она нащупала путь, который привел бы их к согласию? Война между ними не позволяла ей быть нежной, проявить свою ласку, на которую она была способна. Да и принял бы он ее? Единственный раз, когда Филипп позволил ей дотронуться до себя был тем утром после дуэли, когда она, мучимая раскаянием, и желающая хоть как-то загладить свою вину перед ним, перевязывала его, орошая бинты слезами. Все остальные их встречи во время этого странного брака неизменно начинались плохо, а заканчивались еще хуже. Перебранки, взаимные выпады, а подчас и драки, переходили в любовные схватки — ту странную форму любви, которая, казалось бы, единственная удовлетворяла маркиза. Но во время этих сражений Филипп был зол на нее и считал, что, принуждая к выполнению супружеских обязанностей, наказывает и усмиряет ее. Все изменилось во Фландрии, там, на сеновале, Анжелика приняла этого жестокого мужчину таким, каким он хотел быть, позволила владеть собой, и, задыхаясь в его объятиях, дошла почти до экстаза. Даже сейчас, воспоминания об этом заставляли ее заливаться краской стыда. Но в Плесси все изменилось. Или ей хотелось в это верить. Что вчера произошло между ними? Она заплатила долг, но только ли? Она позволила себе ласкать его. Ласкать, без надежды на взаимность. Могла ли она еще месяц назад поверить, что Филипп позволит ей целовать себя, не выставив грубо за дверь, не опрокинув в воду или еще как-то не прекратив ее порыв? Совсем недавно, во время последней военной кампании, она просто побоялась бы ластиться к нему! А быть может, именно этого он подспудно и ждал? «И поэтому делал все, чтобы оттолкнуть меня?» — возразила себе Анжелика. В ее понимании, мужчина, мечтающий о любви женщины, старается ее заслужить — превознося свою возлюбленную, осыпая ее комплиментами и дарами. Но быть может Филипп просто не таков? «Я никогда не понимала его», — вздохнула Анжелика. Закончив туалет и спустившись после завтрака вниз, она с волнением ожидала их встречи. Как они встретятся после вчерашнего? Что он скажет? Будет ли столь же невозмутим, как обычно? А что скажет она? Сомнения маркизы развеял лакей, сообщивший, что хозяин уехал рано утром верхом. Не желая встречаться с гостями, Анжелика ушла в парк, где, устроившись в любимой нише у фонтана, предалась дальнейшим размышлениям. Итак, он позволил быть ей ласковой с ним. Но достаточно ли ей того? Она принялась вспоминать малейшие минуты, проведенные вместе. Он подает ей руку, помогает подняться в карету, Филипп в розовом, Филипп в голубом, Филипп, в залитом кровью камзоле, Филипп на охоте, Филипп на войне. Всегда ли он был лишь жесток? Ей вспомнилось, как в отеле на Фобур-Сен-Антуан, он, возмущенный ее фразой: «Могла ли я подумать, что Вы сыграете со мной такую злую шутку? Ведь Вы были так нежны со мною в тот день!», возразил: «Ошибаетесь, сударыня, я совсем не нежен, мой долг был помочь Вам». Но так ли это? Был ли маркиз лишь жестоким солдатом, каким рекомендовал себя? Она вспомнила, как он вел ее в танце на торжествах в Ботрейи, как много раз, в то время, приветствуя ее или прощаясь, касался губами ее руки, изящным жестом с толикой скуки. Да и потом, в разгар их военных действий, она помнила его руку на своей талии, когда он увлек ее за собой в придворном театре, как обманчиво мягко он мог брать ее за запястье, приучив не верить ему. Она вспомнила его пальцы на своей шее, когда он хотел выразить ей свою пренебрежительную ласку, пальцы, гладящие еще не рожденное дитя и ее лоб, когда она рожала их сына. Был ли он грубым солдафоном? Нет. Просто этот мужчина не позволял себе быть нежным, либо же не хотел им быть. Стоит ли верить его словам? Ее придворные ухажеры соревновались в любовных клятвах и мадригалах в ее честь, но истинно ли любили они ее? Нет. Но если не доверять словам, стоит признать, что и поступки кузена говорили против его чувств к ней. Даже, казалось бы, самые лучшие. Филипп пришел на помощь к ней, когда король узнал ее и от испуга она почти лишилась чувств. Просто ее имя все равно стало бы известно и его честь была бы задета, он спасал от гнева короля или насмешек придворных не ее, а себя. О представлении в театре не стоило и вспоминать, это был лишь спектакль для Его Величества. Да, он спас ее от волка. Смертельно побледнел, как сказал ей доезжачий. Но от испуга ли за нее? Жену Главного ловчего загрыз волк прямо на охоте — нет, и здесь Филипп спасал свое имя. Он отказался принять вызов Лозена, наставившего ему рога! Неслыханно! Ему абсолютно все равно, влюблена ли его жена в другого мужчину. А как он отправил ее искать приют на ночь в любой из спален Версаля? Да и недавно, когда проказник Пегилен вылез из ее окна, все что волновало Филиппа, так это его честь. Ни что не могло вызвать его ревности, выдать его привязанности к ней. Да, он примчался к ней перед арестом, весь в крови, сообщить, что ее любовник убит, увидеть ее страдания. Но только ли для этого? Анжелика не могла решить. Оставалось рождение Шарля-Анри. Одно то, что Филипп поверил в свое отцовство, несмотря на ее измену, так и осталось для нее непостижимым. Анжелика сказала себе, что вероятно он слишком хотел наследника или же опасался скандала, не признав сына своим. Снова его имя и честь! Да, он поддержал ее в родах, но не в его ли интересах, чтобы ребенок родился здоровым? Для того только, вняв убеждениям Молина, он и позволил ей жить на Фобур-Сен-Антуан. Совсем недавно он спас ее, когда она чуть не утонула в пруду. Но ее такая странная смерть, после катания с ним в лодке вызвала бы кривотолки, на его имя легла бы тень. Что ему еще оставалось, как не прыгать за ней? Все эти поступки, если бы их совершал не Филипп, она могла бы назвать жестами влюбленного мужчины. Но это был Филипп, человек без сердца, который не хотел или не умел любить. Анжелика вздохнула и спросила себя: «Есть способ наполнить их встречи нежностью, сделать этого мужчину ласковым и мягким? Тронуть его душу? Под силу ли ей это волшебство?». И не нашла ответа.
Psihey: Написала и вспомнила критику этой главы Зоряной;)
Olga: Анжелика взяла инициативу в свои руки! В прямом смысле. Отличная глава, мне все нравится.
Psihey: Olga, Ведь она, правда, сомневалась в причинах его поступков, не понимала их, и не думала, что это любовь) Это я об ее размышлениях после.
Olga: Psihey пишет: Ведь она, правда, сомневалась в причинах его поступков, не понимала их, и не думала, что это любовь) Это я об ее размышлениях после. Да, очень понравились размышления. Что его поступки могут являться свидетельством любви, а могут и не являться. Тем более учитывая их с Филиппом историю. Но она все таки очень хочет, чтобы он ее полюбил. Но помнится, мы ее в романе где-то как раз ругали за то, что она не видит его поступков и не понимает, что он ее любит.
Psihey: Вот такой кусочек написала в Главу 9. Марс и Венера играют в шахматы Под одобрительный смех и воркования, компания оставила детей предаваться их юным забавам и отправилась исследовать зеленые лабиринты любви. Дурманящее вино, тонкие закуски и теплый вечер, сделали свое дело. Границы сдержанности пали, придворные веселились словно дети. — Дорогие мои, — воскликнул герцог де Вивионн, поднимая свой бокал, — я чувствую себя как на берегах благословенной Аркадии! Да здравствует сельская жизнь! Я пью за вас! Мои милые пастушечки, давайте танцевать! Раздались радостные возгласы. Что же еще делать, когда на душе так легко. Музыканты как по команде заиграли фарандолу. Адмирал шутливо поклонился мадам дю Плесси и, взяв ее за руку, возглавил цепочку. Кто-то подхватил ее другую руку. Хоровод закружился, четко отбивая ритм и образуя причудливые фигуры. Темп то нарастал, то стихал. Голова шла кругом. Музыка лилась, шум и смех не смолкали. Анжелика, словно вернувшись в юные годы, задыхалась от счастья. Наконец, обессилев, она выскользнула из ряда танцующих и в изнеможении упала на подушки, разбросанные на ковре прямо посреди сада. Герцог последовал за ней, галантно поднеся своей даме бокал, чтобы она могла освежиться. Казалось, никто не замечал их уединения. — Ах, моя дорогая, как же я счастлив, что заехал к вам! И вместо того, чтобы глотать пыль по дороге в Марсель, я наслаждаюсь Вашей очаровательной улыбкой! Судьба ко мне благосклонна! — И он стал осыпать прекрасную хозяйку изысканными комплиментами, не сводя с нее глаз. Анжелика, погрузившаяся в какое-то блаженное оцепенение, с легкой улыбкой внимала ему. В глазах придворного она без ошибки прочла желание обладать ею, но оно ничуть ее не смущало. «Как прекрасно быть молодой, красивой и полной сил», — подумала маркиза, и добавила про себя, — «и желанной». Как жаль, что Филипп никогда не говорил ей комплиментов, никогда не смотрел на нее с таким неподдельным восторгом. Мужское обожание все равно, что свет и вода для цветка — нет их, и женщина увядает, она теряет уверенность в себе, а с ней и свою красоту. Герцог, видя ее задумчивость, осекся. Несколько дам присоединились к ним, устав танцевать, и посвятили себя фруктовым закускам и щебретам. Разговор перетекал с темы на тему, ни на чем особенно не задерживаясь, и как-то невзначай заговорили о любви. Мадам де Севинье привезла из Парижа рукопись «Андромахи». Античная трагедия о неразделенной любви сына Ахиллеса к прекрасной вдове Гектора и слепой, всеразрушающей мести под пером Расина наполнилась новыми красками и взволновала придворных. Ее читали по вечерам, горячо споря о достоинствах новой пьесы. Гермиона или Андромаха? Орест или Пирр? Ах, как коварны люди, когда они любят! Мадам де Севинье пожелала узнать мнение брата прекрасной Атенаис на сей счет. — Как Вы находите, дорогой герцог, — спросила она, — чувства Гермионы? Вивонн, несколько обескураженный молчанием Анжелики, постарался ответить непринужденно: — Я нахожу, что это любовь, но любовь исковерканная, мучительная… это любовь-страдание, мадам. — К Оресту или Пирру? — уточнила маркиза. — Разумеется, к последнему. Несчастный Орест лишь игрушка в ее руках и средство мести. — Но можем ли мы в таком случае назвать эту любовь любовью? — По мне, — перебила их м-ль де Бриенн, — это ненависть отвергнутой женщины, а не любовь! И она заслужена! Мужчина, не отвечающий взаимностью на страсть достоин смерти. Или унижения! — Какая Вы жестокая, мадемуазель, — заметил адмирал. — И все же, — продолжала м-м де Севинье, — если это настоящее чувство, как можно любя мужчину, желать причинить ему вред? «Можно», — мысленно ответила ей Анжелика, — «очень даже можно». Она подумала о том, как сражаясь с Филиппом, как ища средство его победить, укоротить, стараясь укрепиться при Дворе и привлекая в союзники короля, она не переставала любить его той юной, восторженной любовью, которую хранила в своем сердце и которая не хотела умирать. — Это желание уничтожить мужчину идет от безысходности, моя дорогая. Но лучше уж ненависть, чем равнодушие. — Отчего же? — Ненависть — сильное чувство, заставляющее нас постоянно думать о том, кто его вызывает. Оно сжигает нас изнутри и не отпускает. В чем-то, мадам, оно сродни страстной любви. Потеря объекта ненависти порой сравнима с потерей любовника. Тогда как равнодушие — это смерть всяких чувств. — Что ж, значит Гермиона любит и ненавидит одновременно. Любовь-ненависть? Сражение между мужчиной и женщиной? Да это настоящая война! — Галантная война, — неожиданно для себя поправила Анжелика.
Psihey: А вот этот в Главу 8. Драконы, химеры и прекрасные дамы Анжелика в окружении нескольких дам спасалась от жары, сидя в саду у декоративной стены, в подножии которой бил небольшой фонтан. Развесистая крона надежно укрывала их от солнца и любопытных глаз. Эти милые итальянские ниши, как и сам парк с зелеными лабиринтами и спрятанными в них мраморными статуями, приказал соорудить еще покойный маркиз, любивший всё изящное. Из дома принесли ковер, столики и стулья, и даже огромные вазоны с цветами, образовав салон под открытым небом. Пение птиц, стрекотание кузнечиков и круглощекие купидоны, застывшие на раковине фонтана, навели женщин на романтические мысли. — Ах, интересно, кто же станет королевой любви и красоты? И получит заветное яблоко? — мечтательно спросила м-ль де Бриенн, разглядывая свои хорошенькие ножки. Она сбросила шелковые чулки и погрузила ступни в прохладную воду. — Это зависит не от нас, моя дорогая. Ее выберет победитель турнира, — резонно заметила мадам де Севинье, обмахиваясь веером. — Это несправедливо, — пожаловалась придворная ветреница, — я могла бы уговорить брата биться за меня, но ему ни за что не выиграть. Дамы с улыбкой переглянулись. Чтобы сменить тему, м-ль де Ланкло спросила хозяйку замка: — Дорогая Анжелика, с тех пор, как я приехала в Вашу Зеленую Венецию я только и слышу о Мелюзине. Просветите нас, прошу, кто это? Мадам дю Плесси с благодарностью посмотрела на подругу. — Это старинная легенда о фее — духе речной воды, поэтому ее часто изображают с рыбьим хвостом или в виде змеи. В моей семье считалось, что Мелюзина была первой дамой из рода Лузиньянов, от которого мы — де Сансе — ведем свое происхождение. — Но разве она не была лягушкой?! — удивилась м-ль де Бриенн, широко открыв глаза. М-ль де Ланкло опередила Анжелику: — Месье дю Плесси пошутил, моя дорогая. Не стоит верить всему, что говорят мужчины. Дамы рассмеялись. Анжелика продолжила: — Выйдя замуж за смертного — графа Пуатье, Мелюзина принесла его землям богатство и процветание, и родила мужу десятерых детей. Она взяла с него лишь одно обещание — никогда не входить к ней в спальню по субботам. — А что она делала по субботам? — Купалась. — О, как мы на днях! И, разумеется, он вошел? — Да, ее тайна открылась. Мелюзина превратилась в дракона и улетела. — Все-таки как недальновидны мужчины! Сами рушат свое счастье… — Не сдерживать обещания, данные женщинам, у них в крови. — И подсматривать за дамами, принимающими ванны! — О, я уверена, кто-то из наших блестящих кавалеров вчера подглядывал за нами, когда мы купались в реке! — Мне кажется, я даже знаю, кто! Он так смотрел на меня за ужином! — Я же предупреждала Вас, душенька, не стоило снимать рубашку! — Не будьте ханжой! Не стоит снимать рубашку, если тебе семьдесят лет и ты опасаешься напугать кого-то до смерти. Светские красавицы веселились все сильнее. — А Вы, дорогая, тоже превращаетесь в дракона, если господину маршалу случается нарушить запрет? Анжелика вспыхнула, но не успела ответить. Их уединение нарушил Филипп, возникший словно из ниоткуда. М-ль де Бриенн притворно взвизгнула и одернула юбки. Дамы лукаво переглянулись, и, объявив, что сейчас самое подходящее время для прогулки, оставили супругов наедине.
Psihey: И в Главу 20. Тайные послания следующий отрывок со старой маркизой: На следующий день Анжелика шла по нижней галерее, раздумывая, присоединиться ли к обществу в голубой гостиной перед обедом. Если там будет свекровь, ни за что не пойду, — решила она. Впрочем, оказаться лицом к лицу с Филиппом после случившегося ей тоже не хотелось. Молодая женщина остановилась у входа, скрытая тяжелой портьерой, и прислушалась. В комнате раздавалось гуление младенца. «Это что еще за новости?! — с возмущением подумала Анжелика, — что Шарль-Анри делает в гостиной?». — Ах, мой внук так похож на месье Филиппа в детстве! Признаюсь, я бы спутала, окажись они рядом в колыбели. Не правда ли наш мальчик прекрасен? — спросила старая маркиза у присутствующих. Ей ответили одобрительные возгласы на фоне которых выделялся юный голос мадам де Жанси: — Чистый ангел! — согласилась она, — ах, как бы мне хотелось иметь такого же ребеночка. Мать-настоятельница сделала паузу, очевидно прикидывая, мог ли у кого-нибудь еще родиться столь же красивый ребенок, но смилостивилась и ответила: — Не расстраивайтесь, моя дорогая, все впереди. Я уверена, при Вашей молодости у Вас еще будут дети. Моя невестка на десять лет старше Вас, но и она родила. А как мы боялись, хватит ли ей здоровья? — О, у мадам дю Плесси прекрасное здоровье и цветущий вид, — воскликнул месье де Жанси, думая, что попал в нужный тон. — Не скажите, месье, — запротестовала мать-настоятельница, — внешность обманчива. Но как я молилась за ее благополучное разрешение! И за то, чтобы родился мальчик! В таком возрасте лучше сразу обзавестись наследником. Родись девочка и все пришлось бы начинать с начала. Но мои молитвы Деве Марии, сотворили чудо. Приезжайте к нам в аббатство, Вам тоже поможет. Это особое место — дар королевы-матери Всевышнему за позднее счастье материнства. Разговор зашел о чудесных случая рождения ребенка, когда, казалось бы, супругам стоило распрощаться с надеждой стать родителями. — А какие чудесные были крестины! — старая маркиза вновь вернулась к любимой теме, — я часто вспоминаю. Его Величество был так добор к нам, что приехал лично. Во всем великолепии, со всей свитой. Церковь была убрана по-королевски. А облачение на служителях? Боже, никогда я не видела ничего подобного! — Вы правы, мадам, — вставил граф де Жанси, — невероятная удача! И благое предзнаменование. Очень важно, кто является крестным. Можно сказать, половина карьеры уже сделана. Старая маркиза услышала именно то, что хотела. — Вы очень любезны, граф. Дай-то Бог, — и не без гордости заметила, — кстати, моего сына крестил сам кардинал… — Мазарини?! — Ах, нет! Великий кардинал! — и насладившись сдержанными возгласами восторга по этому поводу, продолжила, — заполучить его в крестные было непросто. Господин де Ришельё только взглянув на младенца, сказал нам с покойным маркизом: «Вот будущий маршал Франции». И ведь он оказался прав. Свекровь была невыносима. «По какому праву она выставила на обозрение моего ребенка? Он что — мул на ярмарке?». Анжелика уже собиралась войти в гостиную и потребовать, чтобы нянька унесла младенца в колыбель, когда свекровь неожиданно воскликнула: — Ах, вот и Вы, сын мой! Я как раз вспоминала Ваши крестины. И крестины нашего маленького Херувима. Филипп сухо распорядился, обращаясь, по-видимому, к няньке. — Унесите моего сына в детскую. Он устал. На мгновение повисла пауза. Вновь вступила старая маркиза. — Действительно, милочка, малышу пора спать. Как можно быть такой нерадивой? Анжелика едва успела отступить в тень, чтобы пропустить спешащую Барбу. — Вы уже покидаете нас?! — в голосе матери-настоятельницы звучало неподдельное удивление. — Мне нужно ответить на срочное письмо, — сухо бросил Филипп и широкими шагами вышел прочь. У портьеры он чуть не налетел на жену. Молодая женщина густо покраснела, боясь, что маркиз выдаст возгласом ее присутствие, но он смерил ее взглядом и молча ушел. Анжелика наконец вернулась к себе. Измученная бесцеремонностью старой маркизы и холодностью Филиппа, она нашла утешение в переписке с друзьями. Ответив Нинон и пообещав ей не поддаваться на уловки свекрови, она с удовольствием прочла остроумное послание мадам де Севинье и узнала последние парижские новости из пространного письма м-ль де Паражонк. Но вот на чью весточку маркиза дю Плесси никак не рассчитывала, так это капитана королевских мушкетеров. И тем не менее, оно оказалось в ее руках. Что еще замыслил любимец Двора? В какую интригу он решил ее втянуть на сей раз?
Psihey: Глава 26. Несносные родственники Жизнь потекла свои чередом. К разочарованию Анжелики прекрасный кузен и не подал вида, что случившееся той ночью как-то взволновало его. Что ж — таковы мужчины! Как часто наши жертвы не находят в их сердцах должного отклика. Молодая женщина, стараясь отвлечься от невеселых мыслей, погрузилась в домашние дела. Прежде всего ее интересовало, как мальчишки могли найти треклятый подземный ход. Она допросила прислугу — безуспешно. Барба не могла ответить ей ничего внятного, не знали о ходе и приехавшие в первый раз в Плесси наставники. Расспрашивать Ла-Виолетта Анжелика не решалась, она вообще старалась не обращаться лишний раз к этому верзиле. Но не было дела, которое Маркиза Ангелов не довела бы до конца. Вздохнув, она сама отправилась на поиски. Подвалы Плесси представляли собой затейливую анфиладу залов, в которой чужаку было легко заплутать. Так случилось и с Анжеликой — вместо того, чтобы повернуть к винному погребу, она по ошибке свернула к купальням. Остановившись перед массивной дверью, ведущей в одну из них, она вспомнила, что уже была здесь не так давно с Молином. Дверь внезапно открылась. Перед ней стоял Филипп. — Мадам! Вы здесь…? Вы искали меня? Удивление в его тоне, как показалось Анжелике, смешалось с неким ожиданием. — Вовсе нет, — холодно ответила она. — Я заблудилась. Он вздохнул. — Куда Вы направлялись? — Я искала, как мальчики сбежали из замка. — Я Вам покажу. Маркиз повел ее. Залы, переходы, сводчатые потолки — тянулись, казалось, бесконечно. И вот, они стоят у небольшой двери в каменной кладке. — Это здесь, — Филипп, отодвинул затвор. На них из пахнуло сырой землей — подземный ход представлял собой скорее лаз. Анжелика смело заглянула внутрь, подняв над головой фонарь. — Уж не собираетесь ли Вы пройти тем же путем? — Почему бы и нет? — Ход очень низкий. Вы вся испачкаетесь. Если хотите, я покажу Вам, где он заканчивается в лесу. Подумав, Анжелика согласилась. Почти всю дорогу они ехали молча. — Кто рекомендовал Вам аббата, что учит Ваших сыновей? — неожиданно спросил маркиз. — Мадам де Шуази, — ответила она, и с удивлением взглянула на маркиза. — А почему Вы спрашиваете? — Молодая женщина никак не могла предсказать ход его мыслей. Вместо ответа Филипп холодно уточнил: — Вы водите дружбу с мадам де Шуази? Анжелика пожала плечами. Дружбу? Скорее это просто навязчивая соседка, от чьих забот не всегда получается избавиться. Но надо признать, что она давала неискушенной в придворной жизни Анжелике дельные советы. — Мадам де Шуази проявляет участие. К чему этот холодный тон? Сам Его Величество доверяет ей. — Я бы так не сказал. — Если бы король не доверял ей, он не передавал бы мне свои распоряжения посредством этой дамы. — Его Величество и не может передавать Вам свои распоряжения посредством Этой дамы, — в голосе маркиза зазвучала злая ирония. Удивление Анжелики росло. Она повернулась к мужу. — Да будет Вам известно, Филипп, что в тот злополучный вечер в Фонтенбло именно мадам де Шуази передала мне распоряжение короля немедленно покинуть Двор и вернуться в Париж. — И Вы ей поверили?! — Почему я должна была ей не поверить?! — в свою очередь воскликнула Анжелика. — Черт возьми, так вот кому я обязан? Я думал, Вы сами сбежали в Париж… — проговорил маркиз, не отвечая на ее вопрос, и сухо продолжил, — Когда Вы научитесь быть осторожнее в своих связях, мадам? — Учусь, как могу, — обиженно ответила молодая женщина. «Хоть бы раз Филипп предостерег ее от очередной опасности или сплетен! Раз он так прекрасно осведомлен». И, вспомнив об аббате, она уточнила: — Почему Вы спросили об аббате де Ледигьере? Филипп как будто очнулся ото сна. — Об аббате? Ах, да. Так Вы еще не знаете, что вчера случилось в гостиной? Ваш аббат дал учить мальчикам любовные стихи. Их Кантор и зачитал Монсеньору принцу. «Стыдно служить старику, стыдно любить старику», — процитировал он, усмехнувшись. — В духе того, что Вы мне шептали у чертова камня. Овидий, да? Произнеся последнее, маркиз, осененный какой-то внезапной догадкой, повернулся к жене: — А может книгу им дал вовсе не аббат? — А кто же? … Вы думаете, я сама читаю им любовную сонеты вместо сказок на ночь?! — С Вас станется… — Я-мать! — напомнила она, — мой долг — следить за их нравственностью. — Было бы неплохо, мадам, чтобы Вы объяснили своим сыновьям, что стоит и чего не стоит читать в гостиной. Анжелика закусила губу: — Я найду, откуда взялись эти стихи. Но вот что интересно, Филипп, никто так и не сознался, что надоумил мальчиков воспользоваться подземным ходом. Я думаю, на слуг из Плесси или … на Вашего Ла-Виолетта. Ей показалось, что маркиз смутился. — Вы не там ищете… Это я показал им ход. — Вы?! — поразилась Анжелика. — Они слишком шумно играли, докучали принцу. Мне показалось, узнай они о тайнике — это займет мальчиков надолго. — Но Вы же понимали, что они им воспользуются?! — Я не предполагал, что они отправятся по нему ночью! — Филипп, — упрекнула она, — как будто Вы сами не были ребенком! Когда же, как не ночью, творить самые серьезные шалости! Я Вам уже рассказывала, как сама в их возрасте отправилась искать Америку с местной детворой. Мы полночи проблуждали в лесу и чудом вышли к Ньельскому аббатству. — Стало быть, мадам, Вы всегда были безрассудной… и шалили по ночам, — добавил он, тонко улыбнувшись. Вот они и дошли до воспоминаний о той ночи, когда был уплачен долг. Анжелика проворковала: — И не говорите, что мои шалости Вам не понравились, месье. Они спешились у небольшого холма, раздвинув ветки, маркиз обнажил довольно неприглядную дыру — именно здесь мальчики вышли в лес. Тишину между ними нарушило чье-то вежливое покашливание. Из-за деревьев вышел Альбер. — Дорогой зять, — обратился он к Филиппу с глубоким поклоном, и тут же спохватившись, поправился, — господин маркиз, я смею надеяться, что мог бы чем-то помочь семье, отплатив за ту щедрость, что я нашел в Вашем гостеприимном доме. Мне кажется, что достопочтимая мать-настоятельница, Ваша матушка, нуждается в сопровождении при возвращении из аббатства, где она задержалась. Не позволите ли Вы мне оказать Вам эту услугу и съездить за ней? — Если Вам будет угодно, месье, — сухо ответил Филипп и холодно поклонившись, отвернулся к лошади. Альбер де Сансе хотел еще что-то добавить, но увидев спину зятя, еще раз поклонился сестре и ушел. Анжелике всё это не понравилось. Она сразу вспомнила, как еще в Ботрейи, брат просил ее о протекции, надеясь завладеть Ньельским аббатством. Хорош же из него настоятель! Она хотела предупредить маркиза, но не знала, как начать разговор. Лицо Филиппа посуровело, он думал о чем-то своем. Словно вспомнив что-то, он подошел к лошади и вскочил в седло. — Вы уезжаете?! — изумилась Анжелика, — и не проводите меня? — Ваш брат составит Вам компанию. Вы легко догоните его. Смотря, как маркиз уезжает, молодая женщина боролась с отчаянием — никогда она не поймет его! Никогда не привяжет к себе. Вернувшись в замок и выйдя из конюшни, молодая женщина стала невольной свидетельницей весьма озадачившего ее рандеву — юная графиня де Жанси заливисто смеялась, пока Дени ловко освобождал ее прическу от соломинок. Увидев Анжелику, оба смутились и ей это тоже не понравилось. Во дворе стояла повозка. «О, а вот и Ортанс пожаловала», — подумала Анжелика, — «ну попадись мне». Только завидев сестру, мадам Фалло де Сансе затараторила: — И не думай меня упрекать, Анжелика! Как только ты уехала, за мальчиками явился этот убийца с черными глазами, месье де Бюсси. Что мне оставалось делать?! Сражаться с ним? По закону маркиз имеет на пасынков все права! Молодая женщина смерила ее взглядом и спокойно сказала: — Можешь не оправдываться, Ортанс. На тебя никогда нельзя положиться. День прошел в пустых заботах. Впрочем, Анжелика кое-что узнала, о происхождении томика Овидия. Обыскав детскую под хмурыми взглядами сыновей и лепетанием аббата, молодая женщина обнаружила тайник с обратной стороны каминной доски — где же еще в летнюю пору хранить то, что должно быть надежно укрыто от чужих глаз. Ее успех произвел на мальчиков впечатление. — Итак, мессиры, — насмешливо начала она, разглядывая добычу, — сознавайтесь, у кого вы это взяли? Это был довольно потрепанный томик любовной лирики Назона, местами закапанный воском. Флоримон и Кантор переглянулись, и, очевидно поняв, что соврать матери не удастся, заговорили наперебой. — Мы не брали, матушка! Это подарок! — Чей же это подарок? — прищурилась Анжелика. — Мне дал ее адъютант месье дю Плесси. Сам дал, честное слово! Еще в Париже! — сообщил Флоримон. Молодая женщина несколько растерялась, ей никак не удавалось выучить всю свиту маршала по именам. Молодых адъютантов было двое, но ведь ее сыновья могли именовать адъютантом и месье де Бюсси — начальника личной охраны Филиппа … Все же она сделала вид, что ей всё ясно. — Так-так. А кто выбрал стих, что Кантор прочел Монсеньору принцу? Мальчики переглянулись. — Они должны были учить из «Скорби к Августу», мадам! — без особой надежды подал голос аббат де Ледигьер. Но Анжелика не сводила с проказников глаз. Наконец, старший нашелся. Подняв на мать невинный взгляд, он сказал: — Так ведь там было заложено, матушка! Мы подумали, раз отмечено, то это точно подойдет. — Господин аббат, — повернулась к наставнику Анжелика, — Вы должны лучше следить за вверенными Вам воспитанниками. Я надеюсь, что не зря плачу Вам жалованье и Вы больше не допустите подобный промах. — Да простит меня, госпожа маркиза, я и представить не мог подобное развитие событий! Чтобы случилась такая проказа! — Опасайтесь худшего, — посоветовала ему Анжелика, — месье маркиз может быть суров в гневе. — О, мадам…! Посчитав, что она сделала все от нее зависящее, молодая женщина покинула детскую. «Что ж, — подумала она, — «Филиппу будет полезно узнать, о проказах его адъютантов». Она увидела маркиза только вечером. Протянув ему свою находку, Анжелика поинтересовалась беспечным тоном: — Узнаете, месье? Филипп повертел книгу в руках и пожал плечами: — Нет. — Напрасно. Знаете ли Вы, что это тот самый Овидий. И, возможно, Вам будет любопытно узнать, что Флоримону подарил его Ваш адъютант. И даже отметил самые пикантные стихи! В глазах Анжелики зажглись озорные огоньки. — Какой адъютант? — сухо уточнил маркиз. Боясь попасть впросак, назвав не ту фамилию, мадам дю Плесси многозначительно заметила: — Тот, что дерзит. Лицо маркиза осталось непроницаемым и все же Анжелика заметила произведенный эффект. И не в силах удержаться, добавила, передразнив его утренний тон: — Было бы неплохо, Филипп, если бы Вы объяснили своим адъютантам, что стоит и чего не стоит дарить моим детям. И одарив его улыбкой, прошествовала в гостиную. Оставшийся вечер маркиз был мрачен. Развлекая себя разговором с принцем, который с удовольствием пошучивал над неловкостью в гостиной, Анжелика украдкой поглядывала на маркиза, ей никак не удавалось поймать его взгляд. Ей хотелось вовлечь Филиппа в разговор, но она не смела. «Какая же ерунда эта история! Разве стоит ссориться из-за чьей-то глупой проказы?». Расходясь после вечера, супруги остались в галерее с глазу на глаз. Анжелика боролась с желанием предложит мужу забыть о разногласиях. Пока старой маркизы нет в замке, они могли бы вернуть прежние веселые времена. Она уже собиралась обратиться к маркизу, как в галерею, ревя словно бык, влетел граф де Жанси. В одной руке он сжимал свой ночной колпак, потрясая им, словно штандартом, а в другой — обнаженную шпагу. — Я убью этого мерзавца! Где он?! Где прячется этот чертов молокосос?! — кричал обманутый муж. Увидев хозяев замка, граф несколько умерил свой пыл и в растерянности опустил шпагу. — Месье! Вы кого-то ищете? — с холодным бешенством поинтересовался Филипп. — Антуан, опомнитесь, Вы позорите меня! — воскликнула непонятно откуда возникшая Мари де Жанси. Граф почел за лучшее принести свои извинения. — Дурацкий сон, должно быть! Прошу прощения, маркиз! Мадам, — поклонился он Анжелике. — И, обращаясь к жене, повелительно приказал, — идемте, госпожа графиня! Когда шаги четы де Жанси затихли, Филипп резко обернулся к жене и схватил ее за талию. Но, не успев обрушиться на жену с гневной тирадой, он, как будто передумав, выпустил ее и метнулся к нише рядом с лестничным проемом. Вытащив за шиворот худую фигуру, он грубо потряс ее. Анжелика узнала в несчастном Флипо. — Ай-ай-ай, месье, отпустите меня, пожалуйста, я ни в чем не виноват! — Что ты здесь делал? — строго спросил маркиз, продолжая держать мальчишку в подвешенном состоянии. — Филипп, отпустите его! — вмешалась Анжелика. Но Флипо счел за лучшее признаться во всем, что знал, и залепетал: — Это месье де Сансе, месье Дени де Сансе. Я должен был караулить на лестнице, пока он не проберется в спальню к госпоже графине. У него был запасной ключ. Пустите, месье, пожалуйста! Я больше ничего не знаю, вот Вам крест! — Что он там делал? — потребовал Филипп. — Он отпер графиню и вышел с ней…. И еще сыграл с графом маленькую шутку. — Дальше! — Старого рогоносца опоили снотворным. Подмешали в вино, а он выдул чуть ли не половину кувшина! Мы думали, до вечера не проснется. Ну, и месье Дени хотел немного пошутить — натянул графу колпак на нос. Вот тот и проснулся в такой ярости. Маркиз отпустил шиворот Флипо, и слуга моментально исчез. — Как Вы обращаетесь с моими слугами?! — к Анжелике возвращалось самообладание. — Раньше я думал, что Вы одна такая идиотка, — угрожающе начал Филипп, медленно повернувшись к ней. — Но нет, и Ваши дети, и Ваши братья — все пошли в Вас. Сумасбродная кровь! Что, по-вашему, последует за этой выходкой?! — Но… — пробормотала ошеломленная маркиза дю Плесси, — я поняла, что граф не видел своего обидчика? — Граф де Жанси не такой дурак, моя дорогая, и может свести одно с другим. Вы что не заметили, что Ваш брат волочился за его женой с самого приезда? — и переведя дух добавил, — Если Вы думаете, что другой Ваш брат получит через меня протекцию, чтобы завладеть Ньельским аббатством, то Вы очень ошибаетесь. Я не собираюсь, хлопотать за Ваших родственников! Учтите это, мадам. И взглянув на жену, бросил: — Что Вы стоите здесь? Хотите простыть? Отправляйтесь немедленно к себе! Анжелика была ошеломлена. Значит, Альбер все же не оставил надежды, и не найдя поддержки у сестры, обратился к маркизу напрямую. И в такой неподходящий момент! Она хотела возразить. Хотела сухо сообщить, что ни она, ни ее братья не нуждаются в его протекции, но слова не шли. Филипп же, круто развернувшись, ушел к себя, дав понять, что не желает продолжать разговор. Анжелика безумно устала, но кажется, вечер еще не исчерпал себя. В довершение всех бед, к ночи в Плесси вернулась старая маркиза. Перепуганная Жавотта прибежала к хозяйке, едва узнав новость. «Что она наговорит обо мне? — невесело размышляла Анжелика, — может сообщит Филиппу, что я пыталась ее убить?».
Psihey: Глава 27. Вино и кровь С самого утра Анжелика раздумывала, что же ей предпринять. Успела ли свекровь встретиться вчера с Филиппом? И, если да, то что наговорила? Или она, подобно дикому зверю, затаилась перед атакой? Стоит ли попытаться встретиться с ней или же нужно действовать на опережение? Сейчас, данное сгоряча обещание — выгнать интриганку из Плесси, если она посмеет явиться — выглядело мало выполнимым. Пожалуй, можно приказать слугам собрать вещи свекрови и подать карету, но как на этот демарш отреагирует Филипп? Разве она могла пойти к мужу и потребовать, чтобы он отказал от дома собственной матери? Или хотя бы урезонил ее? Нет. Но быть может есть другой способ заставить мать-настоятельницу признать свое поражение и саму покинуть арену битвы? Если бы ей, Анжелике, удалось доказать свекрови, что она имеет влияние на мужа? Что, выбирая между матерью и супругой, маркиз выберет семью? Но как это осуществить? Следовало признать, что маркиз никогда не показывал к ней чувств на людях. Веря в то, что между ними война, он открыто никогда не примет ее сторону. Нет, так ей не выиграть. Но, возможно, слова неважны? Что если мать-настоятельница сама станет свидетельницей их с Филиппом супружеских отношений? Старой маркизе придется признать, что сын вовсе небезразличен к своей жене, и что она бессильна. «В конце концов, если Филипп и не любит меня», — думала Анжелика, — «то бесспорно, для него привлекательно мое тело». Но как свести воедино две нити — заманить свекровь и в это же время увлечь Филиппа? Анжелика призналась себе, что чуть ни каждая их супружеская встреча начинались ссорой, лишь на пике которой, они оказывались в постели. Или там, что могло ее заменить… Разумеется, можно повторить свою недавнюю ночную шалость, но кто поручится, что маркиз, которому наговорили Бог знает что, не выставит ее за дверь, к радости свекрови? Времени не раздумья не было. Анжелика велела Жавотте сообщить матери-настоятельнице, что маркиза дю Плесси-Бельер почувствовала себя дурно и просит навестить ее, когда будет время. Несложно представить, что выждав для приличия с четверть часа, она устремиться в спальню к ненавистной невестке. Но как заманить на супружеское ложе Филиппа? Анжелика придирчиво осмотрела себя в зеркало. Тонкий кружевной пеньюар, то ли скрывающий, то ли, скорее, выставляющий на показ прелести его хозяйки, чуть растрепанная прическа, как будто она только встала. Молодая женщина отказалась ото всякой краски и мушек — вот такой естественной и обманчиво-безоружной она примет Филиппа. Она уже собиралась отправить с Терезой просьбу навестить ее, когда дверь сама распахнулась. На пороге стоял маркиз дю Плесси-Бельер. — Вы еще в постели, мадам? — недовольно заметил он, — Как Ваше здоровье? — Благодарю Вас, оно превосходно. — Вставайте. Мне вновь придется преподать Вам урок хорошего тона. — Что за урок месье? — осведомилась Анжелика невинным тоном. — Что Вы наговорили моей матери в карете? — сухо спросил он. «Всё-таки успела!» — с досадой подумала молодая женщина и вслух сказала: — У нас было много тем для беседы, что именно Вы имеете в виду? Его лицо исказилось. — Это правда, что Вы оскорбили ее? — Это она оскорбила меня, — поправила Анжелика — Вы угрожали ей? Обещали избавиться от нее? — Это она угрожала избавиться от меня, — молодая женщина была непреклонна. — Прекратите увиливать! Я задал Вам вопрос — да или нет? Отвечайте! — Я сообщила Вам всё, что сочла нужным. — Вы собирались выставить мою мать за дверь, когда она вернется в Плесси? — Не скрою, ее отъезд доставил бы мне удовольствие. — Ах вот оно что! Гордая маркиза дю Плесси решила, что ей всё позволено? Что она может командовать в моем доме, как захочет? Я покажу Вам Ваше место, мадам! Маркиз схватил ее поперек талии и почти бросил на кровать. Настигнув свою добычу, он сорвал с ее плеч кружевную ткань и без лишних слов бросился в атаку. На мгновение, вырвавшись из его объятий, она поползла к другому краю, но он снова схватил ее, намереваясь подчинить. Вновь выскользнув из его рук, и вновь попав в силки, Анжелика в попытке обрести свободу вцепилась в витую колонну широкой кровати, словно моряк за спасительную мачту в шторм. Волны накатывали на нее, одна за другой, угрожая опрокинуть, лишить опоры, она задыхалась и готова была просить пощады. Она подчинилась, не имея сил бороться с самой собой. Теряя силы, молодая женщина соскользнула на подушки. Он настиг ее и здесь, подчиняя своей воле. Уже сама, торопя миг своего поражения, она инстинктивно притянула его к себе, словно ястреб, впившийся когтями в жертву. Запрокинув голову, уже не сдерживая стонов, Анжелика выгнулась и, возможно, ей только показалось, но в этот миг дверная щель приоткрылась и в ней мелькнул знакомый силуэт в сутане. Тяжелое тело маркиза вдавило молодую женщину в постель, но Анжелика и не думала требовать свободы. Машинально она провела рукой по его волосам. Створка двери поспешно захлопнулась с легким щелчком. Маркиз резко поднял голову и отстранился. Ощущая себя полностью опустошенной, Анжелика продолжала лежать без движения, распластанная на смятых простынях. Понемногу придя в себя, она блаженно вытянулась во весь рост, словно кошка, греющаяся на солнце. Тело сковала сладкая тяжесть, веки казались свинцовыми, и в тоже время, в груди поднималась волна какого-то непонятного счастья. Она бросила взгляд на мужа из-под полуопущенных век. Он прислонился к изголовью, напротив нее, и, хотя лицо его было непроницаемо, Анжелике показалось, что он взволнован. Перед ней вновь возникло лицо старой маркизы, но не такое, как мгновение назад, а то, из детства, пылающее и растерянное лицо, потерявшей дар речи влиятельной придворной дамы. Дерзкая Маркиза Ангелов снова посмела скрестить с ней шпаги. Анжелика тихо рассмеялась и томно проговорила: — Надеюсь, Филипп, Ваша матушка насладилась увиденным. Как Вам кажется? Муж поднял на нее тяжелый взгляд и глухо ответил: — Прекратите. Но Анжелику было уже не остановить. Она отозвалась смехом женщины, осознающей свою власть над мужчиной. — А если не прекращу? — Я отхлещу Вас по щекам, — предупредил он. Анжелика не пошевелилась, продолжая спокойно изучать его. Она его не боялась. Больше не боялась. Наконец, чуть хрипловатым голосом она уточнила: — Вы всегда хотите дать пощечин женщине, которую желаете, Филипп? Что ж, бейте, — улыбнулась она. — Но может быть Вам хочется чего-то другого? Маркиз долго смотрел на нее с каким-то отчаянием во взгляде, и, наконец, вымолвил: — Прекратите, мадам. Не будьте бесстыдной. Анжелика снова томно рассмеялась, глядя ему прямо в глаза: — А если я хочу ею быть? Разве Вы остались недовольны? — Жена должна ожидать, когда муж сочтет нужным проявить к ней внимание, а не предлагать ему себя слово доступная женщина. — Ах, вот как! — воскликнула Анжелика, резко сев на постели. — Да с такими представлениями о браке Вам следовало жениться на юной девственнице! — Именно это я и собирался сделать, пока Вы нагло не навязались мне. Ее смех оборвался, и она холодно заметила. — Благодарите Бога, мой дорогой, за мою навязчивость. Вам бы пришлось сильно постараться, чтобы обретать вдохновение всякий раз, как Вы оказывались бы в постели с этим сушеным кузнечиком — мадемуазель Ламуаньон! — Пусть она некрасива, но она была бы послушной женой. — Скучной и утомительной, — подхватила Анжелика. — Знающей свое место, — возразил Филипп. — Блеклой, невыразительной. — Супругой, с безупречной репутацией, — парировал маркиз. — Ах, разве можно с ее внешностью рассчитывать на чье-то внимание, Филипп! Только и остается — быть благочестивой ханжой. Их взгляды скрестились. Сама удивляясь своей смелости, Анжелика спросила: — Какие еще скрытые таланты Вы обнаружили у мадемуазель Ламуаньон? — Она родила бы мне детей и … — Я подарила Вам наследника прошлой зимой! — запротестовала молодая женщина. — Но Вы больше не хотите! Анжелика с вызовом подняла голову. — Да не хочу, и не захочу в ближайшие пару-тройку лет. Дайте мне насладиться жизнью. Я слишком долго к этому шла. И я не собираюсь, как моя мать, увядать во цвете лет, рожая десятерых детей одного за другим и умереть, не дожив до сорока! К ее удивлению, прекратив пикировку, муж поднялся и отошел к окну. Поразмыслив, Анжелика покинула кровать, закутавшись на ходу. — Филипп, давайте не будем снова ссориться, — примирительно проговорила она, подходя. — В конце концов, если Вам так уж этого хотелось, могли бы меня попросить. — Я — маршал, мадам. Я не привык просить. — Но Вы не в армии, Филипп! — Какая разница. Вы — моя жена. Но Вы все время мне противоречите! — Потому что Ваши желания неразумны! — Это не Вам решать! Анжелика начинала терять терпение. Что за несносный мальчишка! — Послушайте, Филипп! Где Вы набрались этих варварских обычаев? Насколько я помню, Вашим отцом прекрасно командовала Ваша матушка, и уж никак не наоборот. Исказившееся лицо Филиппа заставило Анжелику тут же прикусить язык. Маркиз угрожающе двинулся на нее. — Что Вы посмели сейчас сказать? — его тихий голос напугал ее сильнее, чем самый необузданный гнев. Молодая женщина укрылась за канапе, рассчитывая, толкнув под ноги мужа табурет, выиграть время и убежать. Но маркиз разгадал ее маневр и поймал за край юбки. Оказавшись в капкане, Анжелика, схватила с комода первое, что ей попало под руку — графин с вином — плеснула Филиппу в лицо: — Остыньте! Он отпрянул, зажмурившись, и выпустил ее, но через мгновение вновь ринулся в погоню. Как произошло дальнейшее, Анжелика помнила лишь отрывками. В пылу борьбы, кувшин выскользнул из ее рук и с грохотом разлетелся по плиткам пола. Оттолкнув Филиппа, в отчаянной попытке спастись, Анжелика устремилась к двери. Маркиз почти поймал ее, но поскользнувшись, со всей силы ударился о резной выступ комода. Вскрикнув, он схватился за голову — между пальцами Филиппа текли алые струйки то ли вина, то ли крови. Молодая женщина в ужасе застыла, не в силах сдвинуться с места. «Боже мой! Что я наделала?! — промелькнуло в ее голове, — «Сейчас он меня точно убьет! Бежать! Скорее бежать!». Маркиз медленно поднял голову, словно разъяренный бык перед атакой, но внезапно покачнулся, тщетно ища опоры, и, оглушенный, рухнул на пол. Мгновение назад он был готов убить ее, и вот, поверженный, лежит у ее ног. Забыв о желании исчезнуть с поля боя, Анжелика затрясла мужа. — Филипп! О, Господи, Филипп! Что с Вами?! Очнитесь! Прошу Вас! Ударом маркизу рассекло висок. Кровь пропитала волосы, заливала щеку, стекала по шее. Я разбила ему голову! Анжелику всегда отличала способность смело действовать, в ситуациях, не терпящих промедления. Она схватила серебряный стаканчик со льдом для охлаждения питья и полотенце и приложила к ране: «Как мы дошли до такого? — лихорадочно думала Анжелика, склонившись над мужем и оттирая его лицо, — если мы не остановимся в наших ссорах, то просто поубиваем друг друга!». Ее мучило раскаяние. — Вам больно? — робко спросила она, и поскольку он не отвечал, добавила, — Как же так получается, Филипп? Но Вы сами виноваты, зачем Вы напали на меня словно зверь? Ее волнение понемногу уходило. Она попробовала разрядить ситуацию шуткой: — Ну же, не все так страшно, было бы хуже, сломай Вы нос. Как бы мы объяснили это гостям? Шрама, наверное, не будет, да и под париком не заметно. Останетесь красавцем, — слабо улыбнулась она. Маркиз продолжал молчать, и Анжелика забеспокоилась: — Хотите, я наложу пару швов шелковой ниткой? — Нет. — Большой Матье с Нового моста всегда так делает. — Только попробуйте, — он попытался отстранить ее руку. — Тише-тише! Не мешайте мне. Занимаясь раной, она не обратила внимания на настойчивый стук в дверь. И вот, прямо над ними, как из-под земли, выросла старая маркиза: — Дети мои! Что за шум?! Анжелика затравленно подняла голову. Суровый взгляд настоятельницы перебегал от сына к невестке и, наконец, остановился на тазике с окровавленной водой. — Святая Мадонна! Что здесь происходит?! Сын мой, что с Вами?! — она провела пальцами по его волосам, слегка повернув голову маркиза к себе. — Все живы, матушка, — не поднимая век, пробормотал он. — Просто нелепая случайность! — вставила со своей стороны Анжелика. В этот момент мать-настоятельница заметила на полу осколки кувшина, и медленно перевела глаза на племянницу. В ее остановившемся змеином взгляде молодая женщина прочитала свой смертный приговор. — Я пошлю за лекарем, Филипп, — не выпуская невестку из виду, тягуче поговорила старая маркиза. — Нет… Позовите Ла-Виолетта. — Я схожу за ним, — быстро предложила Анжелика, но едва выйдя за дверь, она нос к носу столкнулась с испуганной физиономией камердинера. Тут как тут! И что этот висельник забыл под моей дверью? — с негодованием подумала она. В спальне мать-настоятельница продолжала стоять рядом с сыном, молитвенно сложив руки на груди. — А, вот и Ваш бездельник, сын мой, — спокойно заметила она и, обращаясь к слуге, приказала, не повышая голоса, — любезный, помогите положить господина маршала на постель. — Я хочу к себе… — Нет, мой дорогой, к себе Вам нельзя, — словно уговаривая маленького ребенка съесть еще ложечку, проворковала она, — Вы не можете появиться в таком виде на лестнице. А если кто-нибудь увидит? Огласки не избежать. Довольно, мой милый, довольно, Вы с супругой уже достаточно потешили Двор пикантными скандалами в Вашем семействе. Пора положить этому конец. Тем временем, Ла-Виолетт дотащил хозяина до кровати, весьма красноречиво измятой, и захлопотал над ним: — Ваша светлость, я с Вашего позволения, сбегаю в Ваши апартаменты? Одна нога здесь — другая там, а? — И, не дожидаясь, внятного ответа, он, вжав голову в плечи, прошмыгнул мимо хозяйки и скрылся за дверью. — Я сама могу ухаживать за Филиппом, — подала голос Анжелика. При тетке она смущалась, словно все еще была тринадцатилетней девочкой, впервые попавшей в роскошную залу Плесси. Старая маркиза с достоинством села в высокое кресло, рядом с кроватью, аккуратно положила руки на подлокотники, затем так же величественно повернула голову к невестке, и тихо, но четко ответила: — Пошла вон! В это мгновение дверь снова распахнулась, и перед ними предстала запыхавшаяся Ортанс: — Что у тебя случилось?! — выпалила она с порога, но заметив их тетку, осеклась. — Ох, прошу прощения, тетушка, — вкрадчиво начала она, и тут в глубине комнаты ее взору предстал именитый зять, лежащий без сознания в залитой кровью рубашке. Мадам Фалло замерла, открыв рот. — Пошли обе вон, — так же четко проговорила мать-настоятельница.
Olga: Psihey, замечательно! Понравилось, что Филиппа крестил Ришелье. Очень круто! Может они еще и в родстве? Оба из Пуату, и фамилия дю Плесси. Последняя глава напряженная. Как тут не подумать, что эта рана головы уже служит им предупреждением о будущем.
Psihey: Olga пишет: Может они еще и в родстве? Оба из Пуату, и фамилия дю Плесси. А, кстати! Ольга, спасибо! М.б. родство, потому и удалось добыть такого крестного? Надо дописать и старая маркиза похвастается как бы между прочим) Olga пишет: Последняя глава напряженная. Как тут не подумать, что эта рана головы уже служит им предупреждением о будущем. Да, я помню, как мы эту главу обсуждали здесь)) Я поменяла в итоге - кувшин не о голову разбит, а об пол - не Анжелика виновница, а просто так вышло - как обычно)
Psihey: Глава 28. Ахиллес поверженный Прокурорша опомнившись, схватила сестру за руку, и выволокла ее из спальни. - Ты что, убила мужа?! – зашипела она, дотащив Анжелику до лестницы. - С ума сошла! Разумеется, нет! Навстречу им поднималась мадам де Жанси. Сестры раскланялись с ней, и Ортанс, дождавшись, когда гостья скроется за поворотом, потребовала: - Идем ко мне. В спальне она снова набросилась на младшую сестру, вытаращив глаза: - Что ты творишь? Я сижу у себя и вдруг слышу какой-то грохот, драка, звон стекла. Моя комната прямо под твоей! Прибегаю, и что я вижу?!... Что ты с ним сделала, безумная? Отвечай! - Ничего я не сделала! Мы… мы просто поссорились. Я не знаю, как так вышло... И кувшин разбился… Казалось, мадам Фалло де Сансе не слышала ее. - Ты уверена, что маршал живой? – вдруг спросила она. - Ортанс, не мели чепухи! Разумеется, живой! - А наша тетка как там оказалась? - Понятия не имею! Я не успела опомниться, а она стоит рядом. - Чертовщина какая-то, - проговорила сестра. – Теперь скандала не оберешься! И до Парижа дойдет. Рокелоры завтра уезжают. Полетят как на крыльях! Еще бы - такая новость. Неожиданно, ее рот скривился, из глаз брызнули слезы. Схватившись за голову, Ортанс начала раскачиваться из стороны в сторону: - Соучастница! Я - соучастница преступления! Нас обеих повесят! Пыточные застенки, палач, допросы! Я так и знала, так и знала! – зарыдала она. На секунду перед мысленным взором Анжелики предстали застенки Шатле, у нее перехватило дыхание. - Прекрати нести чушь! Оторвавшись от подушки, Ортанс подняла голову и начала сверлить сестру своими маленькими злыми глазками: - Чушь?! Я на тебя посмотрю, как ты запоешь на дыбе! Ты – проклятие нашей семьи! Вечно втягиваешь нас в несчастья! Нельзя было ехать в Плесси! Я так и знала! Ах, если бы только Гастон был здесь! Нужно было немедленно прекратить эту сцену, пока прокурорша своим воем не переполошила весь дом. Маркиза схватила сестру за плечи и как следует встряхнула: - Прекрати истерику, Ортанс! Никто тебя не повесит! Филипп - жив. - К утру представится, - не унималась мадам Фалло, утирая слезы, - сердцем чую. А у меня дети! Четверо сироток! И всё по твоей вине! Исчерпав аргументы, Анжелика не нашла ничего лучшего, как отвесить ей звонкую пощечину. На удивление, это подействовало. Пару раз судорожно всхлипнув, Ортанс прекратила рыдать. Спустя мгновение, она уже уставилась на хозяйку и совершенно спокойно забормотала: - Камердинер. Маршала убил камердинер. Ради наживы! Ты скажешь, что зашла в спальню мужа, и увидела, как этот верзила-гугенот добивает твоего мужа и от страха лишилась голоса. Я подтвержу, что вбежала следом, и маршал был весь в крови. И двух недель не пройдет, как этого вероотступника колесуют и вздернут или вообще четвертуют. - Ортанс! Ты сошла с ума?! Он здесь совершенно не причем. Да и вошел уже, когда все произошло. - Ну и что? Его никто не будет слушать. Что его слова против наших? И я советую ему чистосердечно покаяться и обратиться в истинную веру! Может, еще избежит четвертования. - А месье де Бюсси? Он начнет задавать вопросы. - Он тоже гугенот, ему никто не поверит. Нет, еще лучше – он испанский шпион. Это заговор против маршала! К Анжелике вернулась способность трезво мыслить, и она мрачно заметила: - Дорогая сестрица, мне кажется, в своих планах ты упустила главное – нашу тетушку. До нее начинал доходить весь ужас произошедшего. Анжелика решительно поднялась. - Я должна вернуться и посмотреть, что с Филиппом. - Она тебя не впустит. - Я все равно войду! Он мой муж! - Слушай, Анжелика. Давай мыслить здраво. У тебя его нельзя оставлять. Это все заметят. Надо перенести маршала в его спальню. - Но как? - Сейчас стемнеет, мы проверим, все ли у себя. Отнесем его, а утром скажем, что маркиз купался ночью, схватил лихорадку и слег. - Но Ла-Виолетт не донесет его один. - Значит, нам придется помочь. - У тебя на платье кровь, - вдруг заметила Ортанс, - вот, возьми накидку. Посидим у меня, подождем, пока все стихнет. Сестры замолчали. Анжелика все еще переживала недавнюю сцену. - Не пойму я тебя, - пробурчала прокурорша, она почти овладела собой. – Всё время у вас что-то происходит. Мы с Гастоном ссорились крупно может пару раз за всю жизнь и первый раз, кстати, из-за тебя! Ты же живешь как на пороховой бочке – вот-вот рванет. И что вы всё время делите? С самого же детства. Маркиза дю Плесси устало посмотрела на сестру. Очень хотелось по-детски заплакать и уткнуться в ее костлявое плечо. Если бы она сама знала, почему все так выходит. - Ну, будет-будет, - наконец, смягчилась та. - Как-нибудь успокоится. А я уже было решила, что тебя ждет эшафот. - Ортанс! - Ладно, я так, - и, помолчав, добавила, - знаешь что? Поехали обратно в Париж, а? - Я не могу уехать, пока Филипп здесь. Часы внизу пробили полночь. Дверь медленно отворилась, впустив старую маркизу и женщины как по команде поднялись ей на встречу. Окинув племянниц тяжелым взглядом, она тихо сказала. - Хватит рыдать. Надо перенести маршала к нему в спальню. Без свидетелей. Идемте, поможете мне. Хозяин замка неподвижно лежал на постели. Его лицо, освещенное неверным светом ночника, казалось мертвенно-бледным. Слегка запрокинув голову и закрыв глаза, маршал дю Плесси напоминал надгробное изваяние из усыпальницы Сен-Дени. Анжелика прижала пальцы к губам: - Что с ним? Что Вы с ним сделали? - Это Вы что-то с ним сделали, моя дорогая! Пришлось напоить Филиппа снотворным питьем, но он скоро очнется, торопитесь. Так, - продолжала распоряжаться Алиса, - вы обе берите его под руки, Ла-Виолетт поможет, а я понесу канделябр, - и первая вышла в темную галерею. Процессия двигалась в полном молчании, так, что был слышен треск свечей. Их неверный свет отбрасывал на стены причудливые тени. Апартаменты маркиза располагались в другом крыле замка, ниже этажом. У черной лестницы они приостановились, шепотом советуясь, как спускаться. Неожиданно, за спиной Анжелики раздался тихий голос: - Позвольте, я помогу Вам, мадам? Маркиза от испуга чуть не выронила свою ношу, и резко обернулась. Перед ней стоял де Бюсси. Не дожидаясь ответа, он подхватил маршала, и, распорядившись действиями Ла-Виолетта, продолжил спуск. Старая маркиза, задержалась на мгновение, бросив сестрам: - Управимся теперь без вас. Проверьте лучше, не видел ли кто? Когда Анжелика с Ортанс кое-как в темноте добрались до спальни Филиппа, на пороге их встретил начальник его личной охраны. Со строгой учтивостью протянув дамам два подсвечника, он хотел откланяться, но маркиза остановила его: - Месье де Бюсси! Эта прискорбная случайность… - Да, мадам. - Должна остаться тайной… - Я понимаю, мадам, – он продолжал смотреть на нее бесстрастным взглядом. – Да никак этот молчальник осуждает меня? – мысленно поразилась Анжелика. - Хорошо, - сдержано кивнула она, - можете идти. - Я останусь при господине маршале, мадам. - Господин маршал у себя в доме. Здесь ему ничего не угрожает. Идите спать. - Я все же останусь, мадам. С Вашего позволения, мадам, - поклонился он, и, войдя в спальню маркиза, встал у двери. Ортанс задержала ее: - Я к себе. Хватит с меня на сегодня. Ты уверенна, что кузен не заявит на тебя и не привлечет к суду? - Филипп?! – изумилась Анжелика. - Разумеется, нет! - Ладно, посмотрим. Не забудь застирать простыни от крови, - напутствовала ее сестра перед тем, как удалиться. В спальне было тихо и темно. Старая маркиза, освещенная неверным светом ночника, словно изваяние застыла у постели и не сводила с сына глаз. Филипп начал приходить в себя. Молодая женщина присела на кровать, с другой стороны, и взяла мужа за руку: - Как Вы? – тихо спросила она, и, поскольку он, молча, смотрел на нее, из-под полуопущенных век, добавила с ободряющей улыбкой. - Всё будет хорошо. Вы поправитесь. - Хватит изображать из себя сострадательную супругу, мадам, - не выдержав этой сцены, одернула ее старая маркиза. – Поберегите свои таланты для более благодатной публики. - Что? Я … Я Вас не понимаю… - Всё Вы понимаете! - в голосе матери-настоятельницы зазвучала угроза. - Объяснитесь, мадам! - Анжелика начинала выходить из себя. - Объяснений? Вы требуете у меня объяснений?! Всё предельно понятно - Вы хотели убить моего сына! – заявила она. - Что?! Что Вы такое говорите?! – воскликнула Анжелика, в гневе поворачиваясь к тетке и отпуская руку Филиппа. - Не притворяйтесь, милочка! – старая маркиза в свою очередь развернулась к сопернику. - Титул Вы получили, наследник есть, самое время стать вдовой маршала Франции. Да еще и в расцвете лет – как удобно! Полный Двор желающих Вас утешить. Или, может быть, Вам нужен кто повыше? - Да Вы обезумели, старая Вы сплетница! Обе женщины вскочили. Лицо Филиппа исказила гримаса боли. Он попробовал приподняться на локте и яростно скомандовал: - Хватит! Убирайтесь! Обе вон! – и упал на подушки. Свекровь и невестка одновременно вздрогнули и обменялись ревнивыми взглядами. Никто не хотел уступать, но тон маршала заставил их повиноваться. Немые участники этой сцены никак не обнаруживали своего присутствия. Ла-Виолетт, съежившись и потупив взор, замер у комода, а месье де Бюсси на своем посту у дверей невозмутимо разглядывал носки сапог. В полной тишине женщины вышли прочь. *** Филипп повалялся в постели четыре дня, и за это время Анжелика почти не виделась с ним, получая от Ла-Виолетта скупые сведения, приправленные вздохами. Принц Конде ни раз порывался навестить маркиза, не удовлетворившись известием о внезапно подкосившей Филиппа лихорадке, и заподозрив неладное, но мать и жена стояли насмерть – больному необходим покой. Наскоро попрощавшись, уехали в Париж Рокелоры. Засобирался и месье де Жанси с молодой супругой, дожидаясь только принца, так как не смел покинуть его. Монсеньор же уперся как мул, не желая оставлять замок, не повидавшись с хозяином. И только братья Анжелики пребывали в прекрасном расположении духа, радуясь возможности задержаться в таком теплом и сытном местечке, как дом сестры. Наконец, к вечеру пятого дня, Филипп спустился в гостиную – чуть более бледный, чем обычно, но совершенно бесстрастный. Он успокоил принца, назвав безосновательными его тревоги, был сдержан и отстранен. Казалось, все в замке вздохнули с облегчением. Отъезд монсеньора Конде со свитой был назначен на следующий день. Под его надежной охраной собиралась вернуться в свой монастырь и бывшая хозяйка Плесси. Ортанс тоже торопила сестру, убеждая ее ехать в Париж вслед за гостями, но Анжелика не могла принять решения, не смея спросить мужа о его планах и не желая оставлять его одного.
Psihey: Так, я не знаток истории медицины и не знаю, правдоподобно ли вышеизложенное)) Но готова исправить. Думаю над другим - правдоподобно ли, что Анжелика не прорвалась к постели больного?
Psihey: ! Что-то последние главы идут без иллюстраций... Не могу найти подходящие картинки(
Olga: Psihey пишет: Думаю над другим - правдоподобно ли, что Анжелика не прорвалась к постели больного? Он же выгнал ее. Вряд ли Анжелика настолько бестолковая, чтобы не понимать, что ее присутствие там не уместно.
Psihey: Ну да. Пусть тогда ждет, когда он сам выйдет. Я вот всё думаю, как объяснить ее желание прорваться в Версаль? Ведь ее же выгнали, король сказал, что не желает о ней ничего слышать. Ну да, как о графине де Пейрак. И вот она под другим именем - здрасьте, вот и я. Ее в дверь, она в окно. Почему она не думает, что делать, если король узнает и выгонит? И не думает, а если брат короля ее узнает? Лоррен? Кто будет защищать ее жизнь? Филипп? После всего, что она с ним сделала? Вряд ли. Хотя бы подумать об этом она должна же.
Olga: Psihey пишет: Ведь ее же выгнали, король сказал, что не желает о ней ничего слышать. Ну да, как о графине де Пейрак Ну кроме варианта что если не как графиня де Пейрак, то прийти можно, я больше ничего предположить не могу. А насчет Месье и К, так Фуке давно повержен, чего им за его интересы теперь стараться.
Psihey: Olga но все равно у меня неувязка - король отнял у нее мужа и прежнюю жизнь. Не внял ее мольбам, выгнал. Какого черта возвращаться? Логичен только один ответ - месть. Но она же не для этого в Версаль рвалась..
Olga: Она жить хотела, а не рыдать по прежней жизни. Она так и сказала королю в Трианоне.
Psihey: Olga пишет: Olga пишет: Она жить хотела, а не рыдать по прежней жизни. Это понятно. Но ведь жизнь есть не только в Версале.
Olga: Psihey пишет: жизнь есть не только в Версале Ну значит только.
Psihey: Глава 29. Ныне отпущаеши Она бежала по темному, влажному лесу, цепляясь за ветки, спотыкаясь и рискуя упасть. Вековые, поросшие мхом деревья, закрывали свет, преграждали дорогу. Страх, безумный страх пульсировал в висках и мешал думать. Она бежала в полной тишине — слыша только свое тяжелое, сбившееся дыхание. Вдруг тропинка оборвалась, Анжелика запнулась и полетела в черную, ледяную тьму. Кто-то с силой потряс ее за плечо, вырвав из ночного кошмара: — Просыпайтесь, мадам! Скорее! К ней склонился муж, взволнованный, без парика. — Филипп! Вы здесь?! Что? Что случилось?! — Ваш брат дрался на дуэли. Она резко села. — Его нужно перевязать. Спускайтесь в сад, к старой беседке. Постарайтесь, незаметно. — Я сейчас спущусь, Филипп. Но, ради Бога, все живы? Уже у двери он обернулся: — Граф де Жанси мертв, мадам. Вскочив с постели, Анжелика заметалась по комнате — шкатулка для шитья, бинты, целебная мазь. Одеваться не было времени. Запахнувшись в плотный шлафрок и скорее по инерции сунув в карман кошелек, она побежала в сад. Прибывающий обычно в прекрасном расположении духа, молодой повеса на этот раз был бледен, как смерть, и дрожал: — Сестра! Я не хотел! Ты должна мне верить. Я… я … он налетел на меня сзади, еще немного и убил бы! Если бы не твой муж… — Успокойся, Дени, и расскажи обо всем по порядку, — потребовала Анжелика, — давай, я перевяжу тебя. Незадачливый дуэлянт сбивчиво поведал сестре, как встретился с графом де Жанси рано утром в назначенное время (вызов был послан вчера ночью). Сначала удача была на стороне молодости, но, когда Дени запнулся за что-то и выронил шпагу, граф, презрев правила честного поединка, ногой отшвырнул оружие противника и усилил нападение. Какое-то время молодому человеку удавалось уворачиваться, получая незначительные раны, но потом он упал, и был бы поражен насмерть, если бы не его зять-маркиз. Откуда он взялся, Дени понять не мог. Подбегая к месту дуэли, Филипп крикнул графу, чтобы тот обернулся. Разъяренный де Жанси бросился на нового соперника. Поначалу он чуть не сбил маркиза с ног, но скоро силы стали оставлять его, в отчаянном порыве граф с диким ревом полетел на врага. В последний момент маркиз увернулся и пронзил соперника — шпага прошла насквозь. Через несколько минут, изрыгая проклятия и кровь, граф де Жанси умер. — Ты защитишь меня, Анжелика? Ведь, правда, защитишь? — брат умоляюще цеплялся за ее рукав, как малый ребенок. И, не дождавшись ответа, обреченно констатировал — Понятно. Значит, твой муж меня убьет. — Хотел бы, уже убил. Или, учитывая то, что ты мне рассказал, дал бы графу докончить дело. Ах, Дени, какого черта ты волочился за его женой?! — Но что в этом ужасного? Я молод. Мне хочется развлечений, в конце концов! — В таком случае, сударь, платите сами по своим счетам! — разозлилась Анжелика, — ты хоть понимаешь, чем грозит тебя вся эта история? Вторая дуэль за месяц. И эта со смертельным исходом! В нашем замке! С графом из свиты Монсеньора! Ты подумал, в какое положение ставишь нас?! И почему Альбер не пришел ко мне еще вчера?! — Да, он приходил! Этот монашек перепугался и помчался рано утром жаловаться. Но ты не открывала, — неуверенно протянул Дени, — и брат подумал, что ты не у себя, а у … ну, что вы помирились. Так вот откуда Филипп узнал о дуэли. Но почему он сразу не разбудил меня? И чтобы справиться со смущением, она снова накинулась на брата: — Ах, Дени, ты хоть понимаешь, чего эта выходка может тебе стоить?! Если кто-то узнает … — от отчаяния она закусила губу. — Ему грозит тюрьма, и даже смертная казнь… как, впрочем, и мне, — закончил за жену подошедший маршал. Увидев зятя, Дени притих и вжал голову в плечи. — Казнь? Нет, только не это! — воскликнула Анжелика, — нужно бежать, скрываться, что угодно, только не смерть! — Бежать?! Бесчестье хуже смерти, мадам! — одернул ее маркиз. Все замолчали. После минутного раздумья, избегая смотреть на жену, маршал привычно начал раздавать сухие указания. Альбер уедет с Дени подальше отсюда, возможно потребуется помощь Раймонда. Нет, ни минуты нельзя задерживаться в Плесси. Его никто не должен видеть. Ничего, потерпит, не умрет. К старому барону лучше не заезжать — мальчишка может проболтаться, а щепетильность барона де Сансе в вопросах чести поставит под угрозу весь план. И никаких писем мадам де Жанси! Иначе Вы будете иметь дело со мной, сударь! Ла-Виолетт отвезет тела графа и его слуги в лес и оставит там, неподалеку от дороги, инсценировав ограбление. Гостям будет сообщено, что граф поздно вечером получил срочное сообщение и уехал. Вы же, мадам, займетесь графиней. Она знала о вызове и может не поверить в историю с лесными разбойниками. Филипп ушел за лошадьми, а тем временем на тропинке показались Ла-Виолетт с Альбером. Мужчины волокли по земле что-то тяжелое. Анжелика вгляделась вдаль и глухо вскрикнула — потомок славного рода был проткнут шпагой насквозь, словно поросенок, насаженный на вертел в очаге «Красной маски». — Лучше не смотри, Анжелика, — шепнул Дени, — с него крови, как с кабана и такое отвратительно лицо! Глаза вытаращены … Он осекся, видя, что сестре нехорошо. Тем временем Ла-Виолетт притащил тело слуги графа, и уложил рядом с первым. Филипп вернулся, ведя в поводу двух лошадей. Анжелика не посмела спросить, кто убил слугу графа. Чутье подсказывало ей, что сейчас разумнее всего не задавать лишних вопросов, а делать то, что говорит Филипп. Наскоро обняв братьев, она сунула Дени кошелек, наказала слушаться распоряжений маркиза и сразу же написать ей от Раймонда. Через четверть часа молодые люди уже уезжали заброшенной дорогой подальше от замка. Проводив их, Анжелика медленно пошла к себе в комнату. Ну, почему, почему всё так происходит?! Неосторожный Дени, глупая дуэль. Анжелика холодела при мысли, что огласки не удастся избежать и ее брату придется скрываться. И можно ли положиться на Альбера? Как бы он не начал их шантажировать этой историей, чтобы заполучить место настоятеля в Ньельском аббатстве… Как она не пыталась отвлечься, воспоминания накатывали с новой силой: раненный Дени, Альбер с поджатыми губами, запах крови, угрюмый великан Ла-Виолетт и два изувеченных труппа на зеленой лужайке. Голова шла кругом. Да, не таких семейных тайн, способных связать ее с Филиппом, она хотела! Но мучительнее всего был последний взгляд мужа, полоснувший ее, как пощечина. img upload free Несколькими часами ранее. Мать и сын ссорились. — С меня довольно! Я сыта по горло Вашей женой, Филипп! Всё такая же, как в детстве. Как она позорила меня перед гостями, как дерзила, когда Ваш отец вознамерился взять ее к нам! С тех пор, доложу я Вам, она мало изменилась. Нищие, убогие Сансе! — Не такие уж и нищие. Вам известно, что жена принесла мне внушительное приданое? — Всё равно. Она лавочница, торговка! Как она оскорбляла меня по дороге! Я чуть не отдала Богу душу! И потом бросила меня умирать в аббатстве. — Не преувеличивайте, мадам. По-моему, Вы в добром здравии. — Еще Вы, сын мой, будете мне перечить! И оставьте этот скучающий тон! Но, я продолжаю. Я вывела ее на чистую воду. Она во всем призналась. В шантаже и в своем страшном прошлом. У нее же двое детей! Непохожих друг на друга детей, замечу я Вам. Я надеюсь, Вы хотя бы навели справки об их законнорожденности? — Вы убедили меня. Я не нашел бы лучшего способа досадить Вам, мадам, как женившись на ней! — рассмеялся маркиз. — Филипп, Вам будет не до шуток, когда я скажу, что Ваша жена хочет меня убить! И что Вы по ее требованию не воспротивитесь этому злодеянию! — Матушка! Вы, верно, действительно не в себе! То Вы чуть не умерли от тягот пути, то Вас вот-вот убьет моя жена… — Перестаньте иронизировать, сын мой, и посмотрите правде в глаза, — старая маркиза не сдавалась, — это опасная женщина, и к тому же с мещанскими замашками. Как Вы не понимаете, что ей не место рядом с Вами?! Ее темное прошлое, подозрительные связи… Она редко ходит в церковь и, я боюсь, что она даже не верит в Бога! — Можно подумать, в него верите Вы, мадам! — маркиз в свою очередь начал терять терпение. — Филипп! — старая маркиза хотела возмутиться, но оставила обвинения в богохульстве на другой раз, — Вам не удастся сбить меня. Итак, Вы обдумали мое предложение? — Какое предложение? А… Вы всё еще жаждете обагрить свои руки кровью, Леди Макбет? — Нет, он издевается надо мной! — настоятельница воздела руки, призывая небо в свидетели. — Кровью! Я похожа на убийцу в своей сутане? Монастырь! Я говорю о монастыре, — назидательно повторила старая маркиза. — Ваша мать, мой дорогой, пока Вы прохлаждались, навела справки. Это единственный вариант в вашем случае. И не делайте такое лицо, Филипп! Как будто я предлагаю Вам путаться с бандитами! Просто выкрадите ее ночью и привезите ко мне в монастырь. Об остальном я позабочусь сама. Но почему Вы улыбаетесь? Маркиз молчал, не переставая таинственно улыбаться, и она, приободрившись, продолжила: — Понимаю. Романтическая глупость, не так ли? Ах, не хотите сами, поручите своему верзиле-гугеноту! Филипп хохотнул, но быстро взял себя в руки: — Не обращайте внимания, мадам. Так, одна старая история… Алиса дю Плесси-Бельер была заинтригована, но зная характер своего сына, не надеялась услышать подробности. Возможно, всё дело в преступном насилии? Ну что ж. Она попробовала зайти с другой стороны: — В конце концов, похищение необязательно. Если Вы доверитесь мне, я обещаю, что Ваша жена уйдет в монастырь по собственной воле. Тон матери насторожил маркиза. До сих пор он был спокоен по поводу ее грандиозных планов. Старая маркиза наигралась в интриги, поссорила нескольких старых друзей, разругалась с невесткой, и ей снова стало скучно. С матерью так было всегда. Скука — их семейная напасть, отравляющая вкус жизни. Кровь, боль, азарт, интриги, игра со смертью — всё что угодно, только не скука. Да, в этом они с нею похожи. Филипп слишком хорошо знал мать. Необходимо срочно направить ее мысли в другое русло, пока они не стали слишком опасны. Маркиз осторожно заметил: — Это, безусловно, меньший грех, мадам. — Подумайте, сын мой. Вы могли бы изредка приезжать. Монастырь — не тюрьма, с нею будут хорошо обращаться. Я не любопытна — что вы будете делать, оставшись наедине, меня не касается, — почти с нежностью продолжала она. После секундного замешательства маркиз покачал головой: — Нет, моя дорогая. Нет. Старая маркиза поняла, что решение сына окончательно. Но ее упрямый нрав не позволял ей так быстро сдаться. — Сомневаетесь в моих силах? Уверяю Вас, у меня есть разные способы увещевать упрямцев! — Вы не в своем уме, матушка. — Маркиз в свою очередь повысил тон. — Вы хотите, чтобы я обсуждал эти безумные идеи серьезно?! — Как Вы разговариваете со мной?! — старая маркиза побагровела. — Если бы Ваш отец только слышал это! — Оставьте моего отца в покое! — Филипп потерял терпение. — Зачем Вы вообще приехали? Мучить меня? — Что за странные упреки?! Я приехала увидеть внука, обнять Вас, наконец! — Мне Вы можете не рассказывать эти сказки! — Бессердечный! Жестокий мальчишка! Если Вы не умеете любить, то обязаны чтить меня, свою мать! — С тех пор, как монашеское покрывало похоронило Вас для мирской жизни, я ничем Вам не обязан! Что-то я не припомню, чтобы раньше Вы сильно интересовались мною. — Вы не смеете… , — в голосе старой маркизы зазвучала угроза, — я положила жизнь на Вас и Вашего отца. Вы были моим единственным ребенком. Единственным наследником! Я всегда пеклась только о Вашем счастье! И такая черная неблагодарность! — в голосе маркизы зазвучали надрывные патетические нотки. Маркиза была бы прекрасной актрисой. О, если бы Мольер видел ее сейчас! — О, да. Вы заботились! Благодаря Вашим заботам отец давно в могиле. Заботились … Не вылезая из постели Фуке! Настоятельница монастыря, забыв о смирении, взвизгнула и отвесила сыну звонкую пощечину. — Наглец! Давай, боготвори свою маленькую шлюшку! Дурак, думаешь, ты ей нужен?! Черта с два! Ей нужен Версаль! Королевой Двора — вот кем она хочет быть. А у тебя ветвятся рога, мой дорогой, огромные оленьи рога! Думаешь, у нее был только Лозен?! Тебе назвать все имена? Да ты и сам их знаешь! Посмешище Двора — вот кем ты станешь, если не избавишься от нее! Он схватил ее за запястья, и Алиса дю Плесси-Бельер испугалась того, что она увидела в глазах сына. Дьявольский, животный огонь! Наконец, Филипп опомнился. Все еще не сводя с матери глаз, тяжело дыша, он отступил на шаг назад и спрятал руки за спину. Как он ненавидел ее сейчас! Пусть убирается прочь! Старая маркиза пришла в себя и, придав лицу приличествующее ее сану надменно-отстраненное выражение, гордо вскинула голову: — Я больше не нуждаюсь в Вашем гостеприимстве, господин маркиз. Прощайте! И церемонно поклонившись ему, вышла. Это была их последняя встреча. *** Не пройдет и полугода, как старая маркиза простудится на холодном ветру, у нее откроется кровавый кашель, и она отправится в мир иной. Сын не приедет с ней проститься — Франция будет вновь воевать за Испанское наследство. Вместо письма с последними родительскими благословениями, маршал получит лишь потертый кожаный футляр, хранящий старинное ожерелье женщин рода Бельер. Первый раз в жизни он заплачет по матери. * Колье не нашла, должно быть что-то вроде этого, но с тремя дисками:
Psihey: Глава 30. Рухнувшие надежды (вместо эпилога) А пока над Плесси нависли низкие свинцовые тучи и душное марево предвещало грозу. Мрачное настроение хозяйки передалось оставшимся гостям и утро прошло сковано. Белый замок словно замер в предчувствие беды. Да, поводов для радости не было. Сначала стало известно, что мать-настоятельница, ни с кем не прощаясь, рано утром уехала в Париж. Итак, старая маркиза сдалась, но у этой победы был горький привкус. Затем местные крестьяне привезли в Плесси бездыханное тело графа де Жанси и его слуги, найденные на дороге в Пуатье. По всей вероятности, заключил деревенский староста, на них напали разбойники — не следовало ездить по лесу ночью. Графиня де Жанси упала в обморок, и в доме воцарилась гробовая тишина. Принц был в замешательстве. Под его опеку попадала молодая вдова и заботы о перевозке тела дворянина его свиты. Филипп не показывался — он не вышел к завтраку и заперся у себя в кабинете. Внизу, в маленькой приемной, маркиза нашла офицера из полка маршала, дожидавшегося аудиенции. К сожалению, она не знала, как его зовут. — Месье, Вы с донесением из ставки? Что-то срочное? Маршала отзывают? — Госпожа маркиза, — он поклонился, — позвольте засвидетельствовать Вам мое почтение. Новости, к сожалению, пренеприятные. Испанцы открыли шлюзы, и маршал Тюренн потерял много людей. Король срочно призывает господина маршала в армию. — Он помедлил, — месье де Ламюльер должен был приехать вместо меня в Плесси… По нашим сведениям, он попал в засаду. Мне жаль. Анжелика кивнула, не понимая о ком идет речь. В этот момент появился Ла-Виолетт с сообщением, что маршал ждет. Офицер взлетел по лестнице, забыв на столике стопку писем. Верхнее подписано изящным почерком — «шевалье де Ламюльер». Хм, кто же это? Раз он вез донесение из ставки, это кто-то из полка Филиппа. Но, в таком случае, зачем он написал маршалу письмо? В приемную вернулся камердинер маркиза. Сгорбившись, как-то разом осунувшись, он с отчаянием посмотрел на хозяйку и с поклоном забрал письма. — Ла-Виолетт, — остановила его Анжелика, — кто такой месье де Ламюльер? Слуга вытаращил на нее глаза и, наконец, найдясь, ответил: — Как же, мадам! Это же наш адъютант! Т.е. месье маршала адъютант. Да Вы помните. Тот, что из Турени… — Брюнет? — уточнила она. — Нет же, мадам! Второй. Месье Люсьен… Ах, мадам, мальчик наш… погиб. — Я знаю, — сухо ответила она, и, помолчав, спросила, — сколько ему было? — Восемнадцать, госпожа маркиза. Недавно исполнилось… — Ступай… маршал ждет. Помимо начальника личной охраны, у Филиппа было два молодых адъютанта. Один — яркий брюнет, щеголь из числа развращенных шевалье, ищущих знатных благодетелей. Второй, шатен с неброской красотой, вечно спешащий с бумагами под мышкой, словно студент. Она редко замечала его и, пожалуй, не узнала бы при встрече. Разве что его взгляд — эти серые, изучающие ее глаза. «Я разберусь с этим позже», — решила Анжелика, — «сначала графиня». Мадам де Жанси, уже одетая в траурное платье, встретила ее с непроницаемым лицом. Она благодарна мадам маркизе за помощь в перевозке тела ее бедного мужа. Да, она немедленно отправляется в Париж со своим скорбным грузом. Да-да, ужасная история. Не стоило ездить по лесу ночью, но Антуан так упрям! То есть был упрям. Нет-нет, не беспокойтесь, всё в порядке, ничего не нужно. Вы не могли бы оставить меня одну? И ни одного слова о Дени. Что ж, хотя бы она не собирается ему мстить. Оставался Филипп. Она застала мужа в одиночестве, все в том же кабинете. Он не обернулся на стук двери. Дождь за окном. Полумрак. Молчание. Разом растеряв весь свой боевой запал, она заметила слабым голосом: — Как темно… Я прикажу зажечь свечи. Он глухо отозвался: — Оставьте меня, мадам. — Я понимаю, сейчас не лучшее время для бесед. Но я говорила с графиней де Жанси и она… — Прошу Вас, мадам. Оставьте меня! — Я не понимаю, Филипп! Он резко повернулся. Лицо маркиза казалось застывшим словно маска. — Что мне сказать, чтобы Вы убрались прочь? — Почему Вы разговариваете со мной таким тоном? Я выполняла Ваше поручение — утешала графиню. Она могла угрожать Дени! Его лицо исказилось. — Да какое мне дело?! Вы! Ваши братья, дети, весь выводок Ваших Сансе! Сколько вы все еще будете мучить меня?! «Он спятил!» — Анжелика с ужасом уставилась на мужа. — «Что еще случилось?!». — Филипп, я тоже расстроена этой глупой историей, — примиряющее начала она. — Я обещаю, Дени задумается над своим поведением. Этого больше не повторится. И Альбер не посмеет докучать Вам. Но Вы несправедливы ко мне… — Дело не только в Ваших братьях! Если бы только это! Кровь бросилась молодой маркизе в лицо: — Что тогда? Что Вам снова не нравится?! Это Ваша мать постаралась на прощание? Что она наговорила Вам обо мне? — Я не хочу ничего слышать. Ни от Вас, ни от моей матери! Она уехала — с Богом! «Дело не в этом», — подумала Анжелика. — «Неужели он так расстроен из-за адъютанта?». Вслух она сказала: — Я понимаю, Вы расстроены. Я узнала, что один из Ваших адъютантов погиб. Мне очень жаль, Филипп. Война не щадит никого…. Маркиз смотрел на нее, молча, не отрываясь. Наконец, глухим голосом он ответил: — Замолчите, мадам. Но она продолжала: — Он умер. Но мы … мы должны жить дальше. Положение ненадежное, нам необходимо обсудить дальнейшие действия. Маркиз больше не замечал ее, он словно ускользал. — С меня довольно, — наконец, холодно отрезал он, не глядя на нее. — Мне плевать на Ваши дальнейшие действия. После полудня я отбываю в расположение армии. Ваших братьев нет в замке, с глупыми дуэлями покончено. Делайте что хотите, мадам. Можете возвращаться в Париж. Мне всё равно. В отчаянии молодая женщина сжала виски. Он уезжает! Отсылает ее! Без объяснения причин! И она горячо заговорила: — Нет, Вам не всё равно! Вы отталкиваете меня и сами ищете со мной встреч! Вы требуете оставить Вас в покое и идете ко мне за помощью! Вы наказываете меня за то, что Вас тянет ко мне. Вы невыносимы! Я не понимаю Вас! Я Вас ненавижу! Я больше не могу так жить! Вы свели меня с ума, запутали. Да Вы и сами запутались, признайтесь! Анжелика почти кричала. Они стояли друг против друга, разделенные столом, словно противники. Филипп изменился в лице, он тяжело дышал: — Зачем Вы появились в моей жизни?! Зачем? Она видела, что причиняет ему почти физическую боль, но уже не могла остановиться: — Значит, я Вас мучаю? А Вы сами?! Вы не мучаете меня?! Вы сами понимаете, чего Вы от меня хотите?! Решите для себя, наконец, Филипп — Вы все еще хотите меня задушить? Или … или … Вы хотите меня любить? Мгновение маркиз не сводил с нее глаз, наконец, оторвавшись, он швырнул бумаги на пол и вышел из кабинета, не обернувшись. Анжелика, словно сбросив оцепенение, закричала ему вслед: — Филипп! Вернитесь! Филипп! Слишком поздно. Он не вернется. Молодая женщина без сил упала в кресло и зарыдала. — Он не может сейчас так просто уехать, — бормотала она, сквозь слезы, — всё было так … Я поверила… Зачем? Так чудесно начавшиеся каникулы в Плесси закончились. Надежды на примирение рухнули. По чьей вине это случилось? Виноваты были все и в то же время никто. Дуэль Дени, месть старухи-маркизы, плохие новости из ставки, смерть адъютанта … Маркиза дю Плесси сидела в темноте, боясь потревожить тишину. За окном упрямо стучал дождь. В закутках кабинета прятались тени прошлого. Она прошептала: — Я никогда не понимала его. «Дайте времени время», — вспомнила Анжелика любимую пословицу Нинон де Ланкло. — «Да, только на него мне и следует теперь надеяться». На столике лежало забытое письмо с жемчужной булавкой. Примечания: Письмо с жемчужной булавкой: https://ficbook.net/readfic/6590003/17059594 Это вся история от лица адъютанта и он не умер)) А дальше как в романе Анжелика и Филипп встретятся в беседке почти через год на празднествах в Версале (в честь подписания мирного договора в Ахене в 1668г.) и решат начать всё заново. У Лета был эпилог "Смерть Ахиллеса", он перемещен в "Войну в кружевах", мне показалось, что это логично. Войну я не дописала, но эпилог открою.
Olga: В главах все понравилось! Картинки тоже супер. Особенно дуэль и Анж с письмом. А может потом как-нибудь захотите и альтернативную версию написать? Я имею ввиду голоновские последующие главы по своему переписать ради хорошего конца Анжелики и Филиппа. Хотя это конечно будет уже сильным отступлением от текста Голон.
Psihey: Olga, спасибо! Вы мне очень помогли во время работы над этим текстом. Спасибо Переписать последние главы? В смысле Анжелика осталась с Филиппом, не было никакой реинкарнации Жоффрея и было им счастье?
Olga: Рада, что мои отзывы и мысли пригождались. Рассматриваю фото колье. Не понимала из текста как оно должно выглядеть. А это так ничего, стильненькое. Да, я имела ввиду продолжить историю по своему. Может дописать по-своему и дальше, переделав или расширив главы Голон, которые пойдут после Лета. Ну и финал, конечно, с живым Филиппом без де Пейрака.
Psihey: Olga пишет: А это так ничего, стильненькое. только камешки по описанию должны быть побольше) Olga пишет: Может дописать по-своему и дальше, переделав или расширив главы Голон, которые пойдут после Лета. Ну и финал, конечно, с живым Филиппом без де Пейрака. Это можно. Но после "смерти Филиппа" активизируется же король, т.е. с любовным треугольником? А круиз по Средиземноморскому морю без маркиза?
Olga: Psihey пишет: Это можно. Но после "смерти Филиппа" активизируется же король, т.е. с любовным треугольником? Да, с треугольником. Что будет, если Филипп останется в живых. Без всего того, что Голон потом придумала, без востока, Пейрака и Америки. Если у вас какой-то сюжет будет складываться, было бы интересно.
Psihey: Ох, подумаю) Но скоро не обещаю
Olga: Psihey пишет: Ох, подумаю) Но скоро не обещаю Ну это я так, на будущее)
полная версия страницы