Форум » Творчество читателей » После войны, или Незаконченная история, А\Ф » Ответить
После войны, или Незаконченная история, А\Ф
Zirael: Пара: Анжелика\Филипп Размер: пока неизвестен Рейтинг: ожидается до NC-17 Содержание: Филипп остался жив Прав на героев у меня никаких нет, не было и не будет, только на слова, поставленные по порядку.
Ответов - 30, стр:
1 2 All
Zirael: - Он… мадам… он… -Что? Что?! Да говорите же! - Мадам, мне больно сообщать вам это, но наш маршал погиб. Она просыпается, как и в предыдущие ночи, с мокрыми от слез щеками, почти задыхаясь от рыданий. Внизу все еще слышны голоса, несмотря на то, что уже почти начало светать: Анжелике хорошо знаком предрассветный холод, который и приносит кошмары. Несколько минут она ворочается в постели в попытках уснуть; на щеках постепенно высыхают и стягивают кожу слезы. Наконец, она поднимается, на ощупь закутывается в накидку, – босые ноги обжигает холодом, – и проскальзывает в коридор, в соседнюю комнату. В комнате пахнет болезнью: потом, травами и сладковатой сонной настойкой на маке. Ла-Виолетт дремлет у окна; она добирается до кровати и присаживается на край. Кошмар остался в другой комнате, – а тут все по-настоящему. - Как…как он? - Спит, мадам. Мы должны были наложить лубки на руку, поэтому ему дали настоя, чтобы уменьшить боль… Господина маршала лучше не будить сейчас, поэтому, может быть, вы зайдете потом? Анжелика не слушает. Сердце колотится в груди, как ошалевший от ужаса зверек, во рту отчего-то солоно и сухо, но руки, когда она несколько раз отстраняет лекаря от входа в палатку, не дрожат. Она просто должна его увидеть; она сможет держать себя в руках, разве ей не пришлось вынести столько тягот? У самого входа в палатку Анжелика чуть не спотыкается о кучу окровавленного тряпья. Машинально отбрасывает его ногой и вдруг узнает кружевную рубашку, в которой Филипп был на обеде; рубашку, которую она гладила руками, когда они были вдвоем, после… Она опускается на колени у низкого топчана. В ней словно живут две женщины – первая хладнокровно, как лекарь, смотрит, серьезны ли раны, вторая глубоко внутри дрожит и бьется от горя: нет, нет, только не снова, только не он, нет… Его нельзя будить, вспоминает маркиза, и прикусывает губу – вот отчего, оказывается, соль во рту… Лихорадочно рассматривает лежащего в глубоком сне мужчину – сочащиеся кровью мелкие ссадины, белый лубок на правой руке. - Филипп, - одними губами шепчет Анжелика. Поколебавшись, кладет руку на грубую простыню рядом с выглядывающей из лубка ладонью, которая ласкала ее несколько часов назад – теперь тоже в ссадинах, перепечканные пеплом пальцы, сломанные ногти… - Филипп. Ступни немилосердно застыли на холодном полу. Анжелика, подумав, с ногами забирается на кровать, кутается в накидку. От окна достаточно света, чтобы разобрать лицо завернувшегося в одеяло мужа; она аккуратно трогает кончиками пальцев теплое одеяло рядом с его рукой. - Это снова вы, мадам? – хрипловато бормочет Филипп. Сонно протягивает руку, уже аккуратней вложенную в лубок, и накрывает ладонь жены горячими пальцами. - А кого еще вы тут ожидали увидеть, - так же негромко, чтобы не потревожить слуг, отзывается Анжелика. Слабый призрак их прежних перепалок – думала ли она, что будет с такой радостью ждать их? - Вы замерзли, как мышь, - он неловко поворачивается, приподнимая одеяло, и она скользит в теплые недра кровати рядом с ним. Жар почти спал, она твердо знает, но сейчас его тело кажется ей обжигающе горячим. Она утыкается в шероховатое от заживающих царапин и ссадин плечо, пахнущее солью и потом, и кошмарный сон тает и растворяется в его тепле.
Zirael: - Анжелика? Что вы тут делаете? Молодая женщина только улыбнулась в ответ на изумление Нинон, проходя в комнаты. - Вы не рады меня видеть? – кокетливо спросила она; Нинон только отмахнулась: - Что за ерунда, моя дорогая! Конечно же, я всегда рада вас видеть, просто в свете всех слухов вовсе не ожидала, что вы будете в Париже. - Кому как не вам знать, что слухи могут быть пустыми, - Анжелика спустила с плеч теплую накидку, влажную от мелкого дождя, и блаженно вздохнула, откинувшись в кресле. - Дым редко бывает без огня, - в тон ей отозвалась Нинон, устраиваясь напротив. – Ну, расскажите же, отчего вы выглядите такой усталой и каким ветром вас занесло в Париж, в то время, как король занят войной? - О чем же твердят вам слухи? – уклончиво спросила Анжелика, пригубив горячее вино со специями. - О, слухи разнообразны как никогда! Мадам де Монтеспан разрешилась от бремени и сейчас поправляет свое здоровье, прежде чем явиться к Его Величеству. Осада Франш-Комте завершилась полной капитуляцией города, однако доблестный маршал дю Плесси был ранен, и король, не желая рисковать его здоровьем, отправил его в зимний отпуск в имение. Казалось бы, в свете первых двух сплетен было бы естественно, если бы мадам дю Плесси осталась радовать взоры его Величества, но мадам отправлена сопровождать своего мужа словно бы в наказание… Вы нахмурились, моя дорогая, – неужели слухи врут? – Нет, - неохотно промолвила Анжелика. Радость от встречи с Нинон словно испарилась, стоило ей вспомнить о событиях последних недель. – Все верно, и ваши осведомители точны, как всегда. - Тогда отчего вы так грустите: не оттого ли, что вам велено сопровождать маршала в Плесси? И отчего вы в Париже, а не со своим мужем? - Меня задерживают в Париже дела Кольбера, - Анжелика тяжело вздохнула. – И я сама выпросила у Его Величества позволение провести зиму с мужем, так что слуги уже заняты сборами. Едва я улажу свои дела, как отправлюсь в Плесси. - Но все же вы грустны, - Нинон пересела на кушетку рядом с креслом Анжелики и взяла ее холодную руку в свои. – Что-то гложет вас. Не мучайтесь, расскажите старой подруге обо всех печалях... Разве не за тем вы приехали сюда? Анжелика только помотала головой: - Нинон, это… это так глупо… - Ну вот, вы уже плачете! – куртизанка погладила ее по руке. – Женщинам положено творить глупости, но ни в коем случае нельзя плакать. Как вы покажетесь Кольберу с красными глазами? Усилием воли молодая женщина сдержала слезы. - Это и вправду пустое, Нинон. Бессонные ночи, долгая дорога из провинции сюда, - вот и все невзгоды. - Вы сопровождали мужа из Франш-Комте? Анжелика кивнула, и неожиданно для самой себя принялась рассказывать, торопливо и порой бессвязно. Дорога слилась в ее сознании в один бесконечный день и длинную тревожную ночь: в первые дни сильный жар никак не спадал, и сопровождающий экипаж лекарь почти все время пичкал Филиппа успокаивающим настоем, отчего раненый все время спал. Ночами Анжелику мучили кошмары, и после полуночи она проскальзывала по холодному коридору постоялых дворов в комнату Филиппа. Улучшение наступило всего несколько дней назад, перед прибытием в Париж. Уже в Париже маршала по велению короля осмотрел консилиум из лучших лекарей Его Величества. Врачи нашли, что раненый идет на поправку, отменили сонный настой на маке и разрешили отправляться в Плесси. Только тогда Анжелика смогла вздохнуть с облегчением. – Как вы думаете, король отпустит вас? – спросила она, глядя, как Филиппу помогает одеваться Ла-Виолетт. В особняке царила суета: слуги маркиза дю Плесси готовились к отъезду уже через час, а Барба, призвав себе на помощь троих служанок, спешно собирала вещи Шарля-Анри. Малыш впервые отправлялся в поместье, наследником которого являлся, вместе с матерью, едва только та закончит свои дела при дворе, однако Барба была уверена, что сборами надлежало заняться тотчас, чтобы ничего не забыть. – В письме, переданном Его Величеством, сказано, что мне должно явиться ко двору не ранее Рождества, мадам, - Филипп удивленно посмотрел на жену. – Или вы успели забыть? – Я не о том, Филипп, - Анжелика нервно закусила губу, дожидаясь, пока слуга выйдет из комнаты. – Удовлетворит ли король ваше прошение об отставке? - Отставке? – брови маркиза поползли вверх. – Я не собираюсь просить его об отставке. – Но, Филипп, вы едва не погибли… – Такова жизнь, моя дорогая, - маркиз слегка пожал плечами и недовольно поморщился, глянув на поврежденную руку. - Меня вполне устраивает моя должность, и, кажется, Его Величество тоже. – Филипп, - она помотала головой, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Вы не представляете, что я пережила… как бы я жила без вас. – Ну, ну, дорогая моя, - он слегка потрепал ее по плечу, хотя глаза его оставались холодными. – Люди умирают не только на войне и не только от пуль, поэтому ваши страхи напрасны. Дуэли, наводнения, тиф, сифилис… – Вы издеваетесь надо мной?! – Вы догадались? – Филипп хмыкнул. – Это пустой разговор, мадам… хотя я припоминаю, вы уже заводили его… – Как раз перед тем, как вы решили проверить прочность вражеских ядер, – едко прервала его молодая женщина. – Мне стоило бы помнить, что вы, когда захотите, сможете вычерпать море ложкой, - так же едко заметил Филипп. – Позвольте спросить, мадам, как вы представляете мою жизнь после отставки? А, да, вы же говорили, я забыл: жить вместе в Плесси. Думаю, вы начнете осваивать премудрости белошвейки, а я, дайте подумать? О, мне останется заниматься благоустройством замка, может быть, выращивать цветы, а чтобы оживить быт, вернуть себе право первой ночи? Она отшатнулась, ощущая, как на лице проступают жгучие, словно от пощечины, пятна Муж, сдвинув брови, не сводил с нее блестящих от гнева глаз. Такими и застал их Ла-Виолетт, робко заглянувший в дверь, чтобы сказать, что все готово к отъезду. – Прошу прощения, если был излишне груб, мадам, - Филипп, будто очнувшись, быстро подошел к ней и церемонно коснулся губами руки. – Надеюсь увидеть вас в Плесси в добром здравии, как только ваши дела позволят вам покинуть Париж. У нее все же достало сил подойти к окну, чтобы увидеть, как Филипп усаживается в карету, и процессия покидает двор. Анжелика чувствовала себя совершенно опустошенной. Снова ее поманило яркое ожидание любви и чуда, и снова оно оборачивалось разочарованием. Неужели их с Филиппом жизнь так и будет состоять из чередования кратких мгновений любви и беззащитной открытости, и холодного непонимания, словно они чужие друг другу люди? Она винила себя: ей казалось, что ей не достало чуткости и искренности, чтобы заставить мужа понять, что она пережила, о чем просила его; и тут же сердилась на Филиппа, который не пожелал понять и зло посмеялся над ее страхом. – Скажите, Нинон, я глупа? Я вела себя глупо? Нинон ласково перебирала пряди ее светлых волос, уложенных в небрежную прическу: – Разве что сама любовь глупа, моя дорогая. – Но ведь я все испортила! – Честно говоря, дорогая, ваш рассказ поразил меня сильней, чем все слухи. Я никак не могла понять, зачем вам этот брак, и сейчас не могу поверить, что вам удалось пленить этого прекрасного воина. – Я и сама в это порой не верю, - горько пробормотала Анжелика, прильнув к плечу подруги в поисках утешения. – Филипп ведь опять посмеялся надо мной… – Вы сами не знаете, что говорите, - строго заметила куртизанка. – Неужели вам никогда не доводилось ссориться со своими избранниками? – Я не знаю, что меня пугает больше, - призналась она, поднимая на Нинон беззащитные усталые глаза. – Я боялась его потерять, а теперь боюсь ехать в Плесси, чтобы… чтобы… – Чтобы не разочароваться? – спокойно закончила подруга. Анжелика только и могла, что кивнуть. – Я помню, как все отговаривали вас от этого брака, полагая его чудовищной ошибкой, и тогда вы не испугались ничего, хотя, видит Бог, было чего бояться. Так что же страшит вас теперь, когда счастье лежит в ваших руках? – Мне кажется, что я не смогу понять его, никогда, - пожаловалась Анжелика и сама удивилась, как беспомощно и жалко это звучит. - Боже, Нинон, неужели я превратилась в скучных матрон, которые жалуются друг другу на сварливых мужей? – Нет… пока нет, хотя уже близки к этому, - лукаво рассмеялась Нинон. – Что до ваших страхов, – вы желали выйти за маршала замуж, зная, что он не питает к вам теплых чувств. Что же мешает вам отдаться счастью теперь, когда он любит вас и дал вам это понять? То, что он не похож на остальных галантных кавалеров? Но разве не это привлекало вас больше всего, раз среди всех придворных пустозвонов выбрали именно маркиза? Анжелика вновь утомленно покачала головой, – напряжение и усталость последних дней отпускали ее и улетучивались прочь от нежного голоса мудрой Нинон, ее ласковых рук. В самом деле, разве не знала она Филиппа куда меньше, чем сейчас, когда смогла найти в нем черты, за которые полюбила? Ей не хотелось думать, что тогда ее привлекла к нему лишь физическая красота, и наперекор самой себе она принялась вспоминать, что именно в муже вызывало в ней нежность и страсть. Его искренность, даже перед самим собой? Его ирония, порой весьма жестокая? Безрассудная смелость и отвага, даже в любви, где он был новичком, заплутавшим в темноте путником? Его проницательность и ум, которым хоть и недоставало образования, что открыто признавал сам Филипп, но которые были гибки и остры от природы? Сколько бы продержалась ее страсть, ее влечение к ослепительно красивому придворному, не будь в нем всего этого; будь он легкомысленным ловеласом, как Лозен, или истеричным глупцом, как Монтеспан, или привлекательной пустышкой, как Лавальер? Или, быть может, ее любовь была подобна желанию капризного ребенка, который тотчас теряет интерес к желанной дорогой игрушке, стоит ей оказаться в его руках? Она вспомнила вдруг, как Филипп, смущаясь и дерзя, говорил ей о любви, признавая свое поражение, и у нее защемило сердце от острого желания увидеть его, коснуться его руки, поболтать ни о чем важном, – просто услышать его голос. Нет, нет, ее чувство никуда не пропало… – Вы правы, Нинон, - Анжелика со вздохом подняла сияющие глаза. – Я слишком боялась потерять этот дар судьбы, и… – Опять! Опять вы боитесь, опять говорите о страхе! - Нинон со смехом потрепала ее по плечу. – Вы, такая смелая, такая сильная! – Филипп упрекал меня в излишней настойчивости, - с легкой усмешкой призналась Анжелика. К ней возвращалась способность шутить. – Вряд ли это было комплиментом. – Наша сила – сила вьюнка, обвивающего прочную опору, моя дорогая, а не стенобитного орудия, крушащего камень. Вам ли не знать этого? – Ах, Нинон, - она с благодарностью пожала руку подруги. – Что бы я делала без вас? – Пустое, милая, - Нинон звонко рассмеялась. – Зато я знаю, что вам следует делать сейчас: хорошенько отдохнуть и заняться улаживанием своих дел, чтобы как можно скорее отправиться вслед за маркизом. Или я ошиблась, и вам хочется вовсе не этого? – Не ошиблись, - Анжелика с улыбкой качнула головой. Только сейчас ее охватило предвкушение чего-то славного и теплого; зима в Плесси, рядом с Филиппом, вместе с Шарлем-Анри, вдали от короля и двора, – разве не об этом она мечтала, не этого желала больше всего?...
Zirael: Выматывающие визиты к Кольберу затянулись еще на неделю, к концу которой Анжелика почти сходила с ума. Даже обсуждение волнующих вопросов о мешающих коммерции морских пиратах, объявившихся в Средиземном море, не могло привлечь ее внимание так, как раньше. Мыслями она уже была в Плесси и раз за разом представляла себе встречу с мужем; от фантазий ее сердце заходилось в горячей смеси предвкушения, любви и тревоги. Лишь единожды разговор взволновал ее до слез, когда капитан морского судна, вернувшегося из Кандии, завел разговор о Рескаторе. Анжелика тогда едва сумела сдержаться: воспоминание о Канторе ударило ее, словно шпага наемного убийцы, заставив задохнуться от боли. – Я отдала бы любые деньги тому, кто привезет этого негодяя во Францию и отдаст его мне в руки! – выпалила она, охваченная горем и ненавистью. – Не только вы, мадам, - сурово заметил бородатый капитан. До этого он явно стеснялся перед знатной дамой своей простой одежды, грубых рук и жесткой бороды, но тут вспышка Анжелики, ее пылающие яростью глаза сблизили их, будто на минуту уравняв в положении. – Но пока он сам набирает рабов из наших матросов, и даже военные корабли ему не указ. Анжелика стиснула под столом кулаки. Больше всего на свете она мечтала бы о мести, если это могло вернуть ей ее ангелочка. А так ей оставалось лишь верить, что когда-нибудь Божья справедливость отправит этого белого мерзавца, – подумать только, про него говорили, что он тоже француз! – в ее власть. *** Накануне отъезда она получила письмо от отца из Монтелу. Словно узнав о планах дочери, он сетовал на здоровье и плохое состояние замка, неуверенно высказывал желание, что хотел бы увидеть внука и дочь… Анжелика заколебалась: с одной стороны, ей страстно хотелось оказаться, наконец, рядом с Филиппом, но с другой стороны, барон де Сансе был уже немолод и никогда не видел младшего внука. В конце концов, она отправила ответ: сразу же после прибытия в Плесси она вместе с Шарлем-Анри, если тот хорошо перенесет дорогу, двинется повидать отчий дом. Наконец они двинулись в дорогу. Париж проводил их свинцово-серым небом и унылым дождем; Шарль-Анри, не то от погоды, не от от избытка впечатлений решил раскапризничаться, и Барба едва могла его успокоить. Путь занял больше времени, чем обычно: Анжелика была бы готова ехать и ночью, но дороги были уже испорчены дождем, и Барба умоляла ее не спешить, опасаясь разбойников. Покачиваясь в тесном полумраке кареты, Анжелика невольно вспоминала свой прошлый путь в родные леса: разве не надеялась она тогда на лучшее, снедаемая тайным страхом? Волей-неволей она делала то, на что не осмелилась тогда, и раз за разом задавала себе вопрос: а могло ли быть тогда по-другому? Кто из них двоих допустил роковую ошибку, превратившую их во врагов почти на два долгих года? Взгляд молодой женщины падал на спящего Шарля-Анри на руках у дремлющей служанки, и она с улыбкой думала, что все же они оба получили свою награду. Раз или два она вспомнила о короле, о его руках и жадных поцелуях. В глубине души Анжелика признавала, что его внимание льстило ей, наполняло ее силой, как весенний дождь наполняет водой измученную землю… Она оправдывала себя тем, что тогда изнемогала без любви и мужского интереса, ощущала себя никому не нужной, и это чувство и толкнуло ее в объятия Лозена, влекло ее к королю, и едва не погубило хрупкую любовь, связавшую ее с Филиппом. В полудреме молодая женщина смотрела, как мелькают за окном стволы деревьев, еще не успевших пожелтеть и сбросить листву. Опасения, которые Нинон было развеяла, вновь начинали терзать ее душу; в разговоре с куртизанкой она призналась, что боится разочарования, и страх перед будущим опять селился в ее сердце. Что, если Филипп был прав, и им, знатным вельможам, уготованы только краткие моменты единения в пестрой круговерти двора? Что, если время в Плесси, проведенное наедине, не скрепит их союз, а подарит одно пресыщение, и отдалит их друг от друга? Она вспоминала, как давно минуло то время, когда она делила с мужчиной стол и кров, почти каждую минуту своей жизни – с Николя на самом дне Парижа… С тех пор она привыкла жить одна, довольствуясь редкими встречами со своими мужчинами, да и много ли их было? Последняя ссора с Филиппом лишь добавляла огня в пылавший в душе костер. Чем ближе к провинции, тем ровней и мягче становилась погода, и суше – дороги, словно осень надолго задержалась в Париже и не спешила лететь дальше, в леса провинции. Но экипаж настигла другая беда: в последний день пути дважды едва не отлетало колесо, и лишь зоркий глаз Флипо спасал их от опасности. Встревоженный кучер ехал очень медленно и каждые пять-семь миль сгонял с козел Флипо, чтобы тот проверил, все ли в порядке. От неторопливой езды и постоянных остановок Анжелика была готова рвать и метать, но ничего поделать не могла. По ее расчетам, прибыть в Плесси они должны были засветло, однако на лес уже опустились сумерки, а карета еще даже не въехала в границы имения. Шарль-Анри давно спал на руках Барбы. Анжелика, которую слегка мутило от долгой дороги, за неимением других занятий задумчиво смотрела в окно, и потому первой увидела отделившийся от темной массы деревьев силуэт конного. Разбойники! Словно в подтверждение панической мысли, заржали лошади, что-то неразборчиво крикнул кучер, и экипаж дернулся и встал. Разбойники! Анжелика лихорадочно дернула за руку и без того встрепенувшуюся Барбу и тут же прижала палец к губам, велев ей молчать. Как же жалела она сейчас о кинжале Родогона! Ну неужели в карете у них нет ничего, чем она бы могла защитить своего ребенка? Шпильки в волосах были слишком короткими, зонтик годился лишь на то, чтобы отмахиваться им от бабочек, да даже столовые ножи, заботливо уложенные Барбой в сумку, лежали слишком далеко. В приступе отчаяния она сдернула с ноги дорожный башмак с тяжелой подошвой – единственное ее оружие, не считая зубов и ногтей. Неужели кучер и Флипо сбежали, бросив посреди леса женщин и ребенка?! Ничего, если понадобится, она умрет сама, но не даст сына в обиду! Снаружи послышались голоса, и кто-то настойчиво дернул за ручку дверцы. Закусив губу до крови, слыша, как гулко колотится сердце, Анжелика едва дождалась, когда дверца приоткроется, и что есть силы стукнула башмаком по просунувшейся внутрь руке. – Черт побери! – выругался мужской голос, от звука которого молодая женщина невольно опустила занесенное вновь оружие. – Вы хотите сломать мне и вторую руку? – Филипп, - отстраненно пробормотала она, скорей чтобы успокоить перепуганную Барбу. – Филипп. – Вы все же прирожденный воин, - произнес он, вновь заглянув внутрь кареты. В его голосе смешались восхищение и насмешка. – С башмаком наперевес бросаться на мужа после долгой разлуки… – На мужа?! – оттолкнув колени опешившей Барбы, Анжелика выбралась из кареты в лиловые сумерки осеннего леса. Башмак выпал из ослабевшей руки и остался внутри, но она стояла босой ногой на влажной листве, и не замечала этого. – Как странно, Филипп, – дважды за время нашего брака я сталкивалась с разбойниками, и каждый раз это оказывались вы! – Разбойники? – Филипп легко спрыгнул с лошади и громко рассмеялся. – Вы приняли наш маленький эскорт за разбойников? – Кого еще я могла ждать встретить ночью посреди леса?! – яростно огрызнулась она, все еще вне себя от пережитого страха, от которого все еще суматошно билось сердце. Теперь она видела знакомую фигуру Ла-Виолетта, и еще двоих-троих всадников, окруживших карету. – Что же, тогда мне повезло, что во Франции дамы не носят шпаги, ведь вы чуть было не повергли нас в бегство одним только предметом гардероба, - с легкой насмешкой заметил Филипп. Она почти не различала его лица в сумерках – виднелись только глаза, белоснежная улыбка и светлая повязка на руке. – Вы не простудитесь? Только сейчас она осознала, что ее колотит крупная дрожь. Чулок на ноге промок насквозь, в карете еле слышно хныкал проснувшийся ребенок, а застывшие кто где слуги смотрели на их перепалку округлившимися от изумления глазами. – Позвольте помочь, - он поддержал ее под локоть, и Анжелика, все еще кипевшая от злости, едва удержалась, чтобы не оттолкнуть его руки. В самом деле, довольно того, что они в завидным усердием устраивают публичные сцены – то посреди Версаля, то в особняке на дю Ботрейи, то теперь среди осеннего леса… Не хватало еще представить вниманию слуг домашнюю потасовку. – И добро пожаловать в Плесси, мадам. Уже устраиваясь на сиденье, она обернулась, – чтобы увидеть, как он осторожно притворяет дверцу кареты и вскакивает в седло. Она боялась, что жизнь в Плесси будет скучной? Боялась разочароваться? Вот уж нет.
Zirael: Промаявшись остаток ночи почти без сна, Анжелика поднялась ни свет ни заря, набросила себе на плечи покрывало и подошла к окну. Замок потихоньку просыпался и начинал жить своей жизнью: во дворе сновали зевающие слуги, кто-то сноровисто пробежал по лестнице, по камню простучали копыта оседланного коня… Над лесами Плесси стоял молочно-белый туман, будто их экипаж привез его с собой из Парижа. «Это мой дом». Постучавшись, вошла Барба, ведя за ручку Шарля-Анри, и все иные мысли тут же вылетели из головы Анжелики. Мать опустилась на колени перед ребенком, который осматривался вокруг с любопытством в голубых глазах. – Как ты спал, мой сладкий? – спрашивала она, покрывая поцелуями его личико. – Да так же, как и обычно, мадам, - ответила за него служанка и украдкой перекрестилась. – Все же он еще слишком мал и ничего не понял, а то снились бы ему кошмары ночью… Анжелика с досадой глянула на служанку: – Ну о чем ты говоришь, Барба? Какие кошмары? – Признаться, мадам, я сама едва уснула, – Барба нахмурилась. – Все же месье маркиз напугал нас своим появлением. – Ничего подобного, - холодно заявила Анжелика, отпуская малыша и поднимаясь на ноги. – Напротив, он хотел нас защитить и потому и выехал встречать. – То-то я смотрю, вы так и бросились к нему….с башмаком, - упрямо стояла на своем Барба. Годы, проведенные с Анжеликой в нищете и горестях, позволяли ей порой забывать о разнице в положении. Анжелика в ответ сурово сдвинула брови и вдруг прыснула со смеху. Да, вчера она натерпелась страху и жутко разозлилась, но сегодня, при свете дня, могла увидеть в ситуации и смешное: броситься на разбойников с башмаком в руке, словно в плутовских пьесах Мольера! И что дурного, по сути, сделал Филипп: просто выехал к границе владений, чтобы встретить жену и сына. А она и вправду напустилась на него, как сварливая жена. – Должно быть, будь это настоящие разбойники, они бы умерли от смеха, – хихикая, призналась она. Барба тоже заулыбалась: – Да уж, и вид был у мадам вчера: точно тигрица! – Зато я пыталась хоть что-то сделать, а не сидела кулем, как ты, - уязвленно заметила маркиза. Слова Барбы напомнили ей о Филиппе, который выразился почти точь-в-точь так же. Вчера у нее не было ни малейшего желания разговаривать с мужем, да и он не настаивал на теплой встрече. Анжелика, неся в руке злополучный башмак, гордо прошествовала через двор в свои покои наверх, за ней следовала насупленная Барба с ребенком на руках… Филипп же, нимало не расстроенный столь нарочитым отсутствием внимания со стороны жены, остался распоряжаться насчет вещей, лошадей и экипажа. В общем, все выходило как обычно, когда после их встреч кто-то один покидал поле боя с чувством досады. Хотя сейчас, по прошествии нескольких часов, она понимала, что злилась зря. С помощью служанок Анжелика оделась и спустилась к завтраку, внезапно выяснив, что на нем будет присутствовать она одна. Месье маркиз спозаранку выехал на свою обычную прогулку. Да, он каждое утро после приезда выезжает сразу после раннего завтрака. Нет, он ничего не просил передать мадам маркизе. Конечно, он вернется к полудню. Без аппетита поев, Анжелика, в которой снова поднималось раздражение, задумалась о своих планах. Филипп, судя по всему, не особенно горел желанием делать шаги навстречу, очевидно, привыкнув, что их сделает она. И, хотя она уже не сердилась, подобное положение дел ее совершенно не устраивало. Вернувшийся, как и обещал, к полудню Филипп застал жену и ее челядь занятыми приготовлениями к отъезду. - Добрый день, мадам, - он с удивлением осматривал суетящихся слуг и командующую всем этим жену. – Вы куда-то собираетесь? – Добрый день, Филипп, - отозвалась Анжелика, исподтишка любуясь им. Сейчас она видела его по-иному, не так, как раньше, когда ее радовала совершенная красота мужа, но в каждом слове надо было ждать подвоха или оскорбления, всегда быть настороже. Ниточки, которые протянулись между ними в начале лета, не могла разорвать простая ссора, и Анжелику, несмотря ни на что, согревала мысль, что он любит ее, любит, и сказал ей об этом. – Я совсем забыла сказать вам вчера вечером в суматохе, что мой отец очень рад был бы повидать и меня, и Шарля-Анри. Я решила, что лучше будет поехать сейчас, пока вещи еще не разложены. Вот, хотите взглянуть на его письмо? – И долго ли вы намереваетесь там пробыть? – не взглянув даже на протянутое ему письмо, поинтересовался Филипп. – Не менее трех дней, - пожав плечами, Анжелика вновь спрятала конверт в крошечную сумочку. – Надеюсь, вы не против? – Что вы, – муж тоже пожал плечами, сохраняя бесстрастное выражение лица: если он и был расстроен, то никак этого не показал. – Желаю вам легкого пути и приятного времяпровождения, мадам. В карете она продолжала думать об этом разговоре. Мог ли Филипп подумать, что она сердится на него из-за вчерашней сцены? Но ведь он не сделал и попытки задержать ее, не показал своего разочарования, жаловалась она сама себе, и тут же внутренний голос, так похожий на голос Нинон, мягко насмехался над ней: а чего вы хотели, мадам? Чтобы муж пал перед ней на колени и уговаривал не уезжать? Заключил бы в страстные объятия и не отпускал от себя? Она уже наступала на эти же грабли, когда наивно ожидала чего-то похожего после их встречи в доме Филиппа, окончившейся на ковре… Анжелика счастливо рассмеялась и поймала на себе удивленный взгляд Барбы. *** Три дня в Монтелу пролетели быстро. Отец, сильно подряхлевший, был так искренне обрадован приезду дочери, что у Анжелики невольно защемило сердце. Почти все время он проводил с маленьким Шарлем-Анри, который сперва настороженно молчал, а затем, поняв, что дедушка готов выполнить любое его желание, сам просился на руки к старому барону и что-то ласково лепетал. Анжелика наблюдала за этим со стороны. Ее манил старый замок, и она, ускользнув из шумной беседы, бродила одна в тишине. Ей казалось, что время тут застыло. Все осталось почти таким же, как было, – вот сейчас она спустится по лестнице, и наткнется на Ортанс, обвиняющую ее в очередных проделках; встретит старую кормилицу, увидит шумную ватагу братьев… Она невольно опускала взгляд на свое простое дорожное платье, – каким же пышным и богатым оно казалось по сравнению с ее детскими нарядами! Какой несчастной она покидала замок, когда отправлялась в Тулузу к ненавистному жениху: птица, посаженная в клетку! Каким страхом полнилось ее сердце, когда она выезжала отсюда навстречу свадьбе с холодным и жестким маркизом дю Плесси! Сейчас Анжелика уже могла думать об этом почти спокойно: эта растрепанная девушка с глазами цвета изумруда, называвшая себя лесной колдуньей, осталась далеко позади. Ей не удалось бы добиться ничего, повторяла она себе, если бы всякий раз цеплялась за прошлое. Темный замок детства, как и свежий воздух леса Монтелу не будили в ней сожалений, только легкую грусть. Настоящее всегда занимало ее куда больше. – Вы приехали надолго? – спросил вечером барон, когда они ужинали. Анжелика подняла глаза от перемазанного кашей Шарля-Анри, которого, вопреки протестам Барбы, усадила себе на колени и кормила сама. – К концу недели я собираюсь вернуться в Плесси, отец. – Вы писали, что молодой маркиз тоже там? – отец озабоченно нахмурился. – Я полагал, что вас больше влечет Париж и двор. Неужели он хочет от вас, чтобы вы постоянно жили тут затворницей? Анжелика рассмеялась чуть горше, чем ей бы хотелось. Но, в конце концов, та женщина, которой Филипп объявлял войну и грозился запереть в монастырь, – она ведь тоже в прошлом? Те счета между ними оплачены и закрыты раз и навсегда. – Нет, вовсе нет, отец. Король отпустил Филиппа до Рождества, а я настояла на том, чтобы поехать с ним. Нам так редко удавалось побыть вместе… – Вместе? – недоверчиво переспросил барон. – Когда вы выходили замуж, Анжелика, я, признаться, полагал, что вы делаете это только ради положения в свете… – Я не хочу сейчас говорить об этом, - она вновь склонилась к ребенку, вытирая расшитой салфеткой с вензелями дома Плесси его личико. – Послезавтра к вечеру мы тронемся в путь. Филипп – мой муж, и он ждет меня.
solomey: Zirael, спасибо за замечательную работу! Выложенные главы написаны замечательно, читаются очень легко. Немного повредничаю. Рамки войны не выдержаны. Но ты писала исходя из романа, а не истории. Поэтому это несоответствие скорее на совести Анн Голон. Твой выбор был, следовать канону. Анжелика получилась достаточно вменяемой. Но ее боевой характер тебе удалось передать на все 100%. Даже за пару глав понятно, что ею руководят скорее эмоции, чем разум, как и в голоновской Анжелике. Образ Филиппа, по-моему, просто каноничен. Если все эмоции Анжелики на поверхности, то он весь в себе. И естественно, ждать от него обратное не приходится. Даже Барба, выглядит очень живой и правдоподобной. Очень понравился разговор Анжелики с Нинон. Вот уж кто кладезь премудрости в любви. Сцена с "разбойниками" в лесу замечательная. Если вдуматься, только по ней можно судить о характерах героев. Тут и эмоциональность Анжелики, ее "сначала сделаю, а потом подумаю", ее готовность ринуться в бой. Ну, что бы она сделала одним башмаком настоящим бандитам? Филипп же напротив, видимо не дождавшись жены, как раз и подумал о безопасности ее и ребенка. Вроде бы у них и есть много общего, но очень разные характеры и (вот уж что их роднит) неимоверно гордые. Вмобщем им еще учится и учится жить вместе.
Olga: Zirael, скажу честно, для меня - лучше, чем у Голон. И вместе с тем, опорные точки, которые бы позволяли "узнать" персонажей, все соблюдены. Даже Рескатор, собака, на месте.
Zirael: solomey Olga огромное спасибо за отзывы! Нет ничего хуже для автора, пусть даже и фиков, чем молчание читателей solomey solomey пишет: Рамки войны не выдержаны. Но ты писала исходя из романа, а не истории. Поэтому это несоответствие скорее на совести Анн Голон. Твой выбор был, следовать канону. так король-то воюет, просто маршала отпустил полечиться... solomey пишет: Вроде бы у них и есть много общего, но очень разные характеры и (вот уж что их роднит) неимоверно гордые. Вмобщем им еще учится и учится жить вместе. мне всегда было крайне интересно, как бы им удалось ужиться, учитывая их характер и историю отношений. Я пошла по пути наименьшего сопротивления и просто закрыла их в одном замке на пару месяцев)) Olga ох, это очень, очень приятно слышать:)
solomey: Zirael пишет: Я пошла по пути наименьшего сопротивления и просто закрыла их в одном замке на пару месяцев Ох, ох... Характеры героев подсказываю мне, что их ждет немало баталий, пока они заключат очередное перемирие. И да поможет Бог замку Плесси-Бельер. Эта парочка сможет его по камешку разобрать.
Zirael: На следующее утро после возвращения в Плесси Анжелика спустилась к завтраку, будучи в почти полной уверенности, что проводить ей его придется в одиночестве. К ее удивлению, стол уже был накрыт, и за ним завтракал маркиз дю Плесси-Бельер. При ее появлении он поднялся, вежливо пожелал ей доброго утра и препроводил на место хозяйки дома. Еда не интересовала Анжелику. Делая вид, что занята завтраком, она не сводила глаз с мужа. Таким она видела его впервые: без парика, в простом светлом камзоле почти без украшений, он казался и моложе, и ближе, чем когда бы то ни было. Он же словно не замечал ее смятения, продолжая неторопливо принимать пищу; Анжелика запоздало заметила, что лубок с его руки уже сняли, оставив лишь плотную повязку. – Вы решили сегодня пропустить прогулку? – поинтересовалась она, не в силах выносить, как ей казалось, тягостного молчания. – О, нет, всего лишь перенести, - невозмутимо отозвался Филипп, отпив из бокала. – Кто знает, к каким родственникам вам бы понадобилось отправиться в этот раз, когда я вернусь. Анжелика молча приподняла брови и склонилась над тарелкой, не в силах подобрать слов для ответа и не зная, правильно ли поняла его слова. Высказывал ли он ей свое недовольство ее быстрым отъездом, или же прятал за шуткой желание, наконец, побыть с ней вдвоем? Она чувствовала себя неуверенно: когда же прекратятся эти игры? – Поэтому, - после паузы продолжил Филипп, – я был бы весьма рад, если бы вы составили мне компанию на этой прогулке. Разумеется, если это не нарушит ваших планов, сударыня. – Вы приглашаете меня с собой? – в изумлении выпалила Анжелика, разом позабыв про досаду. – Вас удивляет, что я могу пригласить собственную жену? – Скорей безмерно радует, - парировала молодая женщина. – Когда вы велите мне быть готовой? Филипп промокнул рот салфеткой и встал: – Я взял на себя смелость предвосхитить ваш ответ, так что лошади уже оседланы. – Мне не потребуется много времени, чтобы собраться, – она тоже встала из-за стола, едва удерживаясь, чтобы не побежать по лестнице. «Я веду себя, словно мне шестнадцать лет, – думала Анжелика, пока служанки помогали ей надеть костюм для верховой езды, достаточно красивый и достаточно простой, укладывали волосы в незамысловатую прическу. – Наверное, Нинон бы подняла меня на смех, если бы видела, как я волнуюсь перед встречей с мужчиной». И снова она не знала, чего ждать – будет ли это романтическая прогулка, предвестница примирения и начала новой любви, или же обычное времяпровождение ради соблюдения этикета? Для Анжелики была приготовлена белая, как снег, кобыла. – Самая спокойная лошадь в конюшне Плесси, - пояснил Филипп, помогая ей сесть в седло. – Однако и с ней нужно быть настороже. – Вы полагаете, что я не умею ездить верхом? – Анжелика подобрала поводья, расправила складки юбки у седла. – Моя Церера ничем не уступит вашим лошадям. – Надеюсь, как-нибудь представится случай проверить, – Филипп тоже вскочил на своего буланого коня. – Вы готовы? Проехав немного по дороге, Филипп решительно направил коня на одну из боковых тропинок, почти в сплетение ветвей. Там ехать было не так легко, кони перешли на шаг, и Анжелика поневоле вынуждена была следить за лошадью, не зная, чего от нее следовало ждать. Филипп молча ехал впереди, изредка оглядываясь, но разговор завести не пробовал, словно тишина окутанного печалью осени леса останавливала от беседы. Свежий, пахнущий грибами и увядающей листвой воздух вновь напомнил Анжелике о детстве: сколько дней она проводила наедине с самой собой в этом лесу! – Этот лес похож на сказочную чащу, – задумчиво проговорила она, глядя на едва тронутые яркими красками осени могучие деревья. – В детстве мне казалось, что именно о нем говорилось во всех сказках, которые нам рассказывали… – И что же там говорилось? – рассеянно спросил Филипп, слегка натягивая поводья, чтобы поравняться с женой, насколько позволяла тропа. – О, чаще всего это были ужасные истории про людоедов! – рассмеялась Анжелика. – Чем еще могли стращать маленьких детей, чтобы они не бегали сюда играть и прятаться! – А мне всегда нравились эти места, - так же задумчиво проговорил он, и на его губах она увидела легкую улыбку, будто перед мысленным взором он видел радостную картину из своей юности. – Особенно осенью, – отец, если был не занят при дворе, собирал гостей и устраивал охоту, и тогда я днями, кажется, не слазил с коня, исследуя тут каждую нору и каждую тропинку. Так что я проводил в лесу никак не меньше времени, чем вы. Правда, это было давно. Не помню, когда я проводил тут больше недели… – Тут ничего не изменилось, - со вздохом промолвила Анжелика. Ее опять охватила грусть и тревога: впервые за долгое время оставшись с Филиппом наедине, она не знала, как себя вести, будто и впрямь была юной девушкой, первый раз отправившейся на свидание с любимым. Да и было ли это свиданием?... – А куда мы едем? – все же спросила она, чтобы прервать поток воспоминаний. – Скоро узнаете, – с внезапной легкой досадой заметил Филипп, вырвавшись из воспоминаний. – Разве же не должен муж найти способ развлечь свою разобидевшуюся жену? – Разобидевшуюся? – Анжелика широко раскрыла глаза от удивления. – Вы же не станете отрицать, что этот отъезд в Монтелу был только предлогом? – Но на что я могла разозлиться по-вашему, Филипп? – Да кто вас разберет, - буркнул он, став похожим на прежнего, надменного и почти оскорбительно откровенного маркиза, с которым она враждовала. – Тогда в лесу вы повели себя так, будто бы разбойникам обрадовались больше. В последний момент она удержала рвущийся с губ язвительный ответ: нет, ни за что она не станет виновницей еще одной ссоры! – Я испугалась, - откровенно призналась она, опустив взгляд и поглаживая белую гриву своей лошади. – Мне и в голову бы не могло прийти, что вы отправитесь мне навстречу: ведь мы расстались почти в ссоре. Он молчал так долго, что она начала тревожиться. Подняв, в конце концов, на него глаза, она увидела на его обычно непроницаемом лице что-то, похожее на слабую тень растерянности. Похоже, ее откровенность опять поставила его в тупик. – Филипп? – они ехали так близко, что она, протяни руку, могла бы коснуться его плеча. – Мы приехали, мадам, – жестом он вынудил ее замолчать и указал вперед. Она подняла глаза, и все мысли разом вылетели у нее из головы. От восхищения Анжелика ахнула, всплеснув руками и выпустив поводья. Посреди поляны, на которую они выехали, стоял маленький охотничий домик, – почти точная копия белоснежного замка Плесси. Все еще охваченная восторгом молодая женщина отмечала и невысокие башенки, и умело скопированные крошечные балконы, и ажурные решетки на окнах. Повернувшись к Филиппу, она увидела на его лице удовольствие и гордость от ее радости. – Это великолепно, Филипп! Но откуда же он здесь взялся? Я не помню, чтобы слышала о чем-то подобном. – Думаю, что не слышали, – он помог ей доехать до входа и спуститься с лошади. – Этот домик выстроил мой отец за несколько лет до смерти. Матушка была недовольна, ведь к тому времени он уже почти забросил охоты, так что, думаю, она полагала, что строил он его для добычи иного рода… – И вы?.... – она не договорила, вдруг испугавшись прямого ответа на мучавший ее вопрос. – Все ваши мысли написаны у вас на лбу, моя дорогая, - с усмешкой заметил он, помогая ей подняться по ступенькам. – Раз уж у меня появилось время, пока я в Плесси, отчего бы не привести домик в должный вид? Внутри убранство домика только подтвердило слова Филиппа: комнат для гостей там было явно маловато, зато двоим наверняка было весьма уютно. Это место было создано для любовных встреч, – уединенное, романтичное, оно могло растопить сердце даже самой суровой добыче. Анжелика и хотела, и боялась поверить, что Филипп привез ее в самое сердце леса Плесси, в чудесный белый домик ради любовного свидания… – Вам не нравится? – Это великолепное место, Филипп, - со вздохом призналась Анжелика, поднимая на Филиппа затуманенные глаза. – Но на месте вашей матушки я бы тоже негодовала. Это место пленит любую… В глубине души она ожидала поцелуя, любого другого проявления чувств, но Филипп, лишь усмехнувшись, взял ее за руку и провел ее к дивану у неразожженого камина, помогая устроиться. – Надеюсь, ваши дела при дворе завершились успешно?
solomey: Zirael, я не буду тебя хвалить, буду ругать. Ну почему так малооооооо?!!! Остановилась на самом интерестном. В общем, жестокий ты человек. Я рада, что замок в ходе боталий не пострадает. А гнездо разврата не жалко, пусть крушат...
Zirael: – Надеюсь, ваши дела при дворе завершились успешно? - Филипп! – запротестовала она, всем телом подавшись вперед. – Филипп, не нужно! Мы и так потеряли слишком много тогда, перед свадьбой… из-за того, что не сказали всего, что должны были. – Перед свадьбой? – переспросил Филипп, перестав улыбаться. – По-моему, тогда все было предельно ясно, разве нет? – Нет, не было, - отчаянно, словно бросаясь в пропасть, проговорила Анжелика, стиснув кулаки на бархатистых складках юбки. Вспоминать об этом было тяжело, но она знала, что умолчать было бы неправильно. – Вы ведь готовили комнаты для меня, помните, вы сами мне сказали об этом летом? И я… мне следовало тоже сказать вам… Филипп, лицо которого вновь замкнулось за маской из надменности и легкой насмешки, сделал короткий нетерпеливый жест, не то призывая ее остановиться, не то продолжать. – Тогда я уже любила вас… начинала любить, - она издала короткий горький смешок и подняла на мужа глаза. – Но не стала говорить об этом. – Что было, то прошло, – так, кажется, говорят? – Филипп пожал плечами, его лицо оставалось непроницаемым. – Не прошло, - возразила Анжелика, по-прежнему держа похолодевшие руки в складках ткани. – Я любила вас тогда, и люблю теперь… – Я почти перестал в этом сомневаться, - ответил Филипп после долгой паузы; опешившая Анжелика пораженно распахнула глаза: – По-вашему, так должен отвечать мужчина на признание в любви?! – Разве вы не знаете сами нужного ответа? – маркиз снова пожал плечами и слегка улыбнулся. – К чему впустую повторять одно и то же? – Вы невыносимы, Филипп, - пожаловалась она. ¬ – Эти слова от любимого человека дают силы, дают желание жить… – Разве же вам недостает силы? – Филипп присел на край дивана и взял жену за руку, слегка потянув к себе. – Вы играете со мной, дразните самого короля… если вам прибавить еще силы, кто знает, на что еще вы будете способны? Как во сне, она смотрела, как муж подносит ее ладонь к лицу, и лишь потрясенно вздохнула от ласки его губ, пока он осторожно покрывал ее пальцы легкими поцелуями. Упоминание короля заставило ее вздрогнуть и вернуться в реальность. – Вы не верите мне? Обида мешалась в ее душе с чувством вины: она помнила неоконченный разговор в палатке при Франш-Комте и то, что предшествовало этой беседе ночью накануне. Она сохранила честь имени Плесси-Бельер, но слишком хорошо знала, как трудно ей было выстоять перед напором короля. – Не верю? – Филипп привлек ее за плечи к себе так близко, что она не видела его лица, и надолго замолчал, будто раздумывая над ответом. Анжелика закрыла глаза, пытаясь понять, о чем же он вспоминает сейчас? О том вечере перед ранением, когда он с горечью говорил о ревности? О том, как разрывалось его сердце при одном виде улыбающегося жене короля? Знал ли он об их встрече накануне, а если знал, то что должен был подумать?... Или же о том, как его взбалмошная возлюбленная после наперекор лекарям сидела у его постели? Как почти дерзко испрашивала у недовольного короля позволение уехать вместе с мужем в Плесси? – Насколько я помню, – медленно проговорил Филипп, – вы слишком прямолинейны, слишком открыты, чтобы утруждать себя обманом… или самой терпеть обман. Нет, я не сомневаюсь в вас… кто бы еще из придворных дам так мужественно отказался от осенних охот и празднеств ради скучной заботы о раненом муже? Она улыбнулась вместе с ним, согретая и успокоенная его несложной шуткой. На самом деле, ее отношения с королем были слишком тяжелой темой, чтобы они сейчас могли говорить о ней прямо. Довольно было и того, что ее отъезд вместе с мужем должен был показать королю серьезность ее слов… – Могу себе представить, что сейчас говорят о нас при дворе… - прошептала она. – Обсуждают, за какие суровые прегрешения король сослал мадам дю Плесси в полное владение своего тирана-супруга? – предположил Филипп самым серьезным тоном, и Анжелика вновь изумилась: как мог он, еще недавно признававшийся в ревности, так легко говорить об этом?! Им придется вернуться, вдруг подумала она. Филиппа призовет война, ее саму – должности при дворе, необходимость обеспечивать будущее для сыновей… Могла ли она требовать, чтобы Филипп оставил свой порядок жизни ради нее? Отказалась ли бы сама от того, чего с таким трудом добивалась? Надолго ли им хватило бы лишь друг друга? Но при дворе все будет иначе: теперь они будут вспоминать мгновения, проведенные друг с другом тут, и страстно искать новых встреч… – Нам придется вернуться, – со вздохом сорвалось у нее с губ подтверждение ее мыслей, и она, словно обессилев, прильнула к его плечу. – Если мы выедем тотчас, то вернемся к обеду, – помедлив, отозвался Филипп, словно не понял смысла ее слов. У себя над ухом она слышала, как едва заметно учащается его дыхание. Каждый раз, словно впервые! С каким-то наивным восторгом она каждый раз заново встречала зарождение теплого огонька где-то внутри, и его сила, его мерцающий свет заставлял пальцы робко искать прикосновений, губы – нуждаться в тепле другого тела, чтобы оживить свое собственное. Свет этого огня тянул их, вынуждал вспомнить, что мужчина и женщина были созданы друг для друга, и сейчас охваченная этим теплом Анжелика с радостью видела, как поддается этому влечению и Филипп. Сперва сделать вид, что ничего не происходит. Что пальцы сплетаются словно бы случайно, и в первых рассеянных касаниях губ – к виску, к волосам, к щеке, – нет ничего горячего и обжигающего… – Я думаю, что мы вернемся к вечеру, - прошептала она и повернулась к нему. Время игр прошло, и теперь она открыто приветствовала охватившую их страсть, жар его рук у себя на спине, дрожь собственных пальцев, сражающихся с пуговицами на его камзоле… Пламя удовольствия одолело и накрыло ее, измученную волнением после сложного разговора, слишком быстро. У них обоих не было сил сдерживаться, чтобы продлить игру, и она, закрыв глаза, отдалась во власть горячих и нетерпеливых рук мужчины, давно не знавшего женских ласк. Его порывистость сейчас странным образом трогала ее, почти умиляла, как трогало любое проявление чувств из-за стены его надменности и сухости. Теперь же, когда Филипп лежал с закрытыми глазами, в полудреме откинувшись на диванные подушки, он казался ей почти незнакомым. – Я люблю тебя, - еле слышно прошептала она, и сразу же почувствовала, как Филипп пошевелился, будто приходя в себя или просыпаясь: – По вашему дамскому кодексу это всегда нужно говорить так, чтобы никто не услышал? – Вы же и так знаете нужный ответ, - в тон ему отозвалась Анжелика, бережно очерчивая кончиками пальцев свежие шрамы на его груди. Настанет время, когда она будет знать их наперечет. – Я ведь не хочу утомлять вас, повторяя одно и то же… – Мне стоило бы помнить, что вам не стоит класть палец в рот, – хмыкнул он, не открывая глаз. – Вы слишком быстро учитесь, моя дорогая. – Вы тоже, – она убрала руку и опять положила голову ему на грудь. – Кто бы мог подумать, что вы решите пригласить меня на любовное свидание! – Как же еще растопить сердце забывшей свой супружеский долг даме, – грубовато проворчал Филипп, и она почувствовала, как нежно, вопреки его тону, его губы касаются ее лица, а пальцы вновь уверенно проникают под наполовину распущенный корсаж, ослабляя и без того едва держащуюся шнуровку и приспуская ткань. Сейчас он не спешил, и в его действиях не было огненной страсти: он словно бы победителем проходил по уже захваченному и покоренному городу, и не пыл битвы влек его, а покорность побежденных… – Братство Святого Причастия поспорило бы с вами, - проговорила Анжелика, ошеломленная столь откровенными его ласками. Она давно замечала, что его влекла красота ее груди, но такая грубоватая открытость, прямое признание ее привлекательности приводила ее в смятение. Он словно бы заявлял свои права на ее тело на нее саму, и это чувство пугало ее своей новизной. – Братство против исполнения супружеского долга? – теперь его губы едва касались ее шеи, и отчего-то Анжелике показалось, что сейчас они с Филиппом были ближе, чем когда их тела еще недавно были сплетены вместе. –Днем, в домике для грешных свиданий? – возразила она, откидывая голову назад. Его пальцы, лениво и уверенно ласкающие ее тело, сейчас дарили не желание, а лишь спокойную упоительную нежность. Впервые они находились вместе, когда пыл любовной схватки уже остался позади, и ничто и никто сейчас не в силах был этому помешать. – И… разве не рекомендуют мужьям ограничить влечение строго необходимым, чтобы…. не предаваться греховным искушениям? – Я бы никогда не заподозрил вас в столь ревностном исполнении церковных заветов, - язвительно заметил Филипп, но руку убрал, вновь вытянувшись на диване. – Боюсь, в следующий раз я могу найти на вас власяницу…или пояс безбрачия, если вы не смените своего духовника. О, Анжелика хорошо помнила, кто и когда рассказывал ей о приличиях в браке! Замерзшая и перепуганная, и оттого не заботящаяся об этикете, она тогда выслушивала нотации от Солиньяка. Сурово расспросив ее о придворной жизни, он принялся отчитывать ее за измену; она могла только слушать, опустив глаза, потому что не знала, как объяснить этому напыщенному вельможе, что это случайность, секундная слабость, и она безумно жалеет о произошедшем. Анжелика бы ничуть не удивилась, если бы разговор о супружеских изменах пошел так же, как вели его многие ханжи: блестя глазами и румянцем от возмущения, перемешанного с запретным возбуждением. Но Солиньяк пугал ее, размеренно и сухо рассказывая ей, как должно вести себя жене на супружеском ложе, дабы супруг понимал свой долг и не посягал на большее. Тогда разозленная Анжелика подумала, что была бы не против, посягни Филипп на большее, нежели холодное, почти равнодушное насилие над ее телом, которое он язвительно именовал супружеским долгом… Она в отчаянии и гневе возразила Солиньяку, вызвав у него, наконец, хоть какое-то проявление чувств. Нет, она не будет сейчас думать о событиях тех дней! Ей не хотелось вспоминать о Лозене, чьи утешающие объятия привели к душеспасительным беседам месье де Солиньяка. Прошлое должно оставаться в прошлом, а у них с Филиппом, видит Бог, хватало того, о чем никогда не стоило вспоминать. Анжелика, привстав, потянулась к его лицу, к его губам. Теперь был ее черед узнавать и удивлять его, находить те нити, что будут связывать их все крепче и крепче. Глупцы те, кто пытаются загонять любовь в клетку, объявляя супружеским долгом унылые соития по календарю! Дерзкий огонь разгорался в ней сильней и сильней, пока они обменивались короткими поцелуями, пока она распахивала на муже смятую рубаху и касалась губами его гладкой груди, живота… Филипп, пусть и шутя, обвинил ее в ханжестве? Как бы не так! Но первое желание что-то доказать мужу быстро пропало: в конце концов, разве не довольно же им было ссор и схваток. Битвы на любовном ложе куда интересней – то, что отдано ради наслаждения другого, возвращается сторицей, и она с радостью и гордостью ловила дрожь тела Филиппа, его легкие стоны и частое дыхание, ощущала растущую силу его удовольствия, остро понимая, каким уязвимыми они оба сейчас были… Обессиленная, после она уткнулась лицом в его теплый бок, словно прячась от внезапно нахлынувшего смущения и слабости. И вновь молчание приходившего в себя Филиппа ее немного пугало и настораживало: не обманет ли он ее доверия? Не разрушит ли то новое, что рождалось между ними? Он обнял ее за плечи и притянул к себе еще теснее; она не подняла головы, лишь потерлась щекой о его кожу, будто ищущий ласки котенок. – Думаю, вам будет о чем поведать вашему духовнику, мадам, – со вздохом проговорил Филипп, и она, охваченная необычайным покоем и облегчением, рассмеялась вместе с ним. О, до Рождества еще оставалась уйма времени, и имение Плесси с его грустными лесами и белоснежным замком представилось ей райским уголком, оплотом спокойствия и тихой неги.
Ariadna: Zirael спасибо огромное за труд. читала долго, но с удовольствием. По мне так Анж как раз такой растерянной и была с Филей. Он был доминантом в их паре. Все показано правдоподобно. Характеры выдержаны великолепно.
Zirael: Ariadna ой, ты вернулась! Спасибо огромное за комплименты! Это не труд, это было чистое удовольствие - знать, что они вместе)) Ariadna пишет: По мне так Анж как раз такой растерянной и была с Филей. вот да, ее женские штучки на нем не особо работали, поэтому я и хотела им для начала просто дать возможность поговорить и выяснить отношения... И теперь я в замешательстве не хуже Анж: в принципе, я написала все, что хотела, но бросать оказывается жалко...
solomey:
Ariadna: Zirael я тут периодически есть с перерывами на продолжателя рода, поэтому и читала недели полторы фанфик =) Хорошо еще муж не закрыл закладки, а то еще дольше читала бы.
полная версия страницы